Нерон. Владыка Земного Ада, стр. 12

Как часто я, внутренне ужасаясь, Наблюдал собственными глазами, как сцена на уровне арены распадается, И вызывающие ужас чудовища вылезают Из расщелин глубоко растрескавшейся, осевшей земли. Как часто из этой глубокой бездны Появлялись перед взорами зрителей золоченые ветви И фонтан, брызгающий шафрановой водой.

(Кальпурний. Эклоги)

Поэт не без оснований чувствовал определенную тревогу – ведь не случайно предпринимались предусмотрительные меры, чтобы защитить зрителей от диких зверей. Например, делалась деревянная баррикада, увенчанная крепкими сетями, свисающими с хоботов слонов, привязанных к мачтам навесов, а перед сиденьями были установлены горизонтальные цилиндры (по крайней мере, один из них был из слоновой кости), которые вращались, чтобы ни одно животное не могло выбраться через них к зрителям.

Рим часто казался определенно более важным, нежели все территории империи, вместе взятые, и количество упоминаний о подобных событиях аристократически мыслящими древними историками предполагает, что зачастую они тоже так считали. Но все-таки столица еще не все: и правительству пришлось обращать длительное, ненавязчивое внимание на обширные области империи, и прежде всего на чрезвычайно длинные границы.

Единственная граница, которая представляла серьезные проблемы, была восточной, поскольку Парфия, феодальное государство на территории нынешних Ирака и Ирана, оставалась единственной значительной иностранной державой, с которой Риму приходилось соперничать. Отношения между двумя правительствами были постоянно испорчены из-за горной Армении, которая простиралась на север от Месопотамии до Кавказа. Как Рим, так и Парфия, всегда домогались этой страны, но ни то ни другое государство не было в состоянии подчинить ее себе надолго; хотя римляне, по-видимому, и парфяне также часто публично хвастались, что она завоевана. Более того, ни одна из двух империй не могла позволить, чтобы Армения вошла в состав другой страны. Каждая чувствовала, что эта территория была кинжалом, направленным в ее сердце.

Военные действия разворачивались в этой области в течение большей части периода правления Нерона. Подобно своему парфянскому противнику Вологезу I (51-78 гг.), Нерон никогда сам не появлялся на поле брани. Тем не менее важные решения, которые ему приходилось принимать, не нужно считать соответствующими его характеру. Когда стало ясно, что в Армении образовался вакуум власти и что парфяне стремятся заполнить его, Нерон сразу же назначил в эту область одного их ведущих своих военачальников – Корбулона. Его мать, которая шесть раз была замужем, обеспечила ему многочисленные полезные связи, а его собственные поступки, наряду с его внешностью, запомнились последующим поколениям отчасти потому, что он написал мемуары, а в основном потому, что его дочь вышла замуж за будущего принцепса и императора Домициана. Корбулон завоевал собственный престиж не великими победами, поскольку их одержано было незначительное количество, а строгой дисциплиной, которая в ту эпоху часто создавала военачальникам хорошую репутацию. Речь его была простой (однажды он назвал одного из своих коллег ощипанным страусом), а незадолго до того сумел поссориться с губернатором Сирии. Но тем временем Парфия, переживая внутренние трудности, отступила от своих намерений, а Нерон смягчил ссору военачальников тактичным объявлением им обоим почестей за достигнутый совместными усилиями успех.

Первое важное событие произошло около 58 года, когда Корбулон попытался устроить встречу с тем, кто встал на престол царства Армении, – Тиридатом. Он был ставленником Парфии на ее трон, так как доводился сводным братом самому Вологезу, но Корбулон посоветовал ему обратиться с петицией к Нерону – в этом случае ему могли бы позволить остаться царем с одобрения как Рима, так и Парфии. Это был интересный ход, который, будучи одобрен, мог означать конец печальной борьбы за право наследования престола, в результате которой попеременно назначались то римские, то парфянские марионетки на армянский трон на краткий и рискованный период правления. Парфянский ставленник должен был править Арменией мирно, поскольку он также намеревался получить благосклонность Рима. Нерон и члены его совета, придерживаясь политики, которую пытался воплотить в действие Корбулон – не столько его собственной, сколько совета, – очевидно, сочли, что демонстрации подчинения Тиридатом было бы достаточно, чтобы убедить римский народ, что они одержали победу, о которой императоры ради своих репутаций и спасения собственных шкур всегда были готовы заявлять.

