Корабельная сторона, стр. 6
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Подзоровы в доме № 21 в первом подъезде занимали угловую квартиру. Она состояла из двух небольших комнаток и довольно просторной кухни, которую хозяева в будни использовали как столовую. Квартира была солнечной и веселой и по тем временам считалась шикарной. Три окна ее глядели на восток, два — на север и одно — на запад.
Спаленка, отданная Саньке в личное владение, косила одним глазом на север, другим на запад. На западе безумолчно плескалась озорная Воложка, гудели баркасы и тарахтели моторки, на севере пенились сады «частного сектора» и могуче гремел судоремонтный завод «Октябрь» — краса и гордость Заячьего острова.
Санька часами мог торчать у окон, жадно впитывая в себя запахи и шорохи реки или любуясь могучими корпусами заводских цехов.
Удивительно напряженной жизнью жила Воложка и зимой и летом! Зимой ее извилистые берега давали приют караванам пароходов и барж, поставленных на мелкий ремонт. В излучине, возле купальни, новостройские мальчишки устраивали каток и с зари до зари сражались в хоккей! Летом по речке вверх и вниз сновали хлопотливые моторки и парусные лодки. В купальне плескались водоустойчивые, как утята, и черные от загара, как арабчата, новостройские сорванцы всех возрастов и калибров.
...Санька с опаской посмотрел на окна — света не было, значит, мать уже спала, значит, быть грому и молнии. Отец раньше часа ночи домой не возвращается: уж такая у него беспокойная профессия. Врагов у Советского государства много — все капиталисты. Так что глядеть за ними приходится в оба. Особенно беспокойно стало после того, как власть в Германии захватили фашисты. Эти бандюги способны на любое грязное дело, вплоть до убийства и поджога.
И уж если быть откровенным до конца, то Санька с Кимкой решили податься в прерии за тем, чтобы сделаться вождями индейских племен и взбунтовать против фашистов весь мир. Мальчишек разве кто послушает? Никто. А вождей поддержит каждый.
Однако до мировой революции пока далековато, а наказание за ночную прогулку — вот оно, и Меткая Рука зябко передернул плечами. На время он забыл даже о «гордой, байроновской осанке». Сейчас он был обыкновенным нашкодившим мальчишкой, старающимся увильнуть от неминуемого наказания хоть на минуту.
Санька прошелся под окнами раз и два, осторожно кашлянул. В квартире никакого движения — спят. Тогда Меткая Рука достал из-под крыльца прутик, специально спрятанный для таких случаев, и осторожно постучал им в окно.
— Кто? — Голос у Марии Петровны сердитый и встревоженный.
— Я, мам, — ответил Санька бодренько.
— Сань?
— Ага.
Щелкнул выключатель, из окна хлынули потоки света. Сердце у паренька снова сжалось: сейчас мать подойдет к часам и...
— Без пяти двенадцать! — ужаснулась Мария Петровна. — Это где же тебя носило? Бегом, паршивец, домой!
«Хорошо Кимке, — вздохнул Санька, — никто его не ругает. И что я за разнесчастный человек — шага шагнуть не смей! Нет, к индейцам, и не откладывая!»
— Чего застрял? — Мария Петровна подошла к окну, задернутому марлевой сеткой от комаров.
— Тише, мам, соседи услышат.
— Я тебе дам «тише»! — возмутилась Санькина родительница, но голос пригасила. — В собственной квартире шепотом разговаривать приходится!
«Слава богу, кажется, пронесло! — обрадовался Санька. — Теперь на другое переключится...»
Скрипнула обитая коричневым дерматином дверь, и Меткая Рука юркнул в кровать.
— А ноги?
— Что ноги? — невинно переспросил сын.
— На чистейшую простыню с грязными ногами! И когда я только приучу вас к порядку!
Пришлось идти мыть ноги. Ну как тут не поворчать? И Санька дал выход своему негодованию:
Вчера вечером мыл, даже с мочалкой!.. И опять двадцать пять!..
— Мой, не переломишься! — рассмеялась Мария Петровна. — Где был-то?
— Да тут, на терраске. Сказки рассказывали... про Василису Премудрую и про Конька-Горбунка...
