Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции, стр. 91
— Почему я не могу плавать, как другие? — спросил он.
— Уж больно кривые когти и длинные пальцы ты отрастил, когда лежал на скалистой плите, — ответила Акка. — Но не печалься. Все равно из тебя еще выйдет прекрасная птица!
Вскоре крылья орленка выросли настолько, что могли поднять его в воздух. Но он догадался об этом только осенью, когда гусята стали учиться летать. И тут он по праву стал гордиться собой. В летных состязаниях он вскоре опередил всех своих товарищей. Те никогда не оставались в воздухе дольше, чем их заставляли. Он же проводил в небе целые дни, постигая искусство летать.
Горго еще не знал, что он — птица высокого полета, иного роду-племени, чем гуси, но не мог не заметить многое, подчас удивлявшее его. И он постоянно задавал Акке вопросы:
— Почему белые куропатки и пеструшки бегут и прячутся, стоит им заметить мою тень в горах? Других молодых гусей они так не боятся!
— Уж больно выросли твои крылья, когда ты лежал на скалистой плите, — отвечала Акка. — Это и отпугивает мелких пташек и зверюшек! Но не печалься. Все равно из тебя еще выйдет прекрасная птица!
После того, как орленок научился хорошо летать, он смог и сам удить рыбу, ловить лягушек, но вскоре стал раздумывать и над этим.
— Почему же так получилось, что я кормлюсь рыбой да лягушками? — недоумевал он. — Ведь у молодых гусей совсем иной корм.
— Это оттого, что я не могла приносить тебе что-нибудь другое, пока ты лежал на скалистой плите, — отвечала Акка. — Но не печалься. Все равно из тебя еще выйдет прекрасная птица!
Когда дикие гуси отправились в свой осенний перелет, Горго, по-прежнему считая себя диким гусем, отправился вместе с ними, в их стае. Но в воздухе было полно и других птиц, мчавшихся на юг, и среди них поднялся страшный переполох, когда Акка показалась в сопровождении орла. Вокруг косяка диких гусей стали кружиться стаи любопытных пернатых, громко высказывавших свое удивление. Акка попросила их помолчать, но не так-то легко было заставить смолкнуть столько крикливых птичьих клювиков.
— Почему они обзывают меня орлом? — непрерывно спрашивал Горго, все больше и больше приходя в ярость. — Разве они не видят, что я — дикий гусь? Я-то ведь не пожиратель птиц, который истребляет себе подобных. Как смеют они так оскорблять меня?
Однажды дикие гуси пролетали над крестьянской усадьбой, во дворе которой множество кур копалось в мусорной куче, выбирая корм.
— Орел! Орел! — закричали куры и бросились наутек в поисках убежища.
И тут Горго, который не раз слышал, как орлов честят злодеями и разбойниками, не смог сдержать гнева. Сложив крылья, он камнем ринулся на землю и запустил когти в одну из кур.
— Я отучу тебя, отучу обзывать меня орлом! — яростно вскричал он, ударяя ее клювом.
Но в тот же миг Акка позвала его из вышины, и он послушно поднялся к ней в небо.
Рассерженная гусыня летела ему навстречу.
— Ты что делаешь? — закричала она и несколько раз ударила его клювом. — Неужто ты собирался задрать эту жалкую курицу? Стыдись!
Увидев, что орел покорно снес наказание, птицы, следовавшие за стаей, осыпали Горго градом издевок и насмешек. Униженный орел обратил к Акке злобный взгляд — казалось, еще миг, и он бросится на нее. Но тут же одумался и сильными взмахами крыльев взмыл высоко в небо, чтобы не слышать птичьих криков. Он долго парил там в высоте, а потом совсем скрылся из виду.
В стае диких гусей он появился три дня спустя.
— Я знаю теперь, кто я, — сказал он Акке. — Раз уж я орел, я должен жить так, как подобает орлу. Однако мы можем остаться друзьями. Я никогда не нападу ни на тебя, ни на кого другого из твоей стаи.
Акка же лелеяла горделивую мечту — перевоспитать орла, сделать из него добрую, мирную птицу, и ей было невыносимо слышать, что он хочет жить так, как принято у орлов.
— Неужто, по-твоему, я захочу быть другом пожирателя птиц? — спросила она. — Если ты будешь жить так, как я тебя учила, только тогда я разрешу тебе лететь с нами.
