Покорители студеных морей (с иллюстрациями), стр. 9

Евфимий опустился в кресло и долго молчал, шевеля губами.

К нему подошел степенной тысяцкий Кузьма Терентьев.

Бесстрастным голосом он стал рассказывать Евфимию о голоде и болезнях в Новгороде:

– …Многие новгородцы ради спасения души своей бегут в монастыри – ближние и дальние, бегут в страны полуночные. Сильные слабеют, владыка, слабые мрут.

Тысяцкий приостановился и, вынув берестяную грамоту, приблизил ее к глазам:

– А мертвых тел по городу много: только в одной скудельнице note 29, что на Прусской улице, – три тысячи. А окроме этой, на Людинцевой улице да на Колене, что твои люди строили, – полны…

Владыка сидел с закрытыми глазами. Трудно было понять, спит он или бодрствует. Сейчас, посмотрев на восковое лицо владыки, покрытое глубокими морщинами, Амосов подумал: «Немного ему жизни осталось: кровинки на лице нет».

Тысяцкий закончил свой доклад и отошел на прежнее место.

Из толпы старых посадников вышел грузный, высокий боярин со шрамом на лице от сабельного удара.

Опашень note 30 ярко-синего цвета красиво охватывал могучую грудь поседевшего под шлемом воина, покрытую короткой кольчужной рубахой. Привычной рукой оправив короткий меч на широком поясе, он подробно стал рассказывать о военных приготовлениях и войнах в соседних странах.

Владыка сидел в неизменной позе – откинув голову и закрыв глаза. Только когда старый посадник стал рассказывать о нескольких тысячах язычников, которые, находясь в осажденном городе и не желая сдаться в плен крестоносцам, заживо сожгли себя, веки Евфимия дрогнули и глаза открылись.

– Хуже язычников, – внятно произнес владыка, – божьи рыцари, собаки! – и снова закрыл глаза.

Старый тысяцкий, ведающий градостроительством, постройкой церквей, мостовых, колодцами и городским водопроводом, сообщил, что по просьбе великого князя в Москву отправлены двести каменщиков.

Голова владыки чуть заметно качнулась, словно утверждая сказанное.

Место у кресла владыки занял казначей Феодор. Он долго и нудно говорил о хозяйственных делах Софийского дома. До слуха Труфана Федоровича донеслось перечисление разных мехов, моржовых и тюленьих шкур, рыбьего зуба, рыбы и других товаров из стран полуночных.

Наконец казначей закончил читать списки и другим, громким голосом сказал:

– Владыка, иноземные купцы видеть тебя хотят!

Глаза владыки раскрылись. Лицо сразу ожило. Взглядом умных, проницательных глаз он обежал присутствующих, словно отыскивая кого-то.

«Поживет еще владыка, – подумал Амосов, поймав острый взгляд старика, – поживет: в глазах силы много».

– Зови, отец Феодор, – разрешил владыка. Казначей сделал знак, и два воина с секирами, стоящие по сторонам двери, распахнули ее.

– Труфане, – позвал владыка, – стань ближе да слушай лучше!

Амосов подошел и встал у кресла Евфимия. Владыка больше не закрывал глаз и наблюдал, как группа людей в иноземных одеждах приближалась к нему. Казначей, наклонившись к владыке, шептал:

– Аглицкие гости, доньские, фландрские, из Генуи, персы, арабы, армяне, евреи, бухарские купцы.

Владыка кивнул головой и потом, в свою очередь, что-то шепнул казначею. Феодор отошел в сторону и скрылся в толпе.

Из труппы купцов вышел вперед один, в черном бархатном платье с кружевным воротником. Держа в руках большую шляпу с пером, он поклонился владыке.

– Каких земель гость? – спросил тихо владыка у Амосова.

– Аглицкой, – ответил Труфан Федорович, став совсем близко к Евфимию.

Купец витиевато и длинно приветствовал владыку от себя и других купцов и, окончив, еще раз поклонился и смолк.

Толмач, младший вечевой, дьяк Гаврила Конь без запинки переводил английскую речь. Бесстрастное лицо владыки не выражало ничего, кроме, может быть, усталости. Черный провал глаз, беззубый старческий рот подчеркивали глубокую старость Евфимия.

