Черная линия, стр. 69

Он отправился в госпиталь. На голодный желудок, с горящей головой. Взять шприц оказалось нетрудно. Ни единого вопроса, ни единой анкеты. Там привыкли к пьяным клиентам. А Марк производил впечатление похмельного. Впрочем, один врач захотел его послушать. Марк отказался, но попросил «чего-нибудь от головы». Череп раскалывался от мигрени.

Он проглотил таблетку аспирина и взял с собой коробочку, вроде как про запас. На стоянке перед госпиталем он прочел второе вложение:

Снова езжай по дороге на континент, в направлении Такуа-Па. Теперь никуда не сворачивай. Тебе надо добраться до Ранонга, это возле бирманской границы. Придется проехать километров четыреста. То есть провести десять часов за рулем.

Не бойся остановиться на ночлег, потому что тебе нужно приехать в окрестности Ранонга днем. Чтобы найти знак на обочине. Ищи круг, милая. Глаз в земле. Как только найдешь его, открывай следующий документ.

Будь терпелива: ты все ближе ко мне…

Он двинулся прямо на север.

Обалдевший, дрожащий, со шприцем в пластиковой упаковке, катавшимся по пассажирскому сиденью.

Уже спускалась ночь, а он еще не доехал до Та-куа-Па. Пришлось остановиться на «курорте», состоявшем из нескольких бунгало, прилепившихся к холму у моря. В восемь часов вечера он уснул, даже не включив компьютер.

В пять утра он снова был за рулем.

В полной темноте дорога пересекала черные джунгли. Понемногу растительность становилась серой, потом, по мере того, как горизонт освещался, ее стена заиграла оттенками голубого. Лианы, деревья, листья приняли очертания хвойного леса. От зарослей медленно поднимался пар — лес просыпался. Наконец, тень взорвалась голубизной — в ней чувствовались свежесть, плодовитость, роскошь. Потом на смену голубому пришла зелень. Пиротехника листвы и горных вершин…

Марк не отрывал глаз от полотна дороги, держа в поле зрения и часы на приборном щитке. В десять утра он проехал Такуа-Па. В полдень — Хара-бури. Все чаще на указателях появлялось название Ранонг. Если не сбавлять газ, он доберется до бирманской границы еще до четырех.

За пятьдесят километров от Ранонга машин на шоссе стало меньше. Потом не осталось ни машин, ни туристов. Эта область поражала своим первобытным величием. Лес, раскаленный добела, казалось, вот-вот вспыхнет. Соки, нектары, смолы испарялись ароматами, эфирными маслами, горючими газами… А он тем временем дрожал в своей машине с ее прекрасно отлаженным кондиционером. Когда он вытирал пот, застилавший глаза, ему казалось, что он трогает какое-то желе. «Ищи круг, — повторял он про себя. — Глаз в земле». Он смотрел на долины, простиравшиеся по обе стороны шоссе. Что он ищет? Вывеску? Строение? Дорогу?

В двадцати километрах от Ранонга он увидел зияющее отверстие канализационной трубы на склоне холма. Он притормозил. Бетонный цилиндр напоминал вскрытый орган, торчащий из вскрытого живота. Марк заметил, что ошибся, оценивая ее размер: предмет находился дальше, чем ему показалось, — на дне котлована. Какая-то заброшенная стройка.

Первая, огромная сфера нависала над трубами и арматурой, увязшими в грязи. Вдруг в тени, отбрасываемой ее стенками, появились люди — они казались меньше муравьев. У всех еще горели налобные лампы. Шахтеры. Марк понял, что добрался до места. Глаз в земле — шахта.

Остановившись на обочине, он открыл третий документ.

После круга поедешь по первой дороге налево. Примерно через пять километров ты увидишь причал. Вывеску не ищи — это даже не порт. Просто понтон, откуда отплывают искатели жемчуга, иногда отваживающиеся нарушать бирманскую границу.

Найди там какого-нибудь моряка и попроси его довезти тебя до Кох-Рава-Та. Он поймет, несмотря на твой акцент: это один из островов вдоль побережья. Будь мужественной: добраться до Кох-Рава-Та нелегко, там коралловые рифы.

Когда будешь подплывать к острову, еще на лодке открой следующий документ. Там ты найдешь последние инструкции.