Результаты подобной мирной, но все-таки спасающей лицо политики были одним из главных достижений дипломатии правительства Нерона. Это заставило поэтов еще громче возвещать новую эру мира. Но эта политика не дала немедленных положительных результатов. Корбулону не удалось встретиться с Тиридатом, а вместо этого он провел против него две военные кампании с его парфянскими сторонниками. Казалось, сражения идут довольно неплохо. Но сражения в Армении редко оборачиваются столь успешно, как, казалось, они обещали с самого начала. В результате так ничего и не было решено в то время.

Глава 4. СМЕРТЬ АГРИППИНЫ

Император не столь был усерден и внимателен к этим далеким событиям, как мог бы быть, потому что его мысли занимало совсем другое. В 59 году Нерон решил, что его мать становится невыносимой и должна быть убита. Причины, которые он выдвигал для обоснования этого чудовищного решения, на первый взгляд не совсем очевидны. Агриппина, вероятно, прекратила играть активную роль в правлении почти четыре года назад. И сын не часто с ней встречался. Тацит ни в коей мере не проясняет возникшую ситуацию. Судя по нему, Нерон был в страхе, потому что его любовница Акте убедила его в том, что ужасающие последствия его кровосмесительной связи с Агриппиной могут сказаться на лояльности армии. Но даже если эти отношения с его матерью были больше, чем просто непристойные сплетни, они определенно относились ко времени за несколько лет до этих событий, когда Нерон был к Агриппине еще привязан. Следовательно, указание историка на то, что это все актуально в 59 году, явный анахронизм.

С другой стороны, выдвигаемая Тацитом вторая причина убийства Нероном Агриппины – предположение, что на такую жестокость его подтолкнула будущая жена императора Поппея, – анахронизм еще более древний. Поппея якобы сказала Нерону с многочисленными женскими укорами, что лишь одна Агриппина стоит на пути его развода с Октавией и женитьбы на ней. В действительности прошло еще три года (после 59 года), прежде чем Нерон предпримет этот шаг. Вначале отношения Поппеи с Нероном были столь туманны, что не менее пяти противоречивых версий о них дошли до нас, из них два варианта мы находим у Тацита. Кажется вполне вероятным, что и он, и другие историки предвосхитили влияние Поппеи на Нерона с тем, чтобы обеспечить складную, слегка романтизированную последовательность событий и объяснить убийство Агриппины. Но на самом деле маловероятно, чтобы император пошел на матереубийство лишь для того, чтобы ускорить свой развод и новый брак, а затем почему-то не разводился и не женился в течение следующих трех лет.

Светоний, по-видимому, гораздо ближе к истине, когда предполагает, что Нерона испугали жестокие угрозы, которые, как ему передали, исходили от Агриппины. Как мы уже знаем, он всегда легко впадал в панику при малейшей угрозе его жизни; и когда шел на убийство, причина почти всегда крылась в этом. Более того, кроме сомнительной смерти Британика, просматривается типичная схема почти во всех убийствах и самоубийствах, за которые, как считается, может нести ответственность Нерон. Как правило, будущая жертва находилась далеко от Нерона, иногда в ссылке, но всегда под надзором. Смерть следовала лишь несколько лет спустя, когда доносчики или другие заинтересованные стороны сообщали, не всегда точно и дословно, что впавшая в немилость личность говорит или говорила что-то против Нерона. По мере развертывания этих типичных событий подозрительный Нерон всегда мог довести себя до натурального безумия от пугающего убеждения, что на карте стоит его жизнь. Легко поверить, что подобное произошло и в случае с Агриппиной. Нерон со своей стороны должен был в любом случае отчаянно стремиться освободиться от ее психологического давления. А она, судя по всему, была не слишком аккуратна в выражениях и, весьма вероятно, очень свободно распространялась в своем домашнем окружении о некоторых аспектах жизни своего сына, которые ей были не по вкусу, – к примеру о его любви ко всему греческому и ко всему, за что ратовали греки, а также о его страсти проводить время так, как ему нравится. Не исключена была и вероятность того, что Агриппина действительно подумывала сместить Нерона или, по крайней мере, что она прислушивалась к людям, которые замышляли подобное. Видимо, именно этому Нерон и поверил. К тому же ему легко могли напомнить о риске, который непременно возникнет, если его мать предпримет попытку выйти замуж за какого-нибудь представителя императорского рода или потомка императорских кровей. Никакая ссылка на остров не могла бы быть достаточно надежной для такой смертельно опасной женщины, даже если она и была его матерью. Нерон понимал, что если Агриппина останется в живых, это будет означать риск гражданской войны, подвергающей опасности его подданных, защищать которых было его долгом.