Пропавшие в Бермудии, стр. 17
Началась гражданская война, в результате которой погибло по несколько сотен людей с обеих сторон.
Правители поняли, что результат получается нулевым и скоро вопрос будет исчерпан в связи с исчерпанностью населения.
Тогда был образовано Центральное Рациональное Управление, которое управляло страной вместе с королем и Председателями. Воцарился покой. Убийства и покушения стали крайне редкими, причем уничтожение сторонника считалось гораздо менее тяжким преступлением, чем уничтожение врага, так как последнее могло опять привести к вооруженному конфликту.
После Второй мировой войны население пополнилось – и вновь стало около полутора тысяч.
Нахлынули новинки индустриальной, а потом постиндустриальной эпохи, жители увлеклись ими и даже на время забыли о желании вернуться.
Но попривыкли, натешились – и вопрос встал еще острее.
И вот уже в течение многих лет, каждый год, в День летнего равноденствия, население собирается на центральной площади. Все молча стоят и смотрят в небо. Задача одна: мысленно сформулировать четкое (на уровне да-нет) желание вернуться либо остаться. Пока получалось так: большинство на словах хотело вернуться, но после многочасового стояния бермудяне уныло разбредались – опять не получилось!
Естественно, синие, то есть сторонники возвращения (синий – цвет неба и свободы), подозревали зеленых (зеленый – цвет травы, листвы, земного изобилия) в кознях, но не могли понять, в чем они состоят.
Сейчас как раз приближался очередной День равноденствия.
Естественно, политическая борьба обострилась. Она была тайной – открытую вражду запрещали. Но что-то зрело. Что-то нехорошее.
13. Заявление Печального Принца. Маленькая война Ольмека и Мьянти. Важные решения
Ольмек и Мьянти слушали доклады врачей-контролеров: прибывшие отличаются хорошим здоровьем, признаков эпидемических заболеваний не обнаружено.
Обострений тоже, по счастью, нет ни у кого, кроме Насти – у нее болит голова. А Олег оказался в нескольких экземплярах.
– Спасибо, – поблагодарил Ольмек и отпустил врачей. После этого он удобно устроился в кресле, которое тут же возникло под ним, взял с резного дубового столика, столешница которого была инкрустирована драгоценными камнями (столик тоже материализовался в одну секунду), сигару, отрезал кончик, с наслаждением закурил эту гадость и сказал:
– Бедная Настя! Придется ей потерпеть. Ничего. Трудно только первые десять-пятнадцать лет, потом на это перестаешь обращать внимание.
– Ошибаетесь, уважаемый враг, – отозвался Мьянти. – Есть боль, которая не утихает.
– Старая песня, уважаемый враг! Вы хотите напомнить мне в сто двадцать девятый раз, что ваши люди несчастны. А я в сто двадцать девятый раз отвечу, что никто не бывает несчастен постоянно. У них слишком много занятий и удовольствий, чтобы все время чувствовать свою боль или печаль. И я еще вам кое-что скажу. Я эту мысль обдумывал лет пятьсот – и вот она сформировалась. Эгоисты не мы, а вы. Допустим, всем удалось отсюда вырваться. И что будет? А будет следующее: бермудяне начнут рассказывать о дивной стране, где сбываются все желания…
– Не все!
– Почти все! Где земной рай, где люди могут жить вечно, не старея… Представляете, что начнется? Миллионы обездоленных, голодных, бедных, недовольных своей судьбой устремятся сюда. Начнут есть, пить, развлекаться, наслаждаться – даром. Но мы с вами знаем – ничто не берется из пустоты. Если что-то прибавилось в этом мире, оно убавилось в том мире. Через год ресурсы Земли будут исчерпаны, и человечество погибнет!
Мьянти уселся в невидимое кресло, предпочитая, в отличие от Ольмека, который никак не мог насытиться роскошью, все простое, неприметное, иногда просто несуществующее.
– Я тоже думал об этом, – сказал он. – Но я надеюсь на разум людей. И потом – у человечества найдутся способы ограничить сюда доступ.
Ольмек с огорчением покачал головой:
– Жаль. А я-то думал, любезный враг, вы успокоились.
– Никогда! Либо я добьюсь своего – вместе с такими, как я, либо найду выход! Возможно, не тот, что предлагает Сигеру Касамацу!
