Коготь динозавра, стр. 3
— Ребята! Нам предложили поездку по стране. Нужно же, наконец, решить, куда ехать!
— Сейчас решим! — крикнул Генка и, красный от натуги, соскочил со стула.
— Мы должны встретиться с пионерами. Куда поедем? — бодро спросила Людмила Ивановна. — В международный пионерский лагерь, в какой-нибудь город, в аил? — Она повернулась к Василию Григорьевичу: — Вы как считаете?
— Куда решите, — сказал Василий Григорьевич и улыбнулся: — Здесь наши дороги расходятся.
— Я думаю, — сказала она, — поедем в такое место, где можно будет…
— …построиться и приветствовать всех пионерской речёвкой! — крикнул Гена и посмотрел на Вику, а Коля с удивлением взглянул на него.
— Ну, и это не помешает! — Людмила Ивановна весело сверкнула очками. — А всё же? Может быть, по местам боевой славы? Как?
Коля пожал плечами и посмотрел на ребят. Его вопрошающая, улыбка выражала готовность сделать всё, что решат остальные.
— Только подальше! — сказал мечтательно Генка.
— Конечно! — согласилась Светка.
— А пока — заптракать и идти в музей! — объявил Церендорж и постучал по стёклышку часов.
— А вечером выступать как следует в театре, — продолжил Василий Григорьевич. — Конечно, там главные слушатели не жители Еревана, а монгольские ребята, — и он взглянул на Светку.
Она посмотрела на него огромными глазами и вдруг спросила:
— А ви там будете?
— Может быть! Посмотрим! Во всяком случае, до музея я с вами! — И Василий Григорьевич повернулся к Церендоржу. Да, его улыбка обещала сегодня что-то неожиданное…
ТРИ ВОЛШЕБНЫХ СЛОВА
Церендорж перекатывался с улицы на улицу так весело и легко, будто вёл впереди себя футбольный мяч. Волосы-иголочки угольками вспыхивали в алых лучах. Он покачивал головой и улыбался, радуясь тому, как наряден и праздничен его город. Зелёные холмы выдыхали свежесть и прохладу. Прохладой дышал утренний асфальт. На памятнике всаднику революции Сухэ-Батору играло солнце. Белые стены домов алели от лозунгов и плакатов, будто повязали пионерские галстуки.
Все улицы были полны смуглых лиц, чёрных косичек, белых рубах и красных галстуков. Настояшнй праздник! Пионерский надом!
А воздух! Вдохнёшь — и лети, скачи! Через горы, через любые пески. Делай какие хочешь чудеса!
За Церендоржем стучала острыми каблучками Людмила Ивановна. Её корона-коса была торжественно вскинута. Она вела по Улан-Батору целую делегацию!
Сзади с двумя монгольскими девочками в голубых халатах гимнастически точно ставила ногу Вика и раскачивала головой в такт песне.
Но вот у здания с высокими колоннами, выкатив каменные глаза и надув шёки, встали гранитные львы. Церендорж придержал шаг, а догадливый Генка крикнул: «Прибыли!», взбежал по ступенькам, но, потянув к себе дверь, удивлённо оглянулся:
— Закрыто!
— Точно! — подёргав массивную ручку, озадаченно сказал Коля. Выражение весёлого недоумения вообще то и дело появлялось у него на лице, словно он удивлялся всему на свете. А его добрые глаза были широко открыты и, поблёскивая, замирали, будто перед ним облачком повисла какая-то загадка. — Закрыто!
— Не может пить! — в тон ему произнёс Церендорж и тоже подёргал ручку. — Ну ничего! — Он повернулся на каблуках и исчез за домом.
Через минуту-другую дверь тяжело открылась, и высокая темноволосая женщина приветливо пригласила гостей. А за ней показалась знакомая всем улыбка, и Церендорж простодушно обьяснил:
— Псего три полшебных слова — и псё в порядке. Псё!
— Какие ещё волшебные слова? — спросила Светка.
Церендорж торжественно подтянулся и произнёс слова так, что они, выпорхнув, словно повисли на миг, как огни салюта:
— Пришли советские пионеры.
НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!
Музейная прохладная тишина сразу заиграла эхом. Будто в разных углах включили десяток охающих, вскрикивающих, шепчущих магнитофонов.
Из-за поднятых штор вырвались и понеслись по залам лучи яркого, степного света. Они наполнили небом и облаками стёкла, стены, воздух. И большую картину, на которой перед ребятами вдруг возник Владимир Ильич Ленин.
Он улыбался, но был сосредоточен и беседовал с молодым вождём революционных бедняков-аратов Сухэ-Батором, который и одет был, как араты, в яркий халат, застёгнутый слева направо, коротко острижен и горячо смугл от степного зноя.
От лучей, наполнивших зал, казалось, что и там, в комнате у Ленина, по-сегодняшнему солнечно и тепло.
На минуту ребята притихли.
Вдруг кто-то шепнул:
— Смотри! Пулемёт!..
И все вскинулись, зашумели. И Коля, широко открыв глаза, вскрикнул:
— Вот это да!..
Под стёклами мерцали старой сталью клинки, с которыми когда-то конники Сухэ-Батора летели на врагов революции, чернели гранёные лимонки. А на бархате лежал маузер красного командира, при одном имени которого жирные ламы в старой Урге дрожали от страха…
Василий Григорьевич потянулся за своей видавшей виды авторучкой: журналисту, который хотел написать о строительстве новой жизни, здесь было что взять на заметку.
Генка уже старался привести в действие ствол самодельной партизанской пушки, которая ахала картечью по бандам самого Унгерна, но вовремя приметил одним глазом Людмилу Ивановну, укоризненно качавшую головой: «Ай-я-яй!», а другим — Светку, которая в соседнем зале, хлопая громадными ресницами, показывала на стену: «Вах!»
Там, пуча глаза, висели страшные маски. Они обнажали окровавленные зубы, высовывали багровые языки. У одной вокруг головы белели человечьи черепа, у другой во лбу сверкали красные камни…
Церендорж подошёл к Светке на цыпочках и, улыбаясь, спросил:
— Нрапится?
— Что ето? — Она передернула плечами.
— Духи! — с усмешкой сказал он.
— Какие?
— Разные! Злые, — Церендорж показал на маску в черепах. — И допрые, — он мягко кивнул на соседнюю.
— Ха! А почему добрый дух такой сердитый и показывает язык?
— Сердится на злого! — сказал Церендорж. — Когда-то все монголы просили у него помощи.
— Зачем? — удивилась Светка.
— Чтобы повеял прохладный ветер, если злые духи сделают жару. Чтобы он принёс дождь, если злые пошлют засуху. Чтобы он дал хорошему человеку хорошего коня и верблюда…
И вдруг Церендорж шутливо вскинул три пальца, будто бросил шепотку чего-то высоко в небо и подул вслед.
«Пх! Сказки!» — подумала Светка и хотела спросить, что это он делает. Но тут из соседнего зала послышался испуганный Генкин крик. Ребята переглянулись, а Людмила Ивановна приложила к губам палец: «Тс-с-с!» Но, подойдя к двери, подалась вперёд и вскрикнула:
— Не может быть!
Вся делегация бросилась в соседний зал. И, едва переступив порог, Василий Григорьевич словно врос в пол всей своей крепкой фигурой. Нет, предчувствие еще никогда не обманывало его.
На задних лапах, раскрыв гигантскую пасть, перед ним стояло допотопное чудище невообразимых размеров!