Стеклянная мадонна, стр. 22

– У меня заведено, чтобы слуги называли меня «сэр».

Их глаза встретились. Легрендж покачивался в седле, Мануэль Мендоса пружинисто шагал рядом.

Лошадь успела сделать целых восемь шагов, а ответа все не было. Легрендж уже стиснул челюсти и потемнел лицом, но тут до него донеслось:

– Хорошо.

Однако требуемого обращения так и не последовало. Легрендж решил, что перед ним – необъезженный конь, которого предстоит обломать, однако на него смотрел никак не жеребенок, а, скорее, опытный жеребец. Этот человек озадачивал, интриговал, злил его, однако он не забывал, что чувства лучше держать при себе, так как он сделал очень выгодное приобретение, способное поправить его пошатнувшиеся финансы.

2

С рассветом следующего дня Мануэль Мендоса проснулся на тюфяке, постеленном ему на чердаке над сеновалом, и ударился затылком о крышу. Он не стал ощупывать ушибленное место, а приложил руку к щеке, пульсирующей под повязкой. Левая рука двигалась почти свободно, и он с облегчением перевел дух. Раскинул руки, сжал кулаки, напряг мышцы шеи. Потом на коленях подполз к окошку.

Он попал в рай. Значит, Марджи была права. Он вспомнил, как она гадала ему по руке. Это было для нее необычным поступком, так как она не тратила зря свой талант, когда не могла заработать денег. «Ты окажешься в большом доме, полном слуг. С тобой много всякого случится: и хорошего, и плохого, и ужасного. Но, куда бы ты ни попал, тебе нигде не придется называть кого-то хозяином».

Он скептически усмехнулся. Кое в чем она не ошиблась: он действительно угодил в большой дом. Но в том, на что она так упирала, она все же ошиблась: у него уже появился хозяин. Зови меня «сэр»… Что ж, в таком раю он готов при необходимости называть его хоть Господом Богом. Он оглядел двор и стойла и расплылся в блаженной улыбке.

Он спал голым. И сейчас поспешно натянул драную рубаху и штаны, босиком прошелся по чердаку и нырнул в люк, очутившись на сеновале. Там он протиснулся между тюками сена, ощупью нашел еще один люк, спустился по лесенке и вышел во двор.

Мануэль знал, что рядом расположен склад конской утвари, где он успел побывать накануне. Сейчас он еще раз просунул туда голову и уставился на предметы, казавшиеся ему ценнее любых драгоценностей. С крючьев свисали поводья, уздечки, медные пряжки. У дальней стены были разложены седла. Для него запах упряжи был лучше любых духов, а сверкание кожи согревало душу.

Он медленно прошелся по этой сокровищнице, трогая один за другим разные предметы, словно то были бесценные экспонаты, а потом погрел руки о теплый котел, глядя на огонь в очаге. Его ждала конюшня.

Гнедая лошадь, лежавшая в стойле, при его приближении повернула голову, потом резво вскочила на ноги и уставилась на чужака, храпя от волнения.

Мануэль стоял неподвижно и только издавал горлом странный звук. Повторив его с полдюжины раз, он шагнул к лошади, вытянул руку и дотронулся до ее шелковистой морды. Сперва это было только прикосновение, без движения пальцев. Потом он принялся гладить лошадиную морду, шею, продолжая издавать свой причудливый звук.

Он давно почувствовал, что за ним кто-то наблюдает из-за двери, но не оборачивался, пока не раздался голос:

– Надо же! Он вас подпустил!

– Доброе утро. – Мануэль оглянулся и увидел заспанного конюха по имени Дэни Диннинг. Тот не поприветствовал его в ответ, а сразу сказал:

– Этот конь – дикарь. С ним умеет справляться один Армор. Так лягается, что только успевай отскакивать. Все время ломает свое стойло. Тут бы живым остаться. А вы знаете лошадей, мистер, забыл ваше имя.

– Мануэль. Мануэль Мендоса.

– В чем дело?

Оба обернулись на голос. Армор оглядел их и, задержав взгляд на Мануэле, уважительно проговорил:

– Я должен был вас предупредить, что этот конь слушается одного меня. От него лучше держаться подальше.

– Ничего.