Уж что-что, а слабости своих родителей Санька знал назубок. И пользовался этим умело. Вот и сейчас о сказочках он сочинил для того, чтобы растопить в сердце матери остатки гнева. Мария Петровна — учительница русского языка и литературы — больше всего на свете любила устное народное творчество, или фольклор, как она называла. В юности в специальном журнале была даже опубликована ее работа — «Героика рыбацких сказок», основанная на местных материалах. Мария Петровна этим несказанно гордилась. Она почему-то считала, что сын ее станет собирателем русских народных сказок и прославится на этом благородном поприще.
Иные планы были у отца. Тот видел в Саньке будущего командира Красной Армии и потому старался всячески закалять его.
Хитрющий Санька не противоречил ни отцу, ни матери. Больше того, в выгодный для себя момент он вдруг объявлял, что начинает всерьез заниматься фольклором, или срочно записывался в спортивную секцию по стрельбе. Услышав о Коньке-Горбунке, Мария Петровна оттаяла.
— И кто же у вас главный рассказчик?
— Соколиный Глаз. То есть, Кимка Урляев, — не задумываясь, отчеканил Санька.
— Не может быть! — Продолговатые, «индейские» глаза Марии Петровны стали круглыми от удивления. — Неужели этот сорванец способен на столь благородные порывы? Странно! Но... отрадно. Бывают, видно, в жизни чудеса, и Кимка — одно из них. — Поклонница фольклора настолько расчувствовалась, что позабыла даже пожелать сыну спокойной ночи. Но воспитанный мальчик сделал это сам.
— Спи! — Голос у Марии Петровны дрогнул.
— Сплю! — пообещал Санька, натягивая на голову одеяло. Но одно дело пообещать, другое — выполнить. Сколько Меткая Рука ни внушал себе: «Спать! Спать! Думать только о сне!» — ничего не получалось. Только на прошлой неделе усыплял всех желающих на сеансе одновременного гипноза заезжий факир. Санька сам тогда чуть было не заснул прямо на глазах переполненного клубного зала. А сейчас... Сон бежит от него прочь. Все его мысли крутятся возле Степки Могилы, которому «человека прихлопнуть легче, чем комара раздавить». А вдруг он их выследил? Кимке с Сенькой что — на третий этаж Степка не заберется. А к Саньке на первый — запросто. Полоснет по марле и — тут как тут! А отца все нет...
Меткая Рука высунул из-под одеяла нос и вполглаза поглядел на окно — лезет! Так и есть — лезет!! Мамочка родная, что делать? Завопить? Весь дом всполошишь, конфуза потом не оберешься, если тревога окажется ложной. Да и голос пропал... Меткая Рука аж взвизгнул от боли. Тоненько зазвенели пружины матраца. Пальцы правой руки нащупали деревянную ручку, выгнутую лебединой шеей.
«Топорик!» — обрадовался Санька.
Отбросив одеяло, он полез под кровать. Глаза он зажмурил и потому сразу же стукнулся лбом о чугунную ножку кровати.
Теперь он вооружен, теперь он готов сразиться не только со Степкой Могилой и с его дружком Яшкой, но и с самим Чемодан Чемодановичем!
Санька вылез из-под кровати, подошел к окну. Марля цела. Под окном — никого. Из-за облака выглянула луна. Санька погрозил ей топориком. Остро отточенное лезвие засияло, как буденновский клинок, тот самый, что хранится у отца в сундуке вместе с бумагой, в которой написано: «За храбрость».
На душе стало спокойно. Сразу потянуло ко сну. Сунув топорик под подушку, Санька, победно улыбаясь, смежил глаза, и мягкий вихрь подхватил его и понес над радужными от цветов полями и лесами. Все выше и выше. Санька поднялся чуть ли не до самого солнца. Дома стали игрушечными. Речки не толще мизинца. А где же их остров? Вот он. Только это не остров, а настоящий кит. А на нем... Кто это стоит на нем, уродливый, с тумбами-ногами, с гофрированными, как шланги камерона, руками и... с чемоданом вместо головы. Огромная пасть раскрыта. А в ней зубы, похожие на пилу...
«Это и есть Чемодан Чемоданович! — догадывается Санька. — Что этот урод задумал?»
А Чемодан Чемоданович размахивает кривыми ручищами, щелкает зубами.