Шиворот-навыворот, стр. 8

Беда кажется нам особенно тяжкой, когда по размышлении мы сознаем, как легко было бы избежать ее, прояви мы необходимый минимум благоразумия а потому мистер Бультон стоял и мысленно ругал себя на чем свет стоит за собственную глупость, наблюдая как экипаж – корабль свободы – уехал, а он остался один на один с несчастьем.

Доктор воззрился на него и подошедшего тем временем Джолланда. Это был высокий внушительного вида джентльмен с окладистой черной бородой и сердитыми серыми глазками с кровяными прожилками. По манере одеваться он походил на священника, хотя и не имел сана. Он поочередно пожал руку каждому из них с видом весьма доброжелательным.

– Бультон, мой мальчик, как дела? Как поживаешь, Джолланд? Отдохнули душой и телом и снова за науку, а? Очень хорошо. Билеты купили? Нет еще? Тогда за мной. Так, держите. Не потеряйте.

И не успел Поль опомниться, как доктор купил и вручил каждому по билету, а потом, положив властную руку на плечо мистеру Бультону, повел его через билетный зал к платформе. «Ужас, – думал Поль, страдая всем сердцем.Сущий кошмар! Если я еще промешкаю, то и оглянуться не успею, как окажусь в Крайтоне. Как бы мне улучить момент и объясниться с ним наедине?»

Словно угадав его желание, доктор сказал Джолланду: «Я бы хотел поговорить с Ричардом с глазу на глаз. А ты пока пойди к газетному киоску и, если увидишь там наших учеников, скажи, пусть ждут меня там».

Они остались одни. Доктор некоторое время шагал, сохраняя мрачное молчание, а Поль, привыкший в любых обстоятельствах рассматривать себя хозяином положения, испытал неведомое ранее чувство своей полнейшей незначительности на огромном коричневом поле платформы под высокими сводами крыши, фермы которой терялись в тумане и паре.

Но в душе Поля еще теплилась надежда. А вдруг доктор угадал его секрет и теперь обдумывал, как бы тактичнее выразить соболезнования?

– Я хотел сказать тебе, Бультон, следующее, – начал доктор, и первая же его фраза уничтожила все надежды Поля. – Я бы очень хотел, чтобы ты в этом семестре наконец взялся за ум и не огорчал, как прежде, своего достойнейшего отца. Ты не представляешь, какие огорчения доставляет нерадивый ученик своим родителям.

«Очень даже представляю», – подумал Поль, но промолчал.

– Надеюсь, ты оставил его в добром здравии, Ричард? У тебя заботливый отец, золотое сердце!

В другое время мистер Бультон весьма обрадовался бы столь лестному отзыву, но теперь все изменилось. Золотое сердце перешло к Дику, а он сам никак не походил на заботливого отца.

– Во время каникул я получил от него письмо, – продолжал доктор Гримстон. – Прекрасное письмо, проникнутое родительской заботой.

Это сильно удивило Поля. Письмо его никак не заслуживало эпитета «прекрасное». Он всего-навсего вложил в конверт чек за обучение сына и записку с возражением по поводу счета за место в церкви и научные лекции с диорамой, сочтя эти расходы лишними.

– Но я хочу особо подчеркнуть, Бультон, его родительская любовь не слепа. Он просил меня ради твоего же блага не проявлять ненужной снисходительности, если ты покинешь стезю долга и обязанностей, и я с ним согласен.

Еще недавно Полю казалось несложным изложить доктору Гримстону обстоятельства, приключившиеся с ним в этот вечер. Но слова почему-то застряли у него в горле. Учитель выглядел таким грозным и могучим, а он, Поль, маленьким и беззащитным, что он решил: общественное место, вроде вокзала, не годится для обсуждения столь деликатного вопроса. Поль решил оставить мысль о сопротивлении на некоторое время. «Пожалуй, я не буду ни в чем убеждать его, пока мы не сядем в поезд, – подумалось ему, – там мы избавимся от докучливого мальчишки, и я смогу спокойно растолковать доктору, что к чему».

– Ну а теперь, – молвил доктор, взглянув на большие станционные часы, на которых отразился желтый отблеск фонаря, – нам нора в нуть. Но помни, о чем я тебя предупредил.