– Скажи аглицкому гостю – не государь я Господина Великого Новгорода. Народ новгородский сам своими делами государит… – Владыка передохнул. – Пусть говорит купец, – снова обратился он к толмачу.

Держа в руках большую шляпу с пером, купец поклонился владыке.

Английский купец начал издалека. Он рассказывал о своей стране, о богатствах ее, о великом числе городов, о множестве народа, о сильных и смелых воинах, о больших морских кораблях и опытных мореходах.

– Не слыхано о мореходстве вашем, – вдруг перебил толмача Евфимий. – А по земле новгородской храбрых мореходов, что песчинок на морском берегу.

– Нам известно о доблестных мореходах Великого Новгорода, – почтительно согласился купец. – И тем не менее прискорбно, – добавил он, – что морская дорога к Новгороду закрыта. И не только купцы других стран, но и сами новгородцы вынуждены торговать через немцев, кои захватили море в свои руки. Вашим купцам приходится торговать в убыток.

– Любецкие купцы нам хвалились, – снова вступил в разговор владыка, – будто они у вас лису за грош покупают, а лисий хвост за талер вам же продают. Стало быть, не так новгородцам, как вам Ганза поперек горла стала.

Засмеялись новгородцы, засмеялись, заулыбались иноземные купцы. А англичанин продолжал:

– Мы все хотим, чтобы новгородцы торговали по-прежнему, по старине. Здесь у вас сходятся товары с востока и с запада, и путь морской для всех купцов должен быть свободен.

Иноземцы возгласами одобрения встретили слова англичан.

Все ждали ответа. Евфимий молчал. Он опять закрыл глаза. Купцам показалось, что владыка заснул, и они стали переглядываться между собой.

– Мы хотим помочь вам: аглицким, доньским купцам, всем заморским торговым людям… – вдруг сказал владыка и обвел собравшихся удивительно ясными глазами. – Этим годом мы решили свои товары продавать в доньской земле, там же покупать товары и вести их в Новгород. Если доньской король и доньское купечество поприветят наших гостей, будем так делать и впредь.

– Да, да, мы будем просить короля за новгородских купцов, – в один голос отозвались датчане.

– Мы боимся, что Ганза помешает вам это сделать, – снова выступил вперед англичанин: – море полно пиратов; немецкие купцы закроют на крепкий замок Неву. Как думаете вы туда доставлять свои товары? Каким путем?

– Об этом пусть думают наши купцы, – уклончиво ответил владыка. – Новгородские мореходы исстари свои корабли по всем морям водят и разбойников сумеют унять. А мы со всеми странами в мире жить и торговать хотим.

Владыка кивнул в сторону вернувшегося казначея. Тот подал знак, и двое слуг внесли большую корзину, покрытую красным шелком. Поставив корзину на пол у ног владыки, слуги сняли покрывало.

В корзине лежали моржовые клыки больше полпуда весом каждый. Торцовая часть клыков была отделана золотом, там стояла надпись «Господин Великий Новгород».

– Владыка Великого Новгорода Евфимий одаривает вас драгоценным товаром полуночных стран – зубом морского зверя, зовомого моржом, – сказал казначей.

Купцы брали невиданные гигантские клыки и, по очереди подходя к владыке, кланялись и благодарили.

Как только дверь за иноземными купцами закрылась, владыка, подозвав Амосова, встал и, тяжело опираясь на посох, вышел в свои покои.

Глава V. МЯТЕЖ

Утром Амефа, Степанькова жена, прибежала в темный амбар, где работал староста кожевников Афоня Сырков.

Спотыкаясь со света о сырые смрадные кожи, кучами наваленные на земляном полу, Амефа подошла к первому от дверей работнику, который что-то ворочал в дубовом чану длинной слегой.

– Где Сырков работает? – шепотом спросила Амефа.

С трудом раздвигая тяжелые кожи, молодой парень всем телом налег на толстый конец слеги. Услышав шепот, он перестал работать и взглянул на молодую красивую женщину. Парень хотел было заговорить с ней, но раздумал и молча указал на дальний угол.