Испытание невиновностью, стр. 35

– Великой страсти не получилось, – горько заключила Эстер. – А получилась глупая, жалкая интрижка. Все, что он нарассказывал о своей загубленной жизни, о жене, оказалось ложью. Я... я просто навязалась ему со своей дурацкой любовью... как последняя идиотка.

– Некоторые истины, – сказал Филип, – приходится постигать на собственном опыте. И знаешь, Эстер, тебе это все во вред не пошло. Наоборот, помогло повзрослеть. Или могло бы помочь, если бы ты не сопротивлялась.

– Мама тут же кинулась меня... спасать, – то ли с обидой, то ли с негодованием проговорила Эстер. – Приехала, все уладила и сказала, что, если я действительно хочу стать актрисой, надо учиться, надо сначала поступить в школу драматического искусства. Но я вовсе не стремилась стать актрисой и к этому времени уже поняла, что у меня ни на грош таланта. В общем... пришлось возвратиться домой. А что еще мне оставалось?

– Нашлись бы, наверно, и другие выходы. Но этот был самый легкий.

– О да, – с горечью подтвердила Эстер. – Ты так хорошо все понимаешь! Я ужасно слабохарактерная, настоящая размазня. Вечно выбираю что полегче. А если взбунтуюсь, обязательно выходит какая-то глупость или вообще ничего не получается.

– Ты очень не уверена в себе. Почему? – сочувственно спросил Филип.

– Может быть, потому, что я не родная, а приемная, – сказала Эстер. – Я узнала это только в пятнадцать лет. Про остальных-то я знала, а потом как-то спросила... оказывается, я тоже... На меня это подействовало просто ужасно. Словно земля из-под ног ушла.

– Ох, какая же ты мастерица все драматизировать, – покачал головой Филип.

– Она не была мне матерью! Она совершенно не понимала, что я чувствую. А просто относилась ко мне с добротой и терпением и планировала за меня мою жизнь. О, как же я ее ненавидела! Это отвратительно с моей стороны, я знаю, но я ее ненавидела.

– А знаешь, ведь очень многие девочки переживают такой период, когда они ненавидят своих матерей, – сказал ей Филип. – Так что в твоих чувствах не было ничего такого уж особенного.

– Я ненавидела ее за то, что она всегда была права. Когда человек всегда прав, это невыносимо. Рядом с ним начинаешь чувствовать себя все никудышнее и никудышнее. Филип, все это так ужасно! Что мне делать? Как быть?

– Выходи за этого симпатичного парня, который за тобой ухаживает, ответил Филип. – Остепенись. Стань доброй женушкой трудяги-врача. Или это для тебя не достаточно блестящая перспектива?

– Он уже больше не хочет на мне жениться, – сокрушенно отозвалась Эстер.

– Откуда ты взяла? Он что, так и сказал? Или ты просто фантазируешь?

– Он думает, что это я убила маму.

– Вот как? – Филип замолчал на мгновение, а потом вдруг выпалил:

– А на самом деле нет? Эстер резко обернулась к нему:

– Ты почему спрашиваешь? Объясни!

– Просто поинтересовался. Дело внутрисемейное, так сказать. Не для передачи в инстанции.

– Если бы это сделала я, думаешь, я бы тебе сказала?

– Конечно, разумнее было бы не говорить, – согласился Филип.

– Он знает, что убила я. Он так мне и заявил. И еще сказал, что я могу смело ему довериться, все будет в порядке, мы поженимся, и он за мной присмотрит. Он... он не допустит, чтобы это стояло между нами.

– Ну и ну, – присвистнув, сказал Филип.

– И бесполезно... бесполезно объяснять ему, что я не убивала. Он ведь все равно не поверит, правда?

– Должен поверить, раз ты это отрицаешь.

– Я не убивала! – взволнованно воскликнула Эстер. – Слышишь? Это не я! Не я! Не я! – Она вдруг махнула рукой и замолчала. – Звучит неубедительно, проговорила она.

– Правда часто звучит неубедительно, – утешил ее Филип.

– Мы... мы не знаем, – продолжила Эстер. – Никто не знает. И все тайком друг за другом наблюдают. Мэри посматривает на меня. И Кирстен. Она так бережно за мной ухаживает, так ласково со мной обращается... Ну ясно, тоже считает, что это я. У меня нет выхода. В этом все дело, понимаешь? У меня нет выхода. Лучше уж действительно пойти к обрыву и броситься оттуда вниз головой...

