Тайные знаки, стр. 77

Опять таракан! Фу!

Марго брезгливо вытерла испачканую ступню куском газеты, выдернутым из под холста лежащего на полу. А что же Аурелия? Где она? Только что была здесь.

— Черт! — ругнулась Марго. — Прозрачная Аурелия! Надо же! Только этого не хватало.

Марго осторожно выглянула в коридор и увидела, как из кухни в гостиную медленно прошла Аурелия в белой ночной рубашке. Страх прокатился по спине ледяной каплей. Но желание сходить в туалет было сильнее. Пометавшись по комнате, Марго все-таки решилась выйти. А чтобы обезопасить себя, она вытащила из-под воротника куртки игрушечную шпажку, подаренную ювелиром.

Сжав шпажку в руке, Марго пробралась в дабл и успокоенно уселась на очко. В открытую форточку сочился сквозняк. Он приносил реальные звуки и запахи: запах свежих булок, шум дворницкой пластиковой метлы, мотор машины и вечное птичье «тюилери».

Облегчившись, Марго пришла в себя и подумала, что верно она трехнутая, раз все так говорят. И верно ей показалась Аурелия в ночной рубашке. И в гостиной точно никого нет, кроме Бонни и Пупетты, которые спят в кожаных креслах.

Марго спустила воду, вышла в коридор, прислушалась. На цыпочках прокралась вдоль стены и остановилась так, чтобы видеть в зеркало отражение гостиной. То, что она увидела в зеркала испугало ее еще больше: Аурелия стояла на коленях перед журнальным столиком, на котором среди трех свечек (две маленькие по краям и одна повыше в центре) стояла открытка. Аурелия раскачивалась и что-то тихонько напевала. И теперь Марго наяву увидела в затылке Аурелии холодное пламя. Оно разгоралось все сильнее и вскоре начало протягиваться тонкими лучиками в пространство — точно в голове Аурелии родилась звезда.

Марго крепче сжала в руке шпажку и отбыла тихонько назад в свою комнату.

Теперь она не была уверенна, что ей всего-то поблазнилась прозрачная Аурелия, и не была уверенна в том, что все, что ей приснилось — всего лишь сон. Войдя в комнату, Марго кинулась к окну, осторожно взяла стул и, подтащив его к двери, влезла на сидение ногами и воткнула шпажку по центру верхнего косяка.

— Омменипадмехум! Омменипадмехум! Омменипадмехум! Омменипадмехум! Омменипадмехум! Омменипадмехум! Омменипадмехум! Омменипадмехум! Омменипадмехум! Омменипадмехум! Омменипадмехум! Омменипадмехум! Омменипадмехум! Омменипадмехум! Омменипадмехум! Омменипадмехум! — бормотала она для пущей верности.

Сдернув с кровати одеяло, Марго убедилась, что тараканов нет и легла опять. Продолжая повторять Ронину бормоталку, она лихорадочно вспоминала сон и думала о том, что если вдруг и правда окажется, что на руке Аурелии есть шрам, то и все остальное может быть если не правдой, то информацией нелишенной смысла.

Омменипадмехум!

Сгинь Сатана!

Чего ты хочешь на самом деле

Катька с Эдиком медленно плелись по утреннему Парижу, наблюдая, как стремительно восходит солнце на востоке.

Они уже миновали добродушное чудовище Помпиду, прошли по улочке, где в витринах галерей висело множество разных картин. Сделали небольшую петлю, чтобы посмотреть на Гранд Опера, и теперь плелись по улице Клиши. Город уже просыпался, мясники вываливали на прилавки куски туш, окорока и грудинки; цветочники выставляли на тротуары перед магазинчиками ряды гиацинтов и роз; газетные развалы распахивали полки со свежими газетами; парижане спешили выбраться с парковок.

Катька вела Эдика туда, где ужасной ночью изрыгнула на могильную плиту чудище Бафомета. После обучения ветром басист стал для Стрельцовой непререкаемым авторитетом, и она смотрела на него если и не как на ангела, то как на доктора или профессора по вокалу (сто процентов!).

Когда они подошли к кладбищу, солнце уже выглянуло из-за самых высоких крыш.

Они перешли улицу и оказались перед знакомой калиткой.

