Ночная смена (сборник), стр. 35
Первая затяжка — он кашляет как заведенный. От второй начинают слезиться глаза. Третья — у него кружится голова, он готов потерять сознание; жуткая штука, думает он. И сразу без перехода: боже мой, что я делаю?
Сзади загудели клаксоны. Он гасит сигарету в пепельнице и едет домой.
— Синди, это я, — позвал он.
Никто не ответил.
Зазвонил телефон. Моррисон поспешно схватил трубку:
— Синди? Ты где?
— Здравствуйте, мистер Моррисон, — раздался бодрый деловой голос Донатти. — Мне кажется, нам надо обсудить один вопрос. Вы сможете зайти к нам в пять?
— Моя жена у вас?
— Да, разумеется, — снисходительн роняет Донатти.
— Послушайте, отпустите ее, — сбивчиво бормочет Моррисон. Это больше не повторится. Я затянулся всего три раза — это было ужасно, я не получил никакого удовольствия!
— Жаль. Значит, я могу рассчитывать, что вы придете в пять?
— Мистер Донатти, к вам пришел мистер Моррисон, — сказала в селектор секретарша и кивнула Моррисону.
— Проходите.
Донатти ждал его в коридоре вместе с гориллообразным человеком в майке с надписью «Улыбайтесь» и револьвером в руке.
— Послушайте, — сказал Моррисон, — мы же можем договориться. Я заплачу вам. Я…
— Заткнись, — отрезал гориллообразный.
— Рад вас видеть, — произнес Донатти. — Жаль, что это происходит при столь прискорбных обстоятельствах. Пройдемте со мной, будьте любезны. Сделаем все быстро. Будьте спокойны, с вашей женой ничего страшного не произойдет… в этот раз.
Моррисон напрягся и приготовился броситься на Донатти.
— Не вздумайте, — сказал тот обеспокоенно. — Если вы это сделаете, Костолом изобьет вас рукояткой револьвера, а жену все равно тряхнут током. Какая в этом выгода? Пойдемте.
Моррисон вошел в комнату первым. Зеленая занавеска отодвинута — за окошечком, ошеломленно озираясь, сидит на полу Синди.
— Синди, — жалобным голосом позвал Моррисон. — Они…
— Она не видит и не слышит вас, — объяснил Донатти. — Это зеркальное стекло. Ладно, давайте побыстрее с этим закончим. Провинность небольшая — тридцать секунд будет достаточно. Костолом!
Одной рукой Костолом нажал кнопку, другой дуло револьвера упер в спину Моррисона.
В его жизни это были самые долгие тридцать секунд.
Когда все закончилось, Донатти сказал:
— Пойдемте со мной. Вам придется кое-что объяснить жене.
— Как я смогу смотреть ей в глаза? Что я ей скажу?
— Думаю, вас ожидает сюрприз.
В комнате, кроме дивана, ничего не было. На нем, беспомощно всхлипывая, лежала Синди.
— Дик, — прошептала она. Он обнял ее. — В дом пришли двое мужчин. Они завязали мне глаза, и… и… это было ужасно. Но почему?
— Из-за меня. Я должен тебе кое-что рассказать, Синди…
Он закончил рассказ, помолчал и сказал:
— Я думаю, ты меня ненавидишь.
— Нет, Дик. Я не испытываю к ненависти. Благослови господь этих людей. Они освободили тебя.
— Ты серьезно?
— Да, — сказала она и поцеловала его. — Поедем домой. Мне гораздо лучше. Не помню, когда мне было так хорошо.
Когда через неделю зазвонил телефон и Моррисон узнал голос Донатти, он сказал:
— Ваши люди ошиблись. Я даже в руки не брал сигарету.
— Мы знаем. Надо обсудить кое-что. Вы можете зайти завтра вечером? Ничего серьезного, просто для отчетности. Кстати, поздравляю с повышением по службе.
— Откуда вы это знаете?
— Мы ведем учет, — небрежно бросил Донатти и повесил трубку.
Когда они вошли в маленькую комнату, Донатти обратился к Моррисону.
— Что вы так нервничаете? Никто вас не укусит. Подойдите сюда.
Моррисон увидел обычные напольные весы.
— Послушайте, я немного потолстел, но…
— Да-да. Это происходит с семьюдесятью тремя процентами наших клиентов. Пожалуйста, встаньте на весы.
Моррисон весил семьдесят девять килограммов.
— Сойдите с весов. Какой у вас рост, мистер Моррисон?
— Метр семьдесят девять сантиметров.
