Два героя, стр. 46

– Что могло привести его в такую непроходимую глушь? – спросил Кортес.

Все молчали.

– Разве он в последнее время был таким мечтателем? – спросил Сандоваль Виллафану.

– Даже более, чем прежде, – ответил тот.

– В таком случае весьма вероятно, что он свалился здесь. Осторожнее, Кортес! Спуск становится круче. Осторожно! Стой! Стой! – закричал Сандоваль. – Дальше идти нельзя – тут обрыв, и Гектор вернулся назад. Здесь след прерывается. Нет сомнения, что он оборвался на этом месте. Слишком темно: внизу нельзя ничего разглядеть. Рамузио! Рамузио! – крикнул он громко.

Все затаили дыхание.

– Рамузио! Рамузио! – позвал он снова.

Но кругом царила все та же безмолвная тишина.

– Надо попытаться спуститься вниз, – сказал Кортес, обращаясь к проводнику-индейцу.

– Здесь невозможно, – возразил тот, – надо идти в обход. Я знаю дорогу.

– Хорошо, – сказал Кортес. – Ты, Сандоваль, останься здесь с Виллафаной, а я пойду с индейцами.

– Нет, Кортес, – воскликнул Сандоваль, – я не оставлю тебя одного! Пусть Виллафана останется здесь с несколькими индейцами, а я пойду с тобой.

Проводник повернул назад. За ним последовали Кортес, Сандоваль и большая часть индейцев. Скоро весь отряд очутился на дне узкого ущелья. Сандоваль стал звать Виллафану, чтобы найти место, у которого прерывался след наверху обрыва.

Виллафана отвечал и по мере того, как они шли вперед, голос его становился яснее, и наконец раздался над ними.

– Мне кажется, что здесь мы его не найдем, – заметил Сандоваль, – высота слишком незначительна, если он и свалился здесь, то навряд ли ушибся и, наверное, пошел дальше.

В эту минуту раздались крики ушедших вперед индейцев, возвестивших, что Рамузио найден. Кортес и Сандоваль, пробравшись сквозь густой кустарник, вышли на открытое место. С одной стороны возвышалась серая каменная стена футов в 20 вышины. Кругом поднимались высокие деревья, заслонявшие луну своими вершинами. Вверху синела узкая полоса звездного неба. Мрачная прогалина освещалась красноватым, кровавым светом факелов. На земле они увидели Рамузио. Сандоваль пощупал его пульс и приложил руку к его губам с целью убедиться, дышит ли он еще.

– Он жив! – воскликнул он. – Эй! Приготовьте скорее носилки, – приказал он индейцам. – Надеюсь, мы спасем его!

Индейцы рассыпались по лесу. Сандоваль расстегнул пояс Рамузио, между тем как Кортес стал всматриваться в его лицо, освещенное неровным светом факелов.

– Так вот он, Лже-Авила! – говорил задумчиво Кортес. – Те же волосы, тот же лоб, нос, такой же круглый подбородок! И все-таки он не похож на настоящего Алонзо! У того каждая черта лица дышит гордостью, высокомерием, а здесь, напротив, видны только кротость и страдание. Нет, толпа не умеет читать по лицам людей, и потому ей недоступно знание сердца человеческого!

Он подошел ближе и наклонился над бледным лицом молодого воина, который в эту минуту широко раскрыл глаза, остановив свой взгляд на лице Кортеса.

– Он просыпается! – воскликнул Сандоваль.

– Ну, слава Богу! – раздался сверху голос Виллафаны в ответ на восклицание Сандоваля.

При первом звуке этого голоса Рамузио вздрогнул от ужаса. Кортес тотчас заметил это и сказал ему с участием:

– Я Фернандес Кортес; будь покоен, ты спасен!

Спокойная улыбка осветила лицо Рамузио, и он снова закрыл глаза.

Кортес продолжал всматриваться в его бледное лицо; затем отошел и взглянул наверх в направлении черневших наверху кустарников, откуда раздался голос Виллафаны. Его проницательный взгляд не мог проникнуть в царившую темноту, но чело его грозно омрачилось, глаза сверкнули гневом, а рука схватилась за рукоятку меча.

Рамузио положили на носилки, и весь отряд медленно тронулся в обратный путь.

– Ты сегодня молчалив, – заметил Сандоваль Кортесу.

