Первое апреля — один день весны, стр. 7
6
Теперь их дорога лежала в Сергиевку. Пять верст от Голубинки, как сказала старушка Анастасия Семеновна. И сын ее Николай Петрович подтвердил: «Близко. Километров с пять, не больше!» Но они ехали, ехали, ехали…
Так бывает в школе на длинных уроках: вернее, на тех, которые кажутся длинными. А для Гошки самый длинный — рисование. На других уроках интересно, а вот на рисовании — прямо беда. Не умеет Гошка рисовать! Как ни старается, не умеет!
Гошка с нетерпением ожидал окончания каждого урока рисования, но он, как назло, тянулся долго.
Вот и сейчас их дороге нет конца, как этим длинным урокам!
Гошка попробовал считать людей на полях. Дошел до двадцати восьми и сбился. Людей становилось все больше, и никто не смотрел на их «Волгу». Люди работали.
Мимо проезжали машины, и тракторы, и подводы. Гошка начал считать их, но спохватился: как? Или считать одни машины, или одни тракторы, или одни подводы? А может, машины и тракторы без подвод? Но тогда машины все или только грузовые? А почему считать грузовые и не считать легковые? Пока Гошка так прикидывал, мимо проехало еще несколько несосчитанных машин — и легковых, и грузовых, трактор и вереница подвод. И машины, и тракторы, и подводы спешили по делам, им было некогда, и отцу приходилось жаться к обочине. «Как бы не задели!» — говорил он.
И еще были столбы на дороге. Они мелькали быстро, и Гошка все равно не успел бы их сосчитать, если бы даже захотел. Но Гошка не хотел. Столбы посылали друг другу по проводам шум весенних ветров, гул весенних работ, весенние голоса людей. И даже птицы на столбах и проводах не мешали работе людей, их важным весенним делам и хлопотам.
Когда Гошка выходил в городе гулять, он не умел просто так сидеть на лавочке и болтать ногами. Он умел бегать, искать, копать, смотреть. Это было дело, а не просто прогулка. И дома Гошка никогда не сидел за столом с родителями дольше, чем нужно для обеда, или ужина, или чая. Он читал, писал, делал уроки, строил из кубиков и конструктора дома или машины. Это все было дело. И в школе так — на переменках. Гошка не подпирал спиной стенки школьного коридора и подоконники. Он двигался, спорил, выполнял чьи-то просьбы, дежурил, завтракал в буфете, листал учебник. И это тоже было дело, а не просто переменка.
А сейчас?.. Вот уже сколько они едут, и едут, и едут на своей «Волге»! Из Москвы в Голубинку ехали. Из Голубинки на ферму, а потом в поле. Теперь с одного поля на другое — в Сергиевку. А зачем? Все работают, никому нет до них дела, а они? Подумаешь, «Волга»! Кто на нее смотрит тут!
— Пап! Скоро? — спросил Гошка, хотя ему почему-то больше хотелось спросить: «Зачем?»
— Ты что? Устал? — ответил отец вопросом на вопрос. — Вроде бы не с чего!
Гошка отрицательно покрутил головой:
— Нет! Я так просто… Скучно…
Отец, видно, думал о другом.
— А как зовут этого председателя, мы так и не спросили, — сказал он. — И у кого лучше комнаты снять, не спросили.
— Он «Сашка Егоров» сказал, — напомнил Гошка.
— Вот именно — «Сашка»! — недовольно произнес отец. — Может, так и прикажешь звать председателя? Или еще лучше: «товарищ Егоров». Тогда он покажет нам участок! Нет, братец, тут обхождение нужно…
Вскоре они спустились в низину. Здесь опять было грязно и сыро. По размытым колеям, как после обильных дождей, бежала вода. Канавы бурно шумели ручьями, выплескиваясь на дорогу мутными лужами. Вода словно пыталась спастись от солнца: она бурлила, пенилась, торопилась как можно скорее добраться до оврага, чтобы скрыться в его глубине, смешаться с водами бежавшей там речки. Пусть и невелика эта речка, а все равно донесет она свои воды до Глубокой, а оттуда вместе с ней помчится в другие большие реки, а там — и до моря можно податься. А море, оно велико и могуче — не то что малые ручьи да речки. Морю и солнце не страшно!
Навстречу по грязной дороге шла полуторка, и отец посигналил: мол, чуть в сторону подай! Дай разъехаться!
