Полет аистов, стр. 29

В городе воцарился всеобщий хаос. Мужчины и женщины, веселые и пьяные, услышали первые выстрелы. И началась паника. Все разбежались, стараясь спрятаться. Главные улицы были уже перекрыты, появились первые убитые. Бокасса совершенно обезумел, он избивал пленных, осыпал бранью своих людей, наконец, в полном изнеможении убрался в лагерь Ру. Он умирал от страха. Все еще могло повернуться вспять. Он не арестовал ни Дако, ни самых опасных его советников.

Между тем сам президент ни о чем не подозревал. Когда он около часа ночи возвращался в Банги, на семнадцатом километре ему встретились первые группы обезумевших людей, сообщивших ему о перевороте и его собственной смерти. Полчаса спустя Дако арестовали. Когда его привезли, Бокасса кинулся его обнимать, говоря: «Я же тебя предупреждал, с этим следовало покончить».

Небольшая группа людей тут же выехала из ворот, держа путь к тюрьме Нгарагба. Бокасса разбудил ее начальника, тот встретил его, вооруженный гранатами, поскольку решил, что это нападение конголезцев. Бокасса приказал ему отпереть все двери и выпустить заключенных. Начальник отказался. Тогда Банза наставил на него пистолет, а начальник заметил Дако, сидящего в глубине машины под прицелом винтовки. «Произошел государственный переворот, — тихо сказал Бокасса начальнику тюрьмы. — Мне нужно освободить заключенных, чтобы завоевать популярность. Ты понял?» Тот подчинился. Воры, мошенники, убийцы хлынули на улицы города с криками: «Слава Бокассе!» Среди них было несколько особо опасных преступников. Это были люди из племени кара, которых через несколько дней собирались казнить. Убийцы жаждали крови. Они-то в два часа ночи и постучались в дверь нашего дома на авеню де Франс.

Наш управляющий, совершенно заспанный, пошел открывать, вооружившись винтовкой. Эти звери уже взломали дверь. Они скрутили Мохамеда и забрали его оружие. Дикари раздели его и бросили наземь. Ударами палки и прикладом винтовки они разбили ему нос, челюсти, ребра. Прибежала Азора, его жена, и все это увидела. За ней следом из дома выскочили дети. Она прогнала их. Когда Мохамед упал в лужу, убийцы стали над ним измываться. Наносили удары мотыгой и топором. Мохамед ни разу не вскрикнул. Ни разу не попросил пощады. Воспользовавшись тем, что убийцы совершенно обезумели, Азора попыталась скрыться вместе с малышами. Она спряталась в полузатопленной бетонной трубе. Один из дикарей, стороживший оружие, пошел за ними. Узкое пространство, затопленное водой, заглушило выстрелы. Когда этот садист вернулся, по его лицу стекали струйки дождя и крови. Несколько секунд спустя поток черной воды вынес наружу два маленьких тела и одежду Азоры, которая тогда ждала третьего ребенка.

Неизвестно, сколько времени мой отец наблюдал за происходящим. Он ринулся в дом и схватил свое ружье — крупнокалиберный «Маузер». Он устроился у окна и стал ждать, когда появятся убийцы. Моя мать проснулась и поднялась по лестнице к нашим спальням. В голове ее еще стоял туман от выпитого праздничного шампанского. А дом уже горел. Негодяи проникли в него через заднюю дверь и в исступлении громили комнаты, переворачивали мебель, сбивали лампы, от чего и начался пожар.

Нет точной версии того, как погибла моя семья. Предполагают, что мой отец был расстрелян в упор из собственного ружья. На мать, видимо, напали на верхней площадке лестницы. Скорее всего, ее зарубили топором в нескольких шагах от наших комнат. Ее обугленные останки нашли после пожара в разных местах. Что касается брата, который был старше меня на два года, то он погиб в огне, запутавшись в тлеющей москитной сетке. Большинство нападавших также сгорели, пав жертвами пожара, возникшего по их же вине. Не знаю, какое чудо спасло мне жизнь. У меня загорелись руки, крича и спотыкаясь, я бежал под дождем до тех пор, пока не упал без чувств у ворот французского посольства, где жили друзья моих родителей, супруги Нелли и Жорж Бреслер. Когда они нашли меня, когда сообразили, что вся моя семья перебита, и поняли, что власть захватил полковник Бокасса, они тут же помчались в маленький аэропорт Банги и улетели на французском армейском биплане. Мы поднялись в воздух в грозу, оставив Центральную Африку в руках безумца.