– Бога ради, Эстер, не болтай глупостей. Выход всегда можно найти. И даже не один.

– Например? Нет, ничего нельзя сделать. Для меня все пропало. Разве можно жить с этим дальше, вот так, день за днем? – Она посмотрела на Филипа. – Ты, конечно, считаешь меня ненормальной. А что, если это и вправду я убила? И теперь мучаюсь от раскаяния? Может быть, вот здесь, – она картинно прижала руку к груди, – хранятся страшные воспоминания.

– Не будь дурочкой.

Филип поднял руку и притянул Эстер к себе. Она почти упала поперек его кресла. Он поцеловал ее.

– Хороший муж, вот кто тебе нужен, моя девочка, – сказал он. – А не этот напыщенный молодой болван Дональд Крейг, у которого голова набита психиатрией и учеными словечками. Ты такая глупенькая, такая дурочка и – совершенно прелестная, Эстер.

Открылась дверь, и на пороге застыла Мэри Даррант. Эстер оттолкнула Филипа и поднялась, а он смущенно улыбнулся жене.

– Я тут пытаюсь приободрить Эстер, Полли, – объяснил он.

– О, – только и произнесла Мэри.

Она вошла в комнату и бережно поставила поднос на столик рядом с креслом Филипа, демонстративно не глядя на Эстер. Девушка растерянно смотрела то на мужа, то на жену.

– Ну ладно, – наконец сказала она. – Я, пожалуй, пойду и... пойду и...

Так и не договорив, она вышла из комнаты и плотно закрыла за собой дверь.

– Эстер в тяжелом состоянии, – сказал Филип. – На грани самоубийства. Я пытался отговорить ее, – добавил он.

Мэри хранила ледяное молчание. Он протянул к ней руку. Она отстранилась.

– Полли, я тебя очень рассердил? Очень-очень? Она не ответила.

– Наверно, из-за того, что чмокнул ее? Ладно тебе, Полли, один маленький, ничего не значащий поцелуй – жалко тебе, что ли? Она такая хорошенькая и такая глупенькая, я вдруг почувствовал, что... что хорошо бы мне снова стать веселым малым и закрутить какой-нибудь романчик, а то и два. Иди сюда, дай я тебя поцелую. Поцелуемся и помиримся, хорошо?

Но Мэри Даррант в ответ холодно произнесла:

– Ешь суп, а то остынет.

И ушла в спальню, закрыв за собой дверь.

Глава 18

– Тут внизу молодая дама, сэр, хочет вас видеть.

– Молодая дама? – удивился Колгари. Кому это он понадобился? Он оглядел заваленный бумагами стол. Тактично приглушенный голос швейцара повторил в трубку:

– Настоящая леди, сэр. И очень приятная.

– Ну ладно. Пусть поднимется.

Колгари усмехнулся про себя. Лестный отзыв и уважительный швейцарский полушепот развеселили его. Однако интересно все-таки, кто это может быть? Но когда раздался звонок и Колгари, открыв дверь, увидел перед собой Эстер Аргайл, изумлению его не было границ.

– Вы? – вырвалось у него от неожиданности. Но тут же, спохватившись, он пригласил:

– Входите, пожалуйста. Милости прошу.

Он втянул Эстер в переднюю и захлопнул дверь. Поразительно... она и сейчас произвела на него почти такое же впечатление, как и при первой встрече. Вопреки чопорным лондонским правилам, она была без шляпы, темные кудри в поэтическом беспорядке вились вокруг щек и лба. Из-под распахнутого твидового пальто виднелись темно-зеленая юбка и свитер. Словно она только вернулась с прогулки по холмам и даже еще не успела перевести дух.

– Пожалуйста, – пробормотала Эстер, сразу же приступая к делу, – прошу вас, вы должны мне помочь.

– Я? Помочь вам? – с недоумением переспросил он. – В чем именно? Разумеется, чем смогу, помогу.

– Я не знаю, что мне делать. К кому обратиться. Но кто-то должен мне помочь. Я так больше не могу, а затеяли все это вы.

– Вы оказались в беде? С вами случилось что-то серьезное?

– Мы все оказались в беде, – ответила Эстер. – Но человек – эгоист. В этом смысле, что я думаю только о себе.

– Присядьте, милая, – ласково пригласил ее Колгари. Он сгреб бумаги с кресла и усадил Эстер. А потом отошел к угловому поставцу [23].