— Чего орешь! Не видишь? — Из кабины полуторки выскочил шофер, с тоской посмотрел под задние колеса и не то произнес, не то пропел с сожалением: — Эх, дороги!..
Оказалось, полуторка буксует, а за ней остановилась еще одна машина — «ГАЗ-69» — с несколькими пассажирами. Кто-то из них подбросил под заднее колесо полуторки грязную щепку и клок прошлогодней сухой травы. Шофер взял лопату.
— Теперь, может, пойдет, — наконец сказал он.
— Давай, — поддержали его пассажиры и водитель «газика», — а мы подтолкнем!
Шофер вскочил в кабину, включил газ. Остальные уперлись руками в борта:
— Раз-два, взяли! Раз-два, взяли!
Полуторка продолжала буксовать.
— Пап! — оживился Гошка. — Пойдем тоже!
— Грязно там, — сказал отец, но тут же согласился: — Пожалуй, а то неудобно… Вдруг колхозная! Припомнят еще.
Они вышли из машины и направились к полуторке.
— А ну-ка вместе попробуем! Только ты не лезь! — добавил отец Гошке. — Под колеса еще попадешь и перемажешься.
— Раз-два, взяли! — подхватили все вместе.
И Гошка тоже не выдержал. Он уперся правой рукой в переднее крыло полуторки:
— Раз-два, взяли!
— С таким помощником вытянем! — весело сказал шофер, заметив из кабины Гошку. — А ну, ребята, еще чуть-чуть! Кажется, берет!
Машина ревела, плевалась грязью прямо в лицо Гошке, но он продолжал упираться в крыло и весело кричал вместе со всеми:
— Раз-два, взяли! Раз-два, взяли!
Вдруг Гошка почувствовал, что крыло медленно начинает уходить от него, услышал слова шофера: «Давай, давай, пошла!» И верно, машина рванула вперед, проскочив злополучное место.
— Ну, все! — облегченно вздохнул шофер. — Спасибо! Пошел!
Не останавливая машины, чтобы опять не забуксовать, он захлопнул дверцу. Полуторка свободно объехала стоявшую перед ней «Волгу» и поползла вверх по дороге.
Вернулись к своей машине пассажиры «газика», сказав на прощание отцу и Гошке: «Бывайте!»
Отец будто ждал, когда они сядут в машину.
— На кого ты похож! — стал возмущаться он, подойдя к Гошке. — Ты посмотри на себя! Ведь говорил: не лезь!
А Гошка виновато вытирал забрызганное лицо и довольно улыбался:
— Я вытрусь, пап! Подумаешь! Зато помогли? Если бы не мы — сидеть бы ей, машине!.. Правда?
7
Над Сергиевкой появились облака. Их было немного, и они висели высоко в голубом небе. А может, это только казалось, что высоко. Деревня растянулась по глубокой впадине. Потому все, что окружало ее — поля, леса, шоссейка, кладбище с древней часовней, — как бы высилось над Сергиевкой почти на уровне самого неба.
День был тихий, безветренный, и облака, казалось, не двигались. Длинная труба деревенской котельной, очень похожая на трубы допотопных пароходов, выбрасывала в воздух сероватую струю дыма. Дым тоже замирал в небе, чуть заметно рассеиваясь.
Гошка увидел эту трубу и этот дым и будто обрадовался.
«Вот и я так рисую, точно так, — подумал он. — А учительница говорит: «Не так! Трубу покороче надо, и у дыма не такие резкие линии».
Действительно, Гошка рисовал длинные трубы, как эта, и дым обводил ясной четкой линией, как виделся ему сейчас дым из котельной в Сергиевке.
«Жаль, учительницы нет! Показал бы ей!» — подумал он.
Сергиевка — не Голубинка. Деревня большая, разбросанная или размазанная, как говорят сами сергиевцы, с десятком улиц, мощеных и грунтовых, с несколькими двухэтажными каменными зданиями, мастерскими для ремонта машин и тракторов, новой школой и Дворцом культуры. И если Голубинка, выславшая всех своих жителей в поле и на фермы, была пустынна, то Сергиевка, наоборот, не только кишела своими людьми, а и стягивала приезжих и пришлых из соседних деревень. Отсюда расходились дороги во все географические точки колхоза, отсюда бежали в разные стороны столбы с проводами, отсюда шло управление всеми сложными хозяйственными делами.