Впоследствии об этом «досадном происшествии» старались не говорить. Французское правительство попало в затруднительное положение. Захваченные врасплох французы в конце концов признали нового правителя. Были составлены списки жертв ночи святого Сильвестра. Маленькому Луи Антиошу выплатили крупную компенсацию. Со своей стороны, Бреслеры сделали все возможное, чтобы правосудие свершилось. Но о каком правосудии можно было говорить? Убийцы погибли, а главный виновник происшедшего тогда уже стал президентом Центрально-Африканской Республики.

Мои слова повисли в предрассветной тишине. Сара прошептала:

— Мне очень жаль.

— Не жалей меня, Сара. Мне же было всего шесть лет. Я ничего не помню. Это время — большое белое пятно в моей памяти. Впрочем, разве вообще кто-нибудь что-нибудь помнит о первых пяти годах своей жизни? Все, что я знаю, мне рассказали Бреслеры.

Наши тела снова сплелись. Розовые, красные, сиреневые краски рассвета немного смягчили наше неистовство и нашу ярость. Однако наслаждения мы так и не испытали. Мы не разговаривали. Слова ничем не могут помочь телу.

А потом Сара, совершенно нагая, села лицом ко мне и завладела моими руками. Она разглядывала самые отвратительные шрамы, гладила пальцем свежие, еще розовые рубцы от порезов стеклом на складе.

— Твои руки болят?

— Наоборот. Они совершенно ничего не чувствуют.

Она снова начала нежно водить по ним пальцем.

— Ты мой первый гой, Луи.

— Я могу обратиться в твою веру.

Сара пожала плечами. Она ощупывала мои ладони.

— Нет, не можешь.

— Надо только аккуратно отрезать…

— Ты не можешь стать гражданином Израиля.

— Почему?

Сара выпустила мои руки, словно потеряв к ним интерес, и отвернулась к окну:

— Ты никто, Луи. У тебя нет отпечатков пальцев.

19

На следующий день я проснулся поздно. Я с трудом заставил себя открыть глаза и рассмотреть комнату Сары, стены из белого камня в солнечных брызгах, маленький деревянный комод, приколотый кнопками портрет Эйнштейна, показывающего язык. Книжки карманного формата кучами валялись прямо на полу. Комната одинокой молодой женщины.

Я посмотрел на свои часы: одиннадцать двадцать, четвертое сентября. Сара ушла на fishponds. Я встал и принял душ. Долго разглядывал свою физиономию в зеркале, висящем над раковиной. Щеки ввалились. Лоб сиял матовой белизной, под тяжелыми веками поблескивали светлые глаза. Возможно, мне это только показалось, но мое лицо выглядело сильно постаревшим — и жестоким. В считанные минуты я побрился и оделся.

На кухне я обнаружил записку Сары, подсунутую под коробку с чаем:

"Луи!

Рыбы ждать не любят. Вернусь ближе к вечеру. Чай, телефон, стиральная машина — все в твоем распоряжении.

Береги себя и жди меня. Удачного тебе дня, мой милый гой.

Сара"

Я заварил чай и начал не спеша его пить, стоя у окна и оглядывая Землю обетованную. В здешней природе странным образом сочетались бесплодность и изобилие, за участками иссохшей почвы следовали обширные густо-зеленые пространства. Местами на земле, словно ссадины, виднелись рыбные пруды, сверкающие под солнечным ливнем.

Прихватив с собой чайник и подтянув длинный провод телефона, я устроился в беседке, увитой зеленью, набрал свой номер и прослушал автоответчик. Связь была плохая, но сообщения я все-таки расслышал. Дюма, серьезный и суровый, желал узнать новости. Сгорающий от нетерпения Вагнер просил меня перезвонить. А вот третий звонок меня удивил: это была Нелли Бреслер. Она волновалась обо мне: «Луи, мой мальчик, это Нелли. Ваш звонок меня очень обеспокоил. Что вы сейчас делаете? Позвоните мне».

Я набрал номер комиссариата Монтрё. По местному времени там было девять утра. После нескольких попыток я дозвонился, и меня соединили с инспектором.