Криминальная история России. 1995 – 2001. Курганские. Ореховские. Паша Цируль, стр. 170

Надо пытаться установить его окружение, с кем он общался из братвы, и, если представится возможность, даже внедриться к ним в бригаду. Хотя бы вызвать их на разговор. Если общак вывезла не братва, а «погоны», братва наверняка будет искать деньги. Значит, они тоже будут заинтересованы в информации, которую можно им дать. А если наоборот, общак вывезла братва, тогда что? Все равно нужно искать.

«Пока Цируль будет отдыхать на нарах, я буду к нему ходить», – подумал Андрей. Но мысль о том, чтобы внедриться в группировку или по крайней мере выйти на людей из близкого окружения Цируля, завладела им очень сильно.

Осмотревшись по сторонам, он вспомнил, что находится в Медведково, где жила одна из его подруг, Татьяна, с которой он учился в одном институте. С Татьяной у него был небольшой студенческой роман. Как-то недавно он встретил ее. Она за это время успела выйти замуж и развестись. Сейчас жила одна.

Она оставила ему свой телефон. Тогда Андрей уже работал в РУОПе, и она знала об этом. «А что, – подумал Андрей, – в конце концов, за эти три дня я очень устал. Надо как-то расслабиться. Дай-ка позвоню ей! Попытка не пытка, товарищ Берия!» – подмигнул он сам себе.

Андрей подошел к телефону-автомату, достал записную книжку и набрал номер Татьяны. Через несколько мгновений услышал знакомый голос:

– Слушаю вас!

– Татьяна, это я.

– Кто?

– Андрей.

– Привет. Как дела?

– Нормально. Я случайно тут рядом оказался, недалеко от тебя.

– А где ты?

– Около метро «Медведково».

– Действительно, недалеко. Хочешь зайти ко мне в гости?

– Да.

– Записывай адрес.

– Я запомню, говори.

Татьяна продиктовала адрес и объяснила, как добраться до ее дома. Через несколько минут Андрей уже стоял возле дверей ее квартиры. В руках у него была бутылка шампанского и цветы. Татьяна открыла ему дверь. Она была веселая, улыбающаяся. Андрей вошел в квартиру…

Глава 8

БУТЫРКА

Москва, 17 декабря 1994 года

Пашу Цируля в Бутырку доставили под вечер. Он уже замерзал в багажнике черной «Волги». Сразу же он стал высказывать свои претензии к руоповцам.

– За что меня, старого человека, больного, в багажнике, как какого-то дешевого фраера, перевозите, менты?

– Паша, – серьезно ответил один из руоповцев, – это для твоей же безопасности, для сохранения твоей жизни.

– В каком это смысле?

– Повези мы тебя в салоне, так ведь твоя братва уже в засаде стоит, чтобы отбить. Ты думаешь, мы бы дали им такую возможность? Сами бы погибли и тебя бы шлепнули, чтобы ты им не достался. Так что другого выхода у нас, Паша, не было. Пришлось тебя в багажнике везти, а не в автозаке. Зато тут тебя ждет полный почет и благополучие. Ты же в дом родной, в Бутырку приехал.

Да, для вора в законе действительно тюрьма – это дом родной. Не случайно поэтому многие из них имели наколки «Не забуду мать родную». Эта, казалось бы, безобидная надпись выражала совсем не любовь к родимой матери, а именно к матери всего воровского мира. Это была своеобразная клятва, запечатленная в татуировке.

Поэтому и следственный изолятор, и крытая тюрьма, «крытка», и колония со всевозможными режимами для любого законника была вроде родного дома. Тут он был маршал, генерал преступного мира.

– Ну что, Паша, пошли документы оформлять, – сказал руоповец.

Пройдя через служебный вход с Новослободской и предъявив свои удостоверения, сотрудники достали документы по поводу Паши – санкцию прокурора Москвы на его арест. Дежурный, стоящий на дверях, кивнул: проходите. Пашу вели в наручниках.

Паша шел по коридору. Он догадывался, что многие из тех, кто попадался ему навстречу, – сотрудники тюрьмы, следственного изолятора, находящегося рядом Следственного управления ГУВД, – узнавали его.

Все внимательно смотрели на него. Конечно, многие знали его в лицо по фотографиям, некоторые – лично. В какой-то мере это импонировало Паше.