– Вы считаете, что есть какой-то другой?
– Надеюсь. По моим расчетам должен быть.
– Что-то вроде дыры или двери? – подшучивал Ольмек без ехидства и злобы, вполне дружелюбно.
– Не исключено! А если не найду, я взорву эту призрачную страну!
– Ого, – негромко сказал Ольмек. – Я всегда опасался, что вы придете к подобному решению.
– Тем более что вы знаете, уважаемый враг, это вполне возможно!
– Не проверено!
– Я могу проверить. Но это будет последней проверкой!
Ольмек встал с кресла и, не спеша раздевшись, опустился в золотую ванну, которая тут же возникла перед ним. Зачерпнул воду, полюбовался красноперыми рыбками, оказавшимися в его ладонях, и примирительно сказал:
– Не расстраивайтесь, Мьянти. Может, эти новенькие решат наконец исход голосования в вашу пользу. И мы все вернемся. Только вот интересно – куда? В тот мир, который существует сейчас, или тот, который был, когда мы исчезли? Вы хотите в дебри Африки на две тысячи лет назад?
– Если там моя Ньянни, то да! – уверенно ответил Мьянти.
– А я не хочу вернуться на три с половиной тысячи лет назад туда, где люди ели людей и регулярно умирали от голода и болезней.
Мьянти встал – и в руке его неожиданно появился кинжал.
– Извините, – смутился он. – Это невольно.
– Вполне вас понимаю, – кивнул Ольмек. – Закон подлости, закон белых слонов. Не огорчайтесь, я сам не лучше вас, – и Ольмек достал из воды автоматическое ружье. – Хорошая система, стреляет даже после двух часов нахождения под водой, – скромно похвастался он.
В руках Мьянти появился гранатомет.
У Ольмека тут же оказалась небольшая реактивная установка.
Мьянти прыгнул в танк с непробиваемой броней.
Ольмек, не одевшись, выскочил в окно и через пару секунд уже появился в военном истребителе, под крыльями которого гроздьями висели ракеты, стремительно сделал разворот над домом и начал пикировать.
Перед Мьянти появилась пусковая установка комплекса противовоздушной обороны, он приготовился нажать на кнопку…
Но вдруг исчезли и самолет Ольмека, и установка Мьянти, а сами они оказались на диване рядышком, сложив руки и склонив головы, как провинившиеся дети.
А в зал вплыл шар.
В этом шаре на небольшом троне сидел молодой человек с очень грустными глазами: король Бермудии, правивший последние полтораста лет, – Печальный Принц.
Его история действительно печальна: он был сыном короля небольшого, но сильного королевства где-то в Юго-Восточной Азии. И с детства не терпел несправедливости. Он даже хотел отказаться от наследного права быть принцем, потому что считал, что это несправедливо. Еле его отговорили, сославшись на то, что в природе тоже есть и львы, и куропатки, и если кто-то рожден львом, ему не пристало хотеть стать куропаткой. Сама природа устроила, что в мире нет одинаковых существ. Необходима справедливость среди самих львов и куропаток, это да, вот пусть он и займется наведением порядка, когда подрастет.
Это не успокоило Принца, и он решил отправиться в путешествие, чтобы отыскать землю, где, возможно, царит справедливость. За год он объехал весь свет и не нашел такой земли. Везде люди воевали и враждовали друг с другом, хватали, что плохо лежит, одни ели и имели втрое больше, чем им было надо, а другие почти не ели и не имели ничего. Принц не мог найти этому объяснения. И пришел к выводу, что люди просто окончательно испортились. И совсем опечалился. Однажды, стоя на борту корабля посреди волн Бермудского треугольника, сказал себе мысленно: лучше уж вовсе не быть, чем быть тут.
И оказался в Бермудии.
Здесь он поразил всех сначала силой своего природного воображелания, а затем нежеланием этим воображеланием пользоваться. В Бермудии же как: каждый, кто способен воображелать апельсин, немедленно воображелает килограмм апельсинов. А лучше два. А еще лучше три. Про запас. Вдруг завтра не получится? В результате часто и съедает эти три килограмма за один раз, после чего мучается животом. Или: всякий, кто был способен воображелать автомобиль, воображелал самый мощный, самый красивый, самый дорогой – хотя бы потому, что такой же был у соседа.