Империя волков, стр. 30
Она бросила взгляд на часы: до конца сеанса оставалось пять минут. Мужчина все еще говорил. Матильда заерзала в кресле, ощущая приближение привычных ощущений: сухость в горле, когда она заговорит после долгого молчания, подводя итог сеанса; мягкое скольжение перьевой ручки по гладкой бумаге ежедневника; скрип кожи, когда она встанет…
Чуть позже, в прихожей, ее пациент обернулся и спросил с тревогой в голосе:
– Я не слишком утомил вас, доктор?
Матильда с улыбкой покачала головой и открыла дверь. Что такого важного он мог поведать ей сегодня? Не имеет значения: на следующем сеансе он все повторит. Матильда вышла на площадку и зажгла свет.
Увидев ее, она вскрикнула.
Женщина в черном кимоно стояла, прилепившись к стене. Матильда сразу ее узнала: Анна как-то там. Та самая, которой требовалась пара хороших очков. Она была смертельно бледна и дрожала всем телом. Это что еще за бред?
Матильда подтолкнула своего пациента к лестнице и с выражением гнева на лице повернулась к маленькой брюнетке. Она никогда не допустит, чтобы кто-нибудь из ее пациентов появлялся вот так, без предупреждения, не назначив встречи. У хорошего психоаналитика всегда стоит очередь перед дверью.
Она уже открыла рот, чтобы отчитать назойливую визитершу, но та опередила ее, закричав:
– Они стерли мою память. Они украли мое лицо.
28
Параноидальный психоз.
Диагноз был совершенно ясен. Анна Геймз считала, что муж, Эрик Акерманн и еще несколько человек, служащих во французской полиции, подменили ее личность. Что они якобы без ее ведома промыли ей мозги, лишив части воспоминаний, а внешность изменили с помощью пластической операции. Она не знала ни почему, ни как, но была уверена, что стала жертвой заговора, эксперимента, изуродовавшего ее личность.
Она излагала все это, захлебываясь словами и размахивая сигаретой, как дирижерской палочкой. Матильда слушала терпеливо, не перебивая, отметив для себя необычайную худобу молодой женщины: анорексия могла быть одним из симптомов паранойи.
Анна Геймз закончила свое невероятное повествование. Она сделала открытие этим утром, в ванной, заметив шрамы у себя на лбу, когда муж готовился везти ее в клинику Акерманна.
Она сбежала через окно, ее преследовали вооруженные до зубов полицейские в штатском с рациями. Она спряталась в православной церкви, потом сделала рентген лица в больнице Сент-Антуан, чтобы иметь неопровержимое доказательство операции. Проблуждав до вечера, она пришла искать убежища у единственного человека, которому доверяла, – у Матильды Вилькро. Ни больше, ни меньше.
Параноидальный психоз.
Матильда лечила сотни подобных больных в больнице Святой Анны. Главной задачей тут было снять остроту приступа. Ей удалось успокоить Анну и ввести 50 миллиграммов транксена внутримышечно.
Теперь Анна Геймз спала на диване, а Матильда, как обычно, сидела за своим столом.
Ей оставалось только связаться с Лораном Геймзом. Она даже могла сама заняться госпитализацией его жены или позвонить ее лечащему врачу – Эрику Акерманну. За несколько минут вопрос был бы решен. Рутинное дело.
Так почему же она не звонит и уже час сидит, не снимая трубки? Матильда рассеянно переводила взгляд с одного предмета обстановки на другой. Много лет она жила в окружении этой мебели в стиле рококо – почти все выбирал муж, а она при разводе сражалась за право оставить ее себе. Изначально ею руководило желание насолить мужу, но потом она осознала, что просто хочет сохранить хоть что-нибудь связанное с ним. Матильда так и не решилась ничего продать и жила в этой квартире, как в святилище. В мавзолее, полном лакированной старины, напоминавшей о тех годах жизни, что только и имели для нее значение.
Параноидальный психоз. Классический случай.
