«Б» – значит безнаказанность, стр. 5

Все сияло чистотой. Полы вымыты и натерты до блеска. В шкафчиках запасы консервов, в том числе кошачьих: мясной рацион "Мясо для девяти жизней" [1] и печеночный паштет. Холодильник пуст, если не считать обычного набора на дверце: оливки, пикули, горчица, баночки с джемом. Электроплита отключена, шнур свешивается по передней панели, пересекая циферблат, стрелки на котором показывают 8.20. Под раковиной мусорное ведро, в нем пустой бумажный пакет с аккуратно завернутыми краями. Похоже, Элейн Болдт привыкла подолгу отсутствовать.

Я направилась в прихожую. Квартира была точной копией той, которую занимала Тилли. Пройдя по небольшому коридорчику, я заглянула в ванную, расположенную справа от меня: раковина, похожая на перламутровую ракушку, яркая, под золото, фурнитура, одна стена выложена зеркальным кафелем. Под раковиной плетеная корзинка – пустая, если не считать прилипшей к стенке каштановой, с проседью пряди волос, оставшейся скорее всего после того, как чистили щетку.

Напротив ванной находился небольшой кабинет: стол, телевизор, простое кресло и диван-кровать. В ящиках стола всякая всячина – ручки, блокнотики, бумага для записей и какие-то папки, просматривать которые в тот момент я не сочла нужным. Кроме того, мне на глаза попалась принадлежавшая Элейн карточка социального страхования, и я выписала номер. Затем оставила кабинет и прошла в спальню, при которой имелась смежная ванная комната.

Шторы были наглухо задернуты, и комната погружена во мрак. По правую руку я увидела платяной, шкаф, настолько вместительный, что его вполне можно было бы сдавать под жилье. Часть вешалок пустовала; на полках лежали вещи, и было видно, что часть из них Элейн также взяла с собой. В нижнем углу стоял небольшой чемодан, из дорогих, с затейливыми монограммами дизайнера.

Я заглянула в ящики. В некоторых из них лежали свитера в полиэтиленовых пакетах из химчистки. Некоторые были пусты, если не считать разбросанных там и сям мешочков саше, похожих на крохотные надушенные подушечки. Дамское белье. Кое-какие украшения.

Просторная, аккуратно прибранная ванная; аптечка – практически пустая, за исключением нескольких упаковок с лекарствами, которые продаются без рецептов. Я вернулась к двери и с минуту стояла, оглядывая спальную. Не было решительно никаких признаков, указывающих на что-то нечистое, на поспешное бегство, ограбление, акт вандализма, болезнь или самоубийство; на то, что кто-то мог побывать здесь; ничто не говорило о слабости к спиртному или наркотикам – ничего такого не было. Нетронутым казался тонкий слой пыли на полированных поверхностях.

Я вышла, закрыв за собой дверь, спустилась к Тилли и спросила, нет ли у нее какой-нибудь фотографии Элейн.

– Кажется, нет, – сказала она, – но, если хотите, могу описать ее. Мы с ней примерно одного размера, то есть в ней где-то пять футов пять дюймов росту, а весит она фунтов сто тридцать. Волосы светлые с проседью, она зачесывает их назад. Голубые глаза. – Тилли замолчала. – Постойте-ка, может, у меня все-таки есть фото... Я только что вспомнила. Подождите.

Она направилась куда-то в сторону кабинета, минуту спустя появилась с моментальным снимком, сделанным "Поляроидом", и протянула его мне. Карточка пожелтела – словно выгорела на солнце – и показалась мне какой-то липкой на ощупь. Это была фотография двух женщин в полный рост, стоявших во дворе перед домом; снимок, видимо, сделали футов с двадцати. Одна, в хлопчатобумажных, хорошего покроя брюках – я сразу догадалась, что это и есть Элейн, – стройная, подтянутая и элегантная, радостно улыбалась. Вторая, довольно дородная особа в очках в синей пластмассовой оправе и с прической, похожей на съехавший набок парик, застенчиво щурилась. По виду ей было за сорок.

– Это прошлой осенью, – пояснила Тилли. – Вот эта слева Элейн.

– А другая?

– Марти Грайс, наша соседка. С ней произошла ужасная история. Ее убили... постойте... полгода назад. Боже, кажется, это было совсем недавно.

– Как это случилось?

– Говорят, она спугнула проникшего в дом грабителя. Наверное, он убил ее, а потом решил сжечь дом, чтобы замести следы. Это было чудовищно. Вы могли прочесть об этом происшествии в газете.

