Проклятие любви, стр. 60

– Но у нас мирное соглашение с Суппилулиумасом, – возражал Эхнатон, неуверенно глядя на смущенного Туту. – Туту показывал его мне. Как мы можем выступить против него?

– Великий царь, я вовсе не призываю развязать войну с хеттами, – осторожно принялась убеждать его Тейе, стараясь сохранять спокойствие. – Но пока они дерутся с Митанни, а также с Амурру, мы должны посетить граничащие с Египтом государства, в которых становится неспокойно. Наши наместники из коренных жителей озадачены бездействием Египта при виде ощутимых беспорядков, они начинают задаваться вопросом, а выгодно ли сохранять преданность нам. Риббади из Гебела жаждет получить от тебя указания; кочевые племена хапиру снова восстали, они грабят приграничные города. Мой первый супруг не раз сталкивался с подобной ситуацией и действовал без промедления.

– Ну и что ты хочешь, чтобы я сделал? – жалобно спросил Эхнатон. – Меня тошнит от посланий Риббади, в которых он умоляет о помощи. Он пишет все время. Я велел Туту послать ему свиток, в котором я запрещаю беспокоить меня так часто. Я написал всем наместникам, напомнив им, что они получили благословение Египта.

– Этого уже недостаточно, – мягко сказала Тейе. – Во-первых, призови Азиру в Египет, чтобы он объяснил, почему он пытался договориться с хеттами. Собери ударные войска нубийцев, лучников и колесничих и веди на север. Разгромить племена пустыни, которые разоряют пограничные селения, было бы нейтральным дипломатическим ходом, ты не примешь ничью сторону и в то же время вновь заявишь о власти Египта. Также желательно навестить своих вассалов, сменить наместников, которым больше нельзя доверять, возможно, казнить некоторых, чья преданность уже не является неоспоримой. Остальных лично осыпь золотом, Гор. Потом поезжай на охоту и покажи всю свою живость и силу. Письма не могут заменить фараона во всей его зримой мощи.

– Но что со всеми этими соглашениями? – Он был явно огорчен, его лоб наморщился под золотой коброй, он нервно облизывал накрашенные хной губы. Одна из мартышек взобралась на подлокотник кресла и запрыгнула ему на плечо. Он с удовольствием принялся поглаживать ее. – Ты говоришь об убийствах, матушка. Но как я могу убивать людей, чьи письма исполнены дружелюбия, кто заверяет меня в своей надежности, кто называет меня величайшим царем во всем мире? Я подумаю о том, чтобы написать Мэю и попросить его усмирить разбойников. Хапиру никогда не писали мне.

– Хорошо, это для начала. Туту здесь. Не продиктуешь ли прямо сейчас?

– Нет, не сейчас. Я обещал детям, что поиграю с ними в детской.

Тейе была готова умолять, но передумала.

– Может быть, ты хочешь, чтобы я написала за тебя?

– Очень хорошо. – Его лицо просияло, и он, поцеловав мартышку в ухо, ссадил ее на пол и поднялся. Люди в комнате в ту лее секунду распростерлись ниц. – Но это не должно быть не чем другим, как наказанием хапиру. О наместниках я подумаю позже.

Он вышел, и все вышли вслед за ним.

Если я не могу убедить его в серьезности ситуации, может быть, Нефертити сможет, – подумала Тейе. – Нужно заставить его понять. Она схватила Нефертити за руку.

– Послушай, – тихо сказала она, – ты можешь не любить меня, но ты, без сомнения, любишь Египет. Постарайся, чтобы фараон воспринял это всерьез.

– А я полагаю, что он прав, императрица, – прошипела в ответ Нефертити. – Чем дольше мы будем медлить, тем более вероятно, что наши враги станут воевать друг с другом и от этого ослабеют.

– Ты не права. – Ногти Тейе сильнее впились в руку молодой женщины. – Суппилулиумас еще не может до конца поверить в то, что величайшая власть в мире выбирает позицию слабости. Он будет действовать исподволь, чтобы заключить союзы там, где он видит вероятность дальнейшей выгоды.

Нефертити натянуто улыбнулась тетке.

– Это все, что тебе осталось, дорогая императрица, – сомнительное умение так истолковывать дела с иноземцами, чтобы попытаться восстановить некоторое влияние на бога. Это не поможет. Твоя звезда закатилась. – Она поджала губы и причмокнула двум мартышкам, прицепившимся к ее платью. – Мне нужно идти. Отцепись от моей руки. Ты уже наставила мне синяков, и теперь мне нужно велеть сделать массаж, чтобы удалить отметины от твоих ногтей.