Классический-то он классический, но как быть со шрамами? Со следами хирургического вмешательства на лбу, ушах и подбородке молодой женщины? Ощупывая лицо Анны, Матильда почувствовала под рукой штифты и имплантанты, поддерживающие костную структуру. На жутковатой сканограмме она четко разглядела все детали операции.
За время своей работы Матильда повидала немало параноиков, но редко кто из них мог предъявить конкретные доказательства своего бреда, запечатленные прямо на лице. А лицо Анны Геймз действительно было рукотворной маской. Коркой из плоти – вылепленной, сшитой, скрепленной, – прикрывающей разбитые кости и атрофированные мышцы. Существует ли вероятность, что она говорит правду? Что некие люди, не просто люди – полицейские! – проделали с ней такое? Разбили, раздробили кости лица? Подменили память?
Еще одно обстоятельство смущало ее в этом деле: участие в нем Эрика Акерманна. Матильда хорошо помнила высокого рыжего парня с лицом в веснушках и угрях. Один из ее многочисленных поклонников в университете, человек редкого ума и очень увлекающийся.
В свое время Акерманн страстно интересовался мозгом и «внутренними путешествиями». Он повторил опыты, которые Тимоти Лири проводил с ЛСД в Гарварде, заявляя, что изучает таким образом неизвестные области сознания. Эрик употреблял всевозможные психотропные средства и анализировал собственный бред. Несколько раз он даже подсыпал ЛСД в кофе другим студентам – просто «чтобы посмотреть». Матильда улыбалась, вспоминая те годы: психоделический рок, левацкие демонстрации, движение хиппи…
Акерманн предсказывал, что однажды наступит такой день, когда приборы позволят путешествовать по мозгу и наблюдать за его работой в режиме реального времени. И оказался прав. Он стал одним из лучших специалистов в этой области – благодаря таким технологиям, как магнитная энцефалография.
Возможно ли, чтобы он ставил опыты на молодой женщине?
Матильда поискала в ежедневнике координаты одной студентки, которая в 95-м занималась у нее в семинаре в больнице Святой Анны. После четвертого гудка ей ответили.
– Я говорю с Валери Раннан?
– Совершенно верно.
– Это Матильда Вилькро.
– Профессор Вилькро?
Для одиннадцати вечера голос Валери звучал очень бодро.
– Мой звонок наверняка удивил вас, особенно учитывая позднее время…
– А что вы хотели?
– Мне необходимо задать вам несколько вопросов – по теме вашей диссертации. Если не ошибаюсь, работа касалась способов воздействия на мозг и сенсорного изолирования?
– В свое время эта тема вас не слишком заинтересовала…
В ответе Валери Матильда расслышала отзвук незабытой обиды. Она действительно отказалась стать ее научным руководителем, не веря в тему исследования. Для нее «промывка мозгов» была скорее частью коллективного безумия или городской легенды. Она смягчила голос улыбкой.
– Вы правы. Я скептически относилась к этому направлению нашей науки, но сегодня мне срочно необходима ваша консультация – я пишу статью.
– Спрашивайте, профессор.
Матильда не знала, с чего начать, она не была уверена даже в том, что именно хочет узнать, и решила действовать методом тыка.
– В автореферате диссертации вы писали, что существует возможность стирания памяти человека. Это… Так это правда?
– Подобные техники разрабатывались в пятидесятых годах.
– В Советском Союзе?
– Этим занимались русские, китайцы, американцы… Все. Одной из главных целей «холодной войны» было научиться стирать память. Разрушать убеждения. Моделировать новую личность.
– Какие методы использовались?
– Одни и те нее, вполне стандартные: электрошок, наркотики, сенсорное изолирование.
Она замолчала.
– Что за наркотики? – продолжила допрос Матильда.
– Я работала по программе ЦРУ: «МК-Ультра». Американцы использовали в основном болеутоляющие. Фенотразин. Хлорпромазин.
Матильда знала эти препараты – тяжелая артиллерия психиатров. В больницах их называют «химической смирительной рубашкой», но на деле это чистой воды мясорубка для мозгов пациентов.
– А сенсорное изолирование?