Империя волков, стр. 43
Он бросил свой мешок и произнес, стараясь говорить участливо-обеспокоенно:
– Господи, Анна, где ты была? Все тебя ищут. – Он шагнул вперед, раскрыв для нее объятия. – Ты правильно сделала, что пришла ко мне. Ты…
– Стой, где стоишь.
Он застыл и медленно, очень медленно, обернулся на этот голос. От колонны справа отделился силуэт: Эрик так удивился, что у него даже помутилось зрение. Из глубин подсознания всплывали неясные образы и воспоминания. Он знал эту женщину.
– Матильда?
Она молча подошла, и он переспросил изумленным тоном:
– Матильда Вилькро?
Она подошла совсем близко и наставила на него пистолет. Он пролепетал, переводя взгляд с одной женщины на другую:
– Вы… Вы знакомы?
– Куда идет человек, когда перестает доверять невропатологу? К психиатру!
Она, как и прежде, говорила чуть протяжно. Как забыть такой голос? Рот наполнился вязкой, как тина, слюной: у нее был странный вкус, но теперь Эрик узнал его: это был вкус страха – едкого, глубинного, зловещего. Он сам генерировал это чувство – оно сочилось изо всех пор его кожи.
– Вы следили за мной? Что вам нужно?
Анна подошла. Ее сине-серые глаза мерцали в зеленоватом свете стоянки. Глаза цвета океанской воды, раскосые, почти азиатские. Она улыбнулась и спросила:
– А ты как думаешь?
40
Я лучший, ну, скажем так – один из лучших в области нейронаук всех мастей, в том числе – нейропсихологии и когнитивной психологии. Это не хвастовство и не тщеславие, а факт, признанный международным научным сообществом. В пятьдесят два года я тот, кого называют величиной, авторитетом.
Но авторитет я приобрел, покинув мир науки, сойдя с прямой дорожки и ступив на запретную территорию. Я пошел неизведанным путем и стал «первачом», пионером, которому предстояло войти в историю своего времени.
Вот только для меня все кончено…
Март 1994-го
По прошествии шестнадцати месяцев томографических опытов с памятью – третий сезон программы «Память персональная и культурная» – повторение некоторых аномалий заставило меня связаться с лабораториями, где в рамках исследований применялся тот же радиоактивный маркер – Кислород-15.
Ответ был единодушным: никто не заметил ничего необычного.
Это вовсе не значит, что я ошибаюсь. Скорее всего, необычность полученных мной результатов связана с тем, что я вводил моим подопытным более высокие дозы препарата. Я чувствую, что переступил порог, и этот порог выявил его силу.
Слишком рано публиковать какие бы то ни были результаты. Я составляю отчет для тех, кто меня финансирует, для КАЭ, и в приложении на последней странице упоминаю об отмеченных в ходе исследований необычных явлениях, связанных с косвенным воздействием Кислорода-15 на человеческий мозг. Вывод: необходима отдельная исследовательская программа.
Реакция следует незамедлительно. Меня вызывают в штаб-квартиру КАЭ в мае. Двенадцать экспертов ждут меня в конференц-зале. Я с первого взгляда узнаю эти стриженные ежиком головы и безупречную форму: военные, с которыми я встречался два года назад, когда впервые представлял свою исследовательскую программу.
Я начинаю излагать все по порядку:
– Принцип ПТ (позитронной томографии) заключается во введении радиоактивного маркера в кровь испытуемого. Камера в режиме реального времени регистрирует испускаемые им сигналы, что позволяет фиксировать мозговую деятельность. Я выбрал в качестве такого маркера классический радиоактивный изотоп – Кислород-15 и…
Меня прерывают:
– В своем отчете вы пишете об аномалиях. Расскажите, что именно произошло.
– Я отметил, что испытуемые путают свои собственные воспоминания с историями, которые были им рассказаны во время сеанса.
– Уточните.
– Во многих тестах мы сообщаем испытуемым вымышленные истории и короткие анекдоты, которые просим их потом устно повторять. Так вот, они излагали эти истории как имевшие место в действительности. Все были уверены в том, что пережили такие события наяву, в реальной жизни.
– Вы полагаете, что именно применение Кислорода-15 вызвало эти явления?