Днем, конечно, все было не так. И Катька начала думать, что затеяла поход зря. Что незачем впутывать в свои ночные страхи нормального взрослого человека. Тем более, если она рассчитывает на его близость.

Но раз уж они пришли сюда, следует поговорить. Следует! Но не очень углубляясь в подробности.

— Как ты думаешь, это был настоящий Бафомет или галлюцинация? — спросила она осторожно.

— Смотря что иметь в виду, — задумчиво оветил Эдик.

Катька толкнула калитку, и первой направилась к высокому каштану. Утром все было не так, но Катька узнала склеп, около которого Оборотень в ту ночь совершал свой странный ритуал, и направилась прямо к нему. Через минуту она уже разглядывала оставшиеся на серой надгробной плите черные кусочки углей и желтые капли сгоревшей мази.

— Я вот что думаю, — сказала она. — Если Бафомет есть на самом деле, то почему эти святые не помешали его вызвать?

— А ты веришь в них? — спросил опять Эдик, остановившийся за ее плечом.

— Не знаю. Я не задумывалась.

— Ну как же они могли помешать, если ты не знаешь? Подумай? Ведь только твоя вера или неверие могут оживить их или оставить всего лишь витражами.

— Ты хочешь сказать, что если я не верю, то их для меня не существует?

— Да. Это я и хочу сказать.

— А Бафомет?

— И Бафомет.

— Так значит все это глупости? — с облегчением вздохнула Катька. — А я-то уж испугалась. Представляешь, лежу в постели в номере, а эта образина у меня на потолке, я чуть не сдохла. Постой! А как же мы увидели его все вместе?

— Мало ли, что увидишь по кайфом?

— Но ведь мы все увидели одинакового Бафомета!

— А почему бы вам и не увидеть его одинаковым? — усмехнулся Эдик. — Думаешь, у вас очень богатая фантазия?

— Значит, нет никакой продажи души Дьяволу, — с облегчением выдохнула Катька. — Представляешь, как меня прибило? Я уже подумала не пойти ли мне в церковь покаяться. Смешно?

— Почему же, — задумчиво протянул Эдик. — Если хочешь продать, продать всегда можно. Важен ведь только факт продажи и та цена, которую ты запросишь.

— Но как же? Если о н — глюк? — рассмеялась Катька.

— А разве есть разница? Важен факт продажи, — сказал Эдик и оглянулся вокруг, как охотник или человек узнавший давно покинутео место.

Катька помолчала, осознавая сказанное, и переспросила:

— То есть, если я считаю, что продаю душу, мне достаточно так считать и поступать далее так, будто продажа состоялась. Ты это имеешь в виду?

Эдик кивнул и направился прямо к каштану. Около дерево он остановился и поднял руки к небу. И Катьке показалось, что Солнце окатило Эдика отдельным световым потоком. Да. Световой столп был на месте. А Бафомета не было. Были только угольки и гадкие желтые капли.

Катька тряхнула головой — ей вдруг показалось, что Земля наклонилась, и с нее можно упасть в небо. Катька упала на траву и схватилась за нее руками. Наваждение прошло.

— А как же блага взамен? Кто даст их мне? — крикнула она, поднимаясь на ноги и отряхиваясь.

— Никто! — повернулся Эдик, охваченный золотистым пламенем. — Все равно ты все делаешь сама! Ты находишь для себя путь и идешь по нему. Подставляешь друзей, обманываешь родных, спишь с тем, кого ненавидишь. А замен — зотото! Деньги! Багамы, платиновые пластинки! Ты никому не нужна, но у тебя все это есть. Шоу-бизнес — сколько положишь, столько и возьмешь! Купят, съедят, будут ходить на концерты! Люди — стадо баранов. Главное — получше им насвистеть в уши!

— А душа? — мучитально сомневаясь, воскликнула Катька. — Ведь Сатане нужно продать душу? В этом же весь прикол!

— Разве все это можно сделать не продав душу? — гневно воскликнул Эдик. Он вытянулся всем телом и замер, и пламя, охватывавшее его распалилось и шухнуло в небо огромным ярким столбом.

Катька опять упала на траву и закрыла глаза руками. Когад она открыла их, Эдик стоял рядом. Он внимательно и сочувственно смотрел на Стрельцову.

— То есть ты считаешь, что можно заключить договор с собственным глюком? — теперь по-другому спросила Стрельцова. — И продать душу собственному глюку?