– Ну, глядите. – Кучер перевел взгляд на Диннинга и гаркнул: – Чего ты тут стоишь? Уже четверть шестого, а кони не поены! Хочешь, чтобы я подгонял тебя пинками?

Паренек убежал. Мануэль сказал гораздо более почтительным тоном, чем когда обращался к Легренджу:

– Был бы вам весьма обязан, если бы вы приставили меня к делу.

– Хозяин не говорил, что вам надо сразу начинать. Сперва поправьтесь. Как вы себя чувствуете?

– Неплохо, разве что тянет кое-где. Не беда, повожусь с ними часок-другой, – он кивнул в сторону лошадей, – и приду в себя.

– Значит, вы привыкли к лошадям, а не к ирландским ослам?

Мануэль перестал улыбаться и с вызовом ответил:

– Не только к ирландским ослам.

– Ирландцы, которые сюда заглядывают, любят болтать про лошадей, но сами не видели ничего, кроме своих сопливых ослов. Вы – дело другое. – Армор забыл про высокомерие и одобрительно посматривал на Мануэля. – Вы бы не остановили вчера эту пару, если бы у вас не было хватки. – Он зашагал вдоль стойл. – Диннинг и Герон начинают с уборки навоза, а потом приносят воду с реки. Тут есть и колодец, и ручей, но в них вода для лошадей холодновата. У нас все взвешивается: рубленая солома, овес, ячмень, соль. Потом я вам покажу, как это делается. Фэрайл, Красотка и Сэнди, – он указал на три соседних стойла, – выводятся на прогулку между шестью и семью часами. Потом их обтирают соломой, чистят, выносят за ними навоз. Мне давно был нужен еще один человек, так что вы появились как раз вовремя. С шестью лошадьми и двумя каретами дел хватает всю неделю, с утра до вечера. Хозяин особенно придирчив к лошадям. Он способен швырнуть в конюха щеткой и устроить разнос, если что-то не так с лошадью или с каретой. Вот это Фэрайл, вы видели его вчера под хозяином; это – Честер, его и Сэнди вы остановили на заводе. Вот этого строптивца, с которым вы уже нашли общий язык, величают Диззи.

Мануэль послушно шел за Джорджем Армором по конюшне, прислушиваясь к каждому слову и все впитывая. Его интересовало буквально все, что касалось лошадей.

В девять утра он впервые явился на кухню завтракать. На него уставились все, особенно женщины. Во главе стола восседала кухарка, справа от нее сидела вся женская прислуга в количестве семи человек. Помощницы по кухне и судомойки прислуживали за столом, дожидаясь, пока поедят остальные. Справа от кухарки сидели семеро мужчин, причем двое конюхов замыкали цепочку, а между ними и Джорджем Армором было оставлено свободное место. Мануэль появился на кухне последним, так как долго мылся, и Армор поманил его на пустующее место.

С ним никто не заговорил, но женщины, включая самую молоденькую, Фанни Пирс, стреляли в него глазами и хихикали, пока кухарка не призвала их к порядку. Мужчины переговаривались между собой, но никто за столом не остался равнодушен к появлению крупного молодого человека чужеземной наружности, которого хозяин подобрал на ночь глядя, всего в крови, и назначил новым конюхом.

Когда Мануэль, покончив с едой, встал и объявил, ни к кому конкретно не обращаясь: «Я пошел», – все проводили его удивленными взглядами. Здесь было принято посидеть за столом еще минут пять, судача о домашних делах и любопытных новостях; новичка они не прочь были бы расспросить о месте, где он служил прежде, об условиях прежней службы и так далее.

Ривз, первый лакей, держался в кухне высокомерно и был поэтому разозлен: новичок сразу начал корчить из себя важную шишку, имеющую влияние. Ривз решил указать ему на его истинное место в иерархии усадьбы. Глядя на Армора, он пробурчал:

– Вам следовало бы предупредить его, как у нас все заведено. Если этого не сделаете вы, то придется мне.

На это Армор ответил холодно, так как в своей области не считал себя подчиненным Ривза:

– Он сам все узнает в свое время. Прежде чем вы наделаете глупостей, вспомните, что его выбрал сам хозяин. Да будет вам известно, раньше он работал у него на стекольном заводе. – Финал был еще более веским: – Если кто-то и станет что-то ему выговаривать, так только я.