Наконец его привели в какую-то комнату, где еще раз обыскали, провели через тюремный обряд – картотека, фотографирование, пальчики прокатали.

Вся эта процедура заняла около двух часов. Наконец он должен был пройти прожарку и помывку, где прожаривали его одежду, а его должны были повести в баню. Неожиданно распорядок был изменен.

– Тебя, Павел Васильевич, – обратился к нему руоповец, – к начальнику на беседу зовут.

– На беседу так на беседу, – отозвался Паша.

Конвоир шел на небольшом расстоянии от него, как бы выражая тем свое почтение. Паша прекрасно это понимал, так как с другими заключенными конвоиры ходили впереди или сзади, уверенно. А этот шел неуверенно. «Уважает, – думал Паша. – И правильно – чего меня не уважать-то?»

Они прошли по коридору второго этажа и оказались возле стеклянной двери, закрытой решетками. У двери, как бы в стаканчике, сидел еще один конвоир. Вероятно, это была спецчасть. Увидев вертухая с Пашей, конвоир тут же нажал кнопку. Дверь открылась, и они попали в следующее помещение с небольшим коридором. На двери кабинета слева Паша увидел надпись «Зам. начальника учреждения по режиму», справа – «…по общим вопросам». Его подвели к большой двери, обитой кожзаменителем, с золотыми кнопками. На двери висела табличка «Начальник учреждения полковник…».

Цируль не знал начальника изолятора, хотя тот работал давно. Последний арест у Цируля был в 80-м году. Когда он сидел в Бутырке, тут был еще другой начальник. «Частенько они меняются!» – подумал Паша.

Открыв дверь, конвоир осторожно спросил:

– Разрешите?

В ответ услышал:

– Вводи.

Конвоир обернулся к Цирулю и сказал:

– Проходи.

Паша вошел в кабинет. Кабинет был достаточно просторным. На полу – ковровая дорожка, типичная для официальных учреждений, в углу – тумбочка с графином воды и стаканами рядом, затем – массивный письменный стол и стоящий к нему вплотную еще один, старый, под зеленым сукном.

Начальник следственного изолятора, полковник, был невысокого роста, худощавый, с темными волосами. На вид ему было пятьдесят – пятьдесят пять лет.

Он, увидев Пашу, молча кивнул ему, показывая на стул. Паша сел и стал оглядывать помещение. На стенах висели плакаты, какие-то грамоты, вероятно выданные образцовой тюрьме. «Ничего себе образцовая тюрьма, – думал Паша, – сколько лет назад построена, и до сих пор образцовая! С кучей болезней в камерах, с антисанитарными условиями содержания…» Потом, присмотревшись, Паша увидел, что грамота была выдана очень давно, когда, возможно, тюрьма действительно была образцовой. Наверное, еще при царе Горохе.

– Павел Васильевич Захаров? Я – начальник учреждения, – представился полковник. – С какими мыслями к нам прибыли?

– С мыслями? – переспросил Цируль. – Незаконное задержание, подброшенная волына, избиение ментами. Какие могут быть мысли? Негодование и протест.

– Я понимаю вас, Павел Васильевич, – сказал полковник. – Но, думаю, справедливость восторжествует и все встанет на свои места. Потом, насколько я помню, у вас очень сильная команда адвокатов – то ли три, то ли четыре человека. Собственно, вот о чем я хотел вас предупредить и переговорить с вами… Мы прекрасно знаем, что такое вор в законе и каким статусом он обладает в следственном изоляторе. Вы – фигура достаточно авторитетная и влиятельная в криминальном мире, поэтому от вашего слова и знака будет зависеть спокойствие в нашей тюрьме.

Заключенные, принадлежащие к вашей масти, – полковник намекал на принадлежность Паши к ворам в законе, – иногда провоцируют беспорядки в следственном изоляторе. – Полковник явно имел в виду последние волнения, связанные с голодовкой и бунтом по указке влиятельного вора Якутенка, прошедшие у них в тюрьме три или четыре месяца назад. – Мы, руководство и сотрудники следственного изолятора, в ваших конфликтах с уголовным розыском не участвуем, а выполняем только свои служебные обязанности. А они заключаются в том, что мы вас охраняем, так сказать, выполняем лишь функции сторожей. Вы поняли меня, Павел Васильевич?