– Вооружись терпением, мой друг, – возразил Кортес. – Мысли мои витают далеко отсюда, в Веракруце и в Испании, – прибавил он шепотом. – Скоро ты все узнаешь.

В главной квартире

На следующее утро Кортес уже находился в своей главной квартире. Он беспокойно шагал по комнате в ожидании патера Ольмедо.

Едва патер показался на пороге, он поспешно протянул ему руку.

– Дорогой отец, – сказал он, – я послал за вами, потому что нуждаюсь в вашей помощи!

– Я готов для вас сделать все, что в моих силах, – ответил патер.

– Это я знаю, – продолжал Кортес. – Ваши советы неоднократно приносили мне пользу, и я обязан вам величайшей благодарностью. Но на этот раз дело необычное. Среди моей армии зарождается что-то недоброе. Я должен предотвратить это… но до сих пор не могу остановиться на выборе средств. Я не вполне еще выяснил себе частности этого дела. Мне нужен разведчик, умеющий проникать в души людей, и я рассчитываю на вас, отец Ольмедо.

– Кортес, по обыкновению, говорит загадками, – заметил с улыбкой патер, – но честь ему, что он не осуждает виновного, не испытав его сердца и не узнав причин, побудивших его совершить проступок.

– Благодарю вас, отец! Вы понимаете меня и соглашаетесь со мной, что иногда маловажные причины влекут за собой большие последствия, и что нередко низкая алчность одного человека в состоянии произвести большой политический переворот. Я хочу убедиться, не гнездится ли и в моем лагере что-либо подобное, и потому прошу вас немедленно отправиться на верфь. Свое внезапное появление вы можете объяснить желанием проповедовать Евангелие трудолюбивым тласкаланцам. При этом прошу вас заглянуть поглубже в душу трех лиц: их зовут Виллафана, Рамузио и Торрибио.

– Главные заговорщики? – спросил патер Ольмедо.

– Я никого не обвиняю, отец Ольмедо, – ответил Кортес с улыбкой. – Скоро будет готова первая бригантина. К этому празднику я приеду на верфь. Если вы хотите раньше сообщить мне какое-нибудь важное известие, то прошу вас сделать это лично. Только без всяких писем, патер Ольмедо. Будьте заранее уверены в моей величайшей благодарности, а теперь до свидания!

Патер Ольмедо удалился, и Кортес снова остался один.

Он сел к столу и написал корабельному мастеру Лопесу следующее письмо: «Виллафана вел себя вчера образцовым товарищем и этим заслуживает мою признательность. Испанцы должны стоять горой друг за друга. В знак моей милости я жалую Виллафане прилагаемую при сем золотую цепь. Передайте ему ее перед лицом всего отряда и прочтите при всех это письмо. Кортес».

Он подошел к стене, на которой висели его щит и копье, и ударил в щит. По этому сигналу тотчас явился дежурный солдат. Кортес запечатал письмо и передал его солдату.

– Поезжай сейчас к Лопесу, – приказал он, – и возвращайся немедленно.

Солдат удалился.

– Ну, пока дело улажено, – пробормотал Кортес, – и я могу быть спокойным. К сожалению, я должен сознаться, что меня разбили; но я докажу, что меня еще не победили, и что скоро я водружу крест на стенах Теночтитлона.

Он опустился на скамью, и перед его глазами мысленно пронеслись события последних недель. Его роковое второе вступление в Мексику, беспрерывные битвы перед дворцом Ахаякатль, смерть Монтезумы, «Печальная ночь», отступление по дамбам, во время которого он потерял половину своего войска, – все это он изложил в своем донесении королю Испании. Но затем глаза его засветились: теперь предстояло донести государю о блестящей победе при Отумбе.

Во время своего падения Рамузио получил неопасные ушибы. Легкое сотрясение мозга, вызвавшее его обморок, прошло без всяких последствий, и он скоро поправился.

Но в нравственном отношении день посещения Кортесом верфи сделался для него роковым. В тот день он упал нравственно – по крайней мере в глазах людей. В тот день все узнали, что он покинул Испанию вследствие совершенного им преступления; другим товарищам этого пестрого гарнизона простили бы подобное прошлое, но Рамузио не любили, и многие со злорадством воспользовались случаем, чтобы язвить его.