Я покачала головой. Иногда я месяцами не притрагиваюсь к газетам, однако тут же вспомнила о домике с обуглившейся крышей и выбитыми стеклами.

– Мне очень жаль, – произнесла я. – Можно оставить это у себя?

– Ради Бога.

Я еще раз взглянула на снимок, и у меня тревожно защемило сердце – ведь на нем был запечатлен момент из совсем недавнего прошлого, когда ни та, ни другая не подозревали о том, что ждет их впереди. И вот – одна мертва, другая бесследно исчезла. Эта комбинация мне совсем не нравилась.

– Они были подругами? – спросила я.

– Пожалуй, нет. Время от времени встречались за партией в бридж, но помимо этого практически не общались. Элейн, знаете ли, чересчур высокого о себе мнения. Марти это немного раздражало. Не то чтобы Марти была откровенна со мной, но я помню, что иногда она отпускала довольно язвительные замечания в адрес Элейн. Конечно, Элейн живет в свое собственное удовольствие и не скрывает этого, ей и в голову не приходит, что другие не могут себе этого позволить. Взять хотя бы ее пресловутое меховое манто. Она ведь знала, что Леонард и Марти находятся в крайне стесненных обстоятельствах, и все-таки заявилась в нем играть в бридж. По отношению к Марти... ну, все равно что размахивать красной тряпкой перед быком.

– Это то самое манто, которое было на ней, когда вы видели ее в последний раз?

– Ну да. Из рыси – и такая же шляпка. Двенадцать тысяч долларов.

– Вот это да!

– Я и говорю. Изумительная вещь. О таком можно только мечтать.

– Вы можете сказать что-нибудь еще про ее отъезд?

– Немногое. У нее был кое-какой багаж – кажется, она несла сумку, остальное помог донести водитель.

– Не припомните название таксомоторной компании?

– По правде говоря, тогда я не придала этому значения, но обычно она заказывала машину в "Сити кеб" или в "Грин страйп", иногда – в "Тип-топ", хотя последняя ей не очень нравилась. Жаль, что больше ничем не могу помочь. Меня вот что волнует: если Элейн поехала во Флориду, но так и не доехала, то где же она в таком случае?

– Это бы мне и хотелось выяснить, – сказала я с улыбкой, постаравшись дать понять, что ничего страшного еще не произошло, но на душе у меня было неспокойно.

Вернувшись в контору, я быстренько подсчитала расходы: примерно семьдесят пять долларов набежало за то время, что я потратила, беседуя с Тилли и осматривая квартиру Элейн, плюс библиотека, телефонные звонки и оплата услуг междугородной связи. Я знаю детективов, которые не слезают с телефона в течение всего расследования, но, по-моему, это не очень умно. Если не общаться с людьми с глазу на глаз, слишком велика вероятность того, что тебя будут водить за нос или сама выпустишь из виду нечто существенное.

Я позвонила в транспортное агентство и заказала билет до Майами и обратно. Если лететь глубокой ночью, не пить, не есть и не ходить в сортир, поездка обходилась в девяносто девять долларов в один конец. Кроме того, я заказала в Майами дешевую машину напрокат.

До самолета оставалось еще несколько часов, поэтому я вернулась домой и пробежала трусцой свои три мили, потом положила в сумочку зубную щетку и пасту, назвав это сборами. По возвращении я собиралась разыскать агентство, услугами которого пользовалась Элейн, и выяснить, не улетела ли она в Мексику или на Карибы. Пока же я рассчитывала застать во Флориде ее подружку, пока та не улепетнула. В данный момент это была единственная ниточка.

3

Самолет приземлился в Майами в 4.45 утра, еще не рассвело. Редкие пассажиры, которых сей ранний час застал в здании аэровокзала, спали на жестких и неудобных пластмассовых сиденьях, положив головы на матерчатые сумки – на плечах нелепо топорщились пиджаки. Свет был приглушенный, точно в похоронном зале; в багажном отделении за стеклянными переборками высились горы невостребованных чемоданов. Магазинчики и киоски – все как один – были закрыты. Радиодиспетчер пригласил какого-то пассажира подойти к бесплатному телефону, однако имя умудрился произнести так неразборчиво, что едва ли кто-то откликнулся. В самолете мне удалось поспать не больше часа, поэтому чувствовала я себя совершенно разбитой.