И они двинулись мимо газетных киосков, витрины которых пестрели разноцветными обложками книг и журналов, мимо сияющего буфета на платформу, где под фонарем уныло стояло полдюжины школьников разного возраста и роста.

– Ага, – сказал доктор Гримстон с радостью людоеда. – Вот и еще мои питомцы! Неплохая подбирается комнания. Как поживаете, дети? Приятно снова видеть вас отдохнувшими.

Все шестеро, пребывавших в удрученном состоянии, шагнули ему навстречу и приподняли свои цилиндры с заученной учтивостью.

– Встречай старых знакомых, Бультон, – сказал доктор, подталкивая Поля к мальчикам. – Ты прекрасно знаешь их – вот Типпинг, Кокер, Коггс. Как дела, Сиггере? Выглядишь ты неплохо. А вот и новое лицо. Киффин, если не ошибаюсь? Киффин, это Бультон, который будет теперь твоим наставником и познакомит с нашими обычаями и традициями.

К своему ужасу, мистер Бультон обнаружил, что его приветствуют какие-то сорванцы с фамильярностью поистине невыносимой. Ему страшно захотелось вознегодовать и прямо объя вить, кто он такой на самом деле; если это не получилось наедине с доктором, под часами, то теперь об этом и вовсе нечего было мечтать, и ему пришлось волей-неволей выслушать их глу пости.

Типпинг, высокий, рыжий, костлявый, в костюме, из кото рого он вырос давным-давно, и огромных ботинках, сжал, как клещами, руку Бультона и гаркнул «здорово» с интонациями грубо-покровительственным, но и отчасти глуповатыми.

Коггс и Кокер приветствовали его как равного, а Сиггерс, невысокий, худенький и остролицый, в щегольской шляпе, рубашке с воротничком и подковообразной заколкой, протянул: «Как дела, старина?» с томными интонациями завзятого денди.

Кроме того, там еще были Биллком, мальчик с розовыми щеками и сладким голосом, и Киффин, который чувствовал себя в обществе школьников столь же неуютно, что и мистер Бультон. Он держался в стороне и сильно нервничал.

Поль понял, что если он не сделает над собой усилие, его так и будут считать Диком, и эта угроза заставила его принять такое

решение. Хотя его внешность и фигура могут сбивать с телку окружающих, он должен вести себя и говорить, как и подобает джентльмену его лет и положения. Следовательно, он должен преодолеть страх перед доктором и вести себя во время путешествия в Родвелл Маркет так, словно он по-прежнему Поль Бультон, коммерсант, дабы подготовить доктора к тем признаниям, что он услышит от Поля по приезде. Купе вагона с мальчишками, которые будут глазеть и подслушивать – не самое удобное место для таких признаний.

Станционный служащий попросил пассажиров занять свои места. Возник и Джолланд, все это время неизвестно где пропадавший. Появился он со стороны буфета и украдкой смахивал с себя крошки. Ему удалось присоединиться к товарищам незаметно для доктора, после чего все сели в вагон первого класса – в том числе и Поль.

4. МИНОГА СРЕДИ ТРИТОНОВ

Поезд набирал скорость. Доктор читал вечернюю газету с видом сурового неодобрения. Поль Бультон, сидевший как раз напротив наставника, вдруг испытал прилив нового и весьма неприятного чувства робости.

Он понимал, что если хочет обрести свободу, то должен побороть в себе это чувство. Теперь или никогда ов обязав доказать, что является вовсе не зеленым юнцом, как может показаться ва первый взгляд. Надо было говорить и действовать. Слова и поступки должны полностью соответствовать его внутреннему «я», спрятанному под столь нелепой наружностью. И все же с каждым новым телеграфным столбом, пробегавшим в окне, сердце опускалось в пятки.

«Пусть сначала он что-то скажет сам, – подумал про себя Поль, – а я уж пойму, что ответить». Но в этом его решении было куда больше страха, чем осторожности.

Наконец доктор доложил газету и, по-хозяйски оглядев своих питомцев, заметил:

– На сей раз, дети, каникулы у вас получились необычайно длинными погода оказалась на редкость неблагоприятной. Теперь придется трудиться изо всех сил, чтобы наверстать упу ценное. Я намерен сократить пасхальные каникулы на неделю, чтобы компенсировать потерю.