– Выпороть тебя нужно хорошенько, Нефертити. Отец был всегда слишком мягок с тобой.

Тейе с отвращением отступила, и Нефертити выплыла из комнаты. Туту стоял в ожидании, не поднимая глаз.

– И ты, ты, продажный лизоблюд, – в негодовании налетела на него Тейе, – если бы это было в моей власти, я бы выгнала тебя. Писец палаты внешних сношений должен думать сам и уверенно давать советы, а ты только и знаешь, что как попугай повторять за моей племянницей.

От расстройства она была готова расплакаться. Туту вздрогнул, но непокорно выпятил нижнюю губу, и Тейе знала: он понимает, что она для него неопасна. Ей очень хотелось швырнуть свитки на пол и покинуть и эту палату, и хитрого управителя, снять с себя ответственность, которая стала для нее таким непосильным бременем. У ее ложа, наверно, уже стоит поднос с роскошным дымчатым виноградом из Джарухи и свежее ячменное пиво, темное и прохладное.

– Мне нужна копия этого документа для моих собственных писцов, – сказала она. – А тебе лучше перевести это на аккадский и отослать в Урусалим и Гебел. Этим городам не помешает узнать, что Египет, по крайней мере, начинает изгонять стрелков пустыни. «Военачальнику крепости, Мэю, приветствие. До нашего мудрейшего внимания довели, что…»

Туту быстро записывал, старательно сохраняя молчание. Закончив, Тейе вышла, даже не взглянув на него. Снаружи в коридоре терпеливо ждал Хайя.

– Подать мои носилки и балдахин, – велела Тейе. – Сегодня я отправляюсь на площадку, там будет парад войска «Величие Атона».

Хайя взглянул ей в лицо и не стал возражать. Тейе доставили на ослепительно сияющий песчаный плац, где командиры отдавали приказы, а воины ехали на колесницах или маршировали, взбивая босыми ногами белую пыль, их скимитары ярко сверкали на солнце. Зрелище не порадовало ее. Армия Египта напоминала колесницу без оси, прекрасную, но бесполезную. Она уже страстно мечтала о том дне, когда фараон со своими любимцами отплывет безвозвратно, и Малкатта с ее тихими садами и гулкими коридорами будет принадлежать только ей и ее воспоминаниям.

В следующем году Тейе убедила фараона отправить на север еще одну экспедицию, мрачно сознавая, что это не более чем попытка заслониться ладонью от ярости хамсина. Письма Риббади, полные упреков, озадаченные, преданные и, наконец, охваченные паникой, глубоко трогали ее, но она ничего не могла поделать. Абимилки из Тира умолял прислать на помощь солдат. Другие мелкие царьки и наместники просили о понимании, и Тейе знала, что, для того чтобы разгадать истинный смысл этих писем, требовались терпение и хитроумие человека, опытного и мудрого, как Осирис Аменхотеп. Ее бездеятельному и простоватому сыну было не по силам тягаться с коварством людей, которые на словах торжественно клялись ему в верности, а на деле уже тайно объединились с величайшей силой из всех, когда-либо угрожавших стабильности Египта; длинное лицо Эхнатона горело от удовольствия, когда они заявляли о том, что их преданность оскорблена. Азиру, воспользовавшись преимуществом запутанной ситуации и осторожно избегая вражды с Суппилулиумасом, принялся убивать египетских чиновников в Сирии и обвинять в этом своих старых врагов. На призывы Эхнатона явиться в Малкатту он отвечал, извиняясь, что, с тех пор как он занят защитой сирийских городов от хеттов, он не сможет явиться, по крайней мере, еще целый год. Тейе, придя в ярость, потребовала, чтобы на территорию Амурру выступили войска и казнили Азиру, но Эхнатон, слегка поколебавшись между аккадскими письменами, выдавленными на глиняной табличке, которую можно было подержать в руках, и менее вещественными и более неудобными толкованиями матери, решил поверить Азиру. Он предоставил ему годичную отсрочку. Риббади бежал из своего города Библа, и за ним медленно хлынули хетты. Мегиддо, Лахиш, Аскалон и Гезер слали в Малкатту письмо за письмом, умоляя прислать денег, солдат и провизии, и, пока Эхнатон отчаянно выяснял, где же правда, города-вассалы пали жертвами грабителей хапиру, которые теперь встали на сторону Суппилулиумаса. Многие из ханаанских вассалов были вынуждены просить хеттов о мире, предавая Египет в обмен на собственные жизни.