– Да. Позитронная камера не может оказывать влияния на сознание – это так называемая бензин-вазивная техника. Кислород-15 – единственный препарат, вводимый нашим добровольцам.
– Как вы объясняете такое воздействие?
– Я никак его не объясняю. Возможно, на нейроны влияет радиоактивность или сама молекула воздействует на нейроны-трансмиттеры. Все указывает на то, что опыт возбуждает когнитивную систему, делая ее проницаемой для вводимой информации. Мозг перестает различать вымысел и реальность.
– Возможно ли, на ваш взгляд, с помощью этого вещества внедрять в сознание испытуемого… скажем так, искусственные воспоминания?
– Все гораздо сложнее, я…
– Так возможно или нет?
– Думаю, мы могли бы начать разработки в этом направлении.
Пауза. Следующий вопрос – от другого «человека в погонах»:
– Вы когда-нибудь работали над методиками промывки мозгов?
Я смеюсь, безуспешно пытаясь разрядить атмосферу, напоминающую суд инквизиции.
– Лет двадцать назад. Я защитил докторскую на эту тему!
– Вы следили за научными достижениями в данной области?
– Более или менее. Но многие результаты не предаются гласности, в том числе – военные разработки. Я не знаю…
– Возможно ли использование определенных веществ в качестве своего рода химической «ширмы» для затуманивая памяти объекта?
– Безусловно, существует много подобных препаратов.
– Какие конкретно?
– Вы говорите о манипулировании…
– Так какие же?
Я нехотя отвечаю:
– Сейчас много говорят о таких веществах, как ГГВ – гаммагидроксибутират, но лично я уверен, что валиум гораздо эффективнее.
– Почему?
– Потому что валиум в некоторых дозах вызывает не только частичную амнезию, но и вырабатывает определенные автоматизмы. Пациент становится открытым для внушения. Кроме того, существует антидот: память испытуемому можно вернуть.
Пауза. В разговор снова вступает первый генерал:
– Принимая за данность, что человек подвергся подобной обработке, можно ли внушить ему новые воспоминания, введя Кислород-15?
– Если вы рассчитываете на меня…
– Да или нет?
– Да.
Пауза. Взгляды всех присутствующих обращены на меня.
– Объект ни о чем не будет помнить?
– Нет.
– Ни о первой процедуре с валиумом, ни о второй – с Кислородом-15?
– Нет. Но сейчас слишком рано…
– Кому, кроме вас, известно о подобных результатах воздействия?
– Никому. Я связывался с лабораториями, работающими с изотопом, но они ничего не заметили и…
– Мы знаем, с кем вы связывались.
– Вы… Я что, под наблюдением?
– Вы лично говорили с руководителями лабораторий?
– Нет, связывался по e-mail. Я…
– Благодарим вас, профессор.
В конце 1994-го был принят новый бюджет. Деньги ассигновали на программу «Кислород-15». Такова ирония истории: я задумал программу исследований, бился за нее – и не получил даже паршивого гранта, а на ту, над которой и не собирался работать, мне выделили миллионы.
Апрель 1995-го
Начинается кошмар. Мне наносит визит полицейский с двумя головорезами в черном. Великан с седыми усами в габардиновом плаще. Он представляется: Филипп Шарлье, комиссар. Выглядит жизнерадостным, улыбающимся толстяком, но мой инстинкт старого хиппи подсказывает, что человек опасен. Я узнаю в нем громилу, провокатора и мерзавца, уверенного в своей правоте и безнаказанности.
– Я пришел рассказать тебе историю, – объявляет он. – Из личного опыта. Помнишь теракты, наводившие ужас на Францию в период с декабря тысяча девятьсот восемьдесят пятого по сентябрь восемьдесят шестого? Улица Ренн, помнишь? Тринадцать убитых и двести пятьдесят раненых.
Я тогда работал на ДТН (Дирекцию по территориальному надзору). Нам дали все необходимое – тысячи людей, системы прослушки, ордера на задержание «с открытой датой». Мы перевернули вверх дном все исламистские берлоги, перетрясли палестинские каналы, ливанские сети, иранскую диаспору. Париж целиком и полностью находился под нашим контролем. Мы даже предложили награду в миллион франков за любые полезные сведения. Результат – ноль. Ни одной ниточки, никаких следов. Ничего. Нападения продолжались, людей убивали, ранили, калечили, а мы были бессильны.