Я дрожу, набирая эти строки, любовь моя, потому что представляю себе, как ты их читаешь. Это значит, что ты уже в нескольких километрах от Истины.

Моя Лиз, я протягиваю тебе руку. Над всеми людьми. Над приличиями и ложью.

Я нашел тебя над ничтожеством и над разумом.

Теперь ты должна найти меня.

Марк медленно закрыл крышку ноутбука. Он отметил, что в порыве страсти Реверди уже не использовал третьего лица. Маска упала. Время обиняков и предосторожностей прошло.

Он повернул ключ зажигания и поехал к причалу.

62

К тому времени, когда он до него добрался, грозовые тучи сгустились. Против своей воли Марк улыбнулся. Все шло отлично. Вчера в Кох-Сурине он избежал встречи с муссоном, но теперь, на решающем этапе, эта встреча состоится.

К тому времени, когда он припарковал машину, упали первые капли. Не ожидаемый потоп, а лишь его предвестники. То, что в Азии называют «карманным дождем». Или «дождем-в кармане» — Марк никогда не мог понять.

Причал являл собой жалкое зрелище. Что-то вроде кладбища кораблей вдоль узкого морского залива. Вытащенные на берег лодки, ржавые посудины, наполовину увязшие в темной грязи, изъеденные солью и водорослями. По другую сторону залива на краю мангрового леса стояли несколько подслеповатых хижин на сваях, высоких, как заводские трубы. И ни души вокруг.

Ему все-таки удалось найти рыбака, сидевшего в лодке и чинившего сети. Он был пятнистый, как ягуар, и совершенно черный. Марк несколько раз произнес название «Кох-Рава-Та». Старик затребовал три тысячи батов. Марк поторговался для вида. Больше всего его интересовало время. Он показал рыбаку свои часы; половина шестого. Тот указал на циферблате время приезда на остров: шесть часов. То есть практически ночью. У него останется всего полчаса на поиски.

Но больше ждать он не мог. Терпеть еще одну ночь было совершенно немыслимо. Он побежал в машину за дождевиком, электрическим фонариком, компьютером — и шприцем. Рыбак помог ему залезть в лодку и сунул в карман две тысячи батов. Марк уселся на носу. Лодка была типичной для этих мест — очень узкая, с единственным мотором, установленным на длинном шесте, к концу которого крепился винт.

Выбираясь к лиману, рыбак маневрировал среди лабиринта болот. Вода была черной, как обычно перед грозой. Каждая волна, каждый бурун казались густыми, как мазут. Когда из лимана они вышли в море, поднялись волны. Вода стала желто-коричневой, как будто насыщенной железом. Марку казалось, что они плывут во мраке времен. Бронзовый век, железный век…

Горизонт напоминал свинцовый занавес, туго натянутый, черный. Словно вся сила муссона сосредоточилась над ними в виде жесткой компактной ленты. Сгущавшиеся тучи приобрели цвет запекшейся крови, тут и там их пронизывали молнии. Завеса дождя еще больше затемнила все вокруг, как будто внезапно наступила ночь.

Под дождевиком Марк прижимал к себе свои вещи. Теперь море вокруг лодки стало ярко-синим.

Он взглянул на рыбака. Стоя на корме, как гондольер, тот мотнул головой вправо, указывая направление. Во взбаламученном воздухе только что показались очертания одиноких островов.

Покрытые джунглями, эти острова напоминали пригоршню изумрудов, брошенных в воду. Рыбак показал пальцем. Кох-Рава-Та находился посередине. Словно подчеркивая его жест, на небе вспыхнули молнии, осветившие именно купол леса над островом.

Они плыли около двадцати минут. Теперь Марк подмечал детали: склоны серых утесов, деревья, сгибавшиеся под тяжестью лиан, полоску белой пены, отмечавшую границу между морем и землей. Рыбак заглушил мотор в двухстах метрах от берега. Дальше плыть нельзя: слишком мелко. Реверди предупреждал об этом. Но ведь должен существовать проход, какой-то способ причалить. Надо открыть четвертое послание. Натянув дождевик над ноутбуком, он щелкнул по иконке:

Любовь моя,

Итак, ты уже возле острова. Теперь надо направить тебя внутрь сокровища. Вспомни: на Кох-Сури-не ты нашла дыхание, окружающее каждую Комнату Чистоты. Ищи то же дыхание и здесь, и ты найдешь место…