— Посмотрим. — Донатти достал из нагрудного кармана маленькую карточку, закатанную в прозрачную пластмассу. — Совсем неплохо. Ваш максимальный вес будет… (он посмотрел на карточку) восемьдесят три килограмма. Сегодня первое декабря, значит, первого числа каждого месяца жду вас на взвешивание. Не можете прийти — ничего страшного, если, конечно, заранее позвоните.
— Что случится, если я буду весить больше восьмидесяти трех килограммов?
Донатти улыбнулся:
— Кто-то из наших людей придет к вам в дом и отрежет вашей жене мизинец на правой руке. Счастливо, мистер Моррисон, можете выйти через эту дверь.
Прошло восемь месяцев.
Моррисон снова встречает своего приятеля в баре «Джек Дэмпси». Моррисон, как гордо говорит Синди, в своей весовой категории — он весит семьдесят пять килограммов, три раза в неделю занимается спортом и великолепно выглядит. Приятель выглядит ужасно, хуже некуда.
Приятель:
— Как тебе удалось бросить курить? Я курю даже больше своей жены. — С этими словами он с настоящим отвращением тушит в пепельнице сигарету и допивает виски.
Моррисон оценивающе смотрит на него, достает из бумажника маленькую белую визитную карточку и кладет ее на стойку.
— Знаешь, — говорит он, — эти люди изменили мою жизнь.
Прошел год.
Моррисон получает по почте счет:
К О Р П О Р А Ц И Я
«БРОСАЙТЕ КУРИТЬ»
237 Ист, Сорок шестая улица.
Нью-Йорк, штат Нью-йорк 10017
Курс лечения 2500 долларов
Услуги специалиста
(Виктор Донатти) 2500 долларов
Электроэнергия 50 центов
ВСЕГО (просим заплатить) 5000 долларов 50 центов
— Сукины дети! — взрывается он. — Они включили в счет электричество, которым…
— Заплати, — говорит жена и целует его.
Прошло еще восемь месяцев.
Моррисон и Синди случайно встречают в театре Джимми Маккэнна с женой. Они знакомятся. Джимми выглядит так же, как и в аэропорту, если не лучше. Моррисон никогда раньше не встречался с его женой. Она красива, как бывают красивы обыкновенные женщины, когда они очень и очень счастливы.
Моррисон пожимает ей руку. У нее странное рукопожатие. Только в середине второго действия Моррисон понимает, почему у жены Маккэнна на правой руке нет мизинца.
Я — дверной проем
Ричард и я сидели на веранде моего небольшого домика на берегу моря и молчаливо наблюдали за прибоем. Дым от наших сигар был густым и душистым, что в некоторой степени спасало нас от роящихся кругом комаров, не подпуская их ближе определенного расстояния. Вода была прохладного голубовато-зеленоватого цвета, а небо — бездонным и сочно-синим. Очень красивое сочетание.
— Так значит, «дверной проем»… — задумчиво повторил Ричард. — Откуда у тебя такая уверенность в том, что мальчика убил именно ты? Может, тебе это, все-таки, просто приснилось?
— Да не приснилось мне это! Но и убил его не я — я же говорил тебе уже! Убили его они! Я был только дверным проемом…
Ричард вздохнул.
— Ты похоронил его?
— Да.
— Помнишь, где?
— Конечно, — мрачно ответил я, доставая из нагрудного кармана сигарету. Кисти рук, из-за наложенных на них повязок, были очень неуклюжими и, к тому же, отвратительно зудели. — Если хочешь посмотреть на это место, то лучше поехать туда на твоем багги. На этом, — я кивнул на кресло-каталку, — ты не дотолкаешь меня туда по песку.
Для езды по глубокому зыбкому песку у Ричарда была специально приспособленная для этого машина выпуска, кажется, 1959 года и совершенно непонятного происхождения — Ричард своими усовершенствованиями и нововведениями изменил ее внешний вид до неузнаваемости: он поснимал с нее крылья, крышу и чуть-ли не все, что только можно было снять, а вместо обычных колес приспособил огромные дутые шины — специально предназначенные для езды по любому песку. На этом чуде техники он разъезжал вдоль береговой черты и собирал принесенные прибоем доски, ветви и прочий деревянный хлам, из которого делал потом очень красивые и совершенно фантастические скульптуры. Скульптуры эти он продавал потом по дешевке, за чисто-символическую плату, зимним туристам. Вообще, Ричард был моим другом и появился здесь, в Ки-Кэрэлайн, лет пять назад, выйдя в отставку и переехав сюда из Мэрилэнда.