Оба были горды и непреклонны, и ни один не желал уступить другому. Кончилось тем, что Акка запретила орлу показываться ей на глаза. Гнев гусыни-предводительницы был страшен, никто не смел называть при ней имени Горго.
С той поры орел метался по всей стране, одинокий и неприкаянный, как все отпетые разбойники. Частенько бывал он в мрачном расположении духа и наверняка не раз тосковал по той поре, когда, считая себя диким гусем, забавлялся с веселыми гусятами. Своей дерзкой отвагой Горго снискал великую славу среди диких птиц и зверей. Говорили, будто на всем белом свете он не боится никого, кроме своей приемной матери Акки.
И еще говорили, что никогда в жизни он не охотился на диких гусей.
В НЕВОЛЕ
Горго было всего три года от роду — он еще не успел найти себе подругу и свить с ней где-нибудь гнездо. И вот однажды случилось так, что он был пойман охотником и продан в Скансен. Там еще до него обитала чета орлов. Их держали в плену, в клетке из железных прутьев, прикрытой сверху стальной проволочной сеткой. Клетка, правда, стояла на воле и была так велика, что туда удалось пересадить несколько деревьев и навалить довольно большую груду камней. Пусть орлы чувствуют себя как дома! Однако птицам там было плохо; почти целый день они сидели неподвижно на одном и том же месте. Их темные красивые перья взъерошились и утратили блеск, глаза с безнадежной тоской были устремлены ввысь, в небо.
Первую неделю в Скансене Горго был еще бодр и оживлен, но потом на него напала страшная сонливость. Как и другие орлы, он смирно сидел на одном и том же месте, уставившись в одну точку и ничего не замечая вокруг.
Однажды утром Горго, пребывавший в своем обычном оцепенении, услыхал, как кто-то снизу зовет его. Он едва заставил себя опустить взгляд на землю, откуда раздавался голос.
— Кто зовет меня? — спросил он.
— Горго, неужели ты меня не узнаешь? Я — Малыш-Коротыш, который путешествовал по свету с дикими гусями.
— Что, Акка тоже в неволе? — спросил Горго так вяло, словно пытался собраться с мыслями после долгого сна.
— Нет, и Акка, и белый гусак, и вся стая, верно, целые и невредимые, уже на севере, в Лапландии. Один я здесь, в плену.
Но Горго, кажется, его уже не слышал — он отвел взгляд и снова устремил его в ту же невидимую точку.
— Орел! — воскликнул Нильс. — Я не забыл, как ты однажды принес меня назад к диким гусям и как пощадил белого гусака! Скажи, чем я могу теперь пособить тебе?
Горго, с трудом подняв голову, сказал:
— Не мешай мне, Малыш-Коротыш! Я сплю и вижу во сне, будто я, вольный, парю высоко-высоко в небе, и я не желаю просыпаться.
— Встряхнись и погляди вокруг, — убеждал его мальчик. — А не то вскоре станешь таким же жалким, как и эти орлы!
— Хотел бы я быть как они. Они глубоко погрузились в свои сны, и ничто не может их отвлечь, — отвечал Горго.
Когда настала ночь и орлы давно уже спали, вдруг послышалось легкое царапанье о стальную проволочную сетку, покрывавшую орлиную клетку сверху. Двум старым, отупевшим орлам-пленникам шум не помешал, но Горго проснулся.
— Кто там? Кто там скребется на крыше? — спросил он.
— Горго, это я, Малыш-Коротыш, — ответил Нильс. — Я подпиливаю стальную проволоку наверху, чтобы выпустить тебя.
Орел поднял голову и в свете лунной ночи увидел мальчика, подпиливавшего стальную проволочную сетку. На миг он преисполнился надежды, но тут же снова пал духом.
— Я — большая птица, Малыш-Коротыш, — сказал он. — Где тебе распилить столько стальных проволок, чтобы я мог выбраться на волю? Лучше брось эту затею и оставь меня в покое!
— Спи, не обращай на меня внимания, — ответил мальчик. — Сегодня ночью и даже завтра мне эту работу не осилить. Но все же я попытаюсь освободить тебя, здесь ты погибнешь!
Горго снова заснул, но утром, проснувшись, он тотчас увидел, что немало стальных проволок уже перепилено. В тот день он был намного бодрее, чем во все другие дни плена. Хлопая крыльями, он прыгал с ветки на ветку по дереву, желая поразмяться.