Испытание невиновностью, стр. 19
– Поступай как знаешь, Рейчел.
Она торжествовала, вся сияя от счастья, строила планы, беседовала с юристами, взявшись за дело с присущей ей энергией. Вот так она и создала свою семью. Мэри, старшая, та девочка, которую они привезли из Нью-Йорка;
Микки, тот самый мальчик, который столько ночей засыпал в слезах, скучая по своей трущобе и по нерадивой, неласковой матери; Тина, грациозная, смуглая полукровка, дочь женщины легкого поведения и матроса-индийца; Эстер, незаконнорожденная девочка, чья мать, юная ирландка, пожелала начать новую жизнь. И маленький Жако, очень обаятельный, с подвижным обезьяньим личиком. Его шалости так всех смешили. Жако, которому всегда удавалось отвертеться от наказания. Даже к такой ревнительнице дисциплины, как мисс Линдстрем, он умел подольститься и выманить лишнюю порцию сладкого. Жако, отец которого отбывал тюремное наказание, а мать сбежала с другим.
Да, думал Лео, конечно, усыновить этих детей, дать им дом, окружить их родительской любовью и заботой – это ли не настоящее дело. Рейчел имела право торжествовать, упиваясь победой. Только из этой затеи получилось совсем не то, чего они ожидали... Их с Рейчел настоящие дети были бы совсем другие. А в этих нет ни капли крови работящих, бережливых предков Рейчел, нет напористости и честолюбия, которые помогли скромным представителям этого семейства завоевать прочное место в обществе; нет в них и той неброской доброты и целомудрия, какие он помнит в своем отце, дедушке и бабушке со стороны отца, и живости и блеска ума, отличавших родителей его матери.
Они с Рейчел сделали для этих детей все, что было в их силах. Однако что может дать воспитание? Конечно, многое, но не все. Начать с того, что в детях уже были заложены семена родительских пороков, вследствие которых они и оказались в приюте и которые при определенных условиях могли расцвести пышным цветом. И яркий тому пример – Жако. Жако с его обаянием, живостью, остроумием, с его даром любого обвести вокруг пальца нес в себе черты законченного преступника. Они проявились очень рано в его привычке лгать и воровать. Эти дурные наклонности, заложенные в нем в совсем раннем детстве, легко устранить, говорила Рейчел. Оказалось, совсем нелегко... Невозможно.
В школе он учился плохо. Из университета его исключили, а затем потянулась длинная череда всяких неприятностей, и они с Рейчел выбивались из сил, стараясь, чтобы мальчик понял, как они его любят, как верят ему. Они пытались подыскать для него такое занятие, которое бы ему подходило и позволяло надеяться на успех. Возможно, думал Лео, они проявляли по отношению к нему излишнюю мягкость. А впрочем, мягкость ли, твердость ли, все равно он был бы тем же. Если Жако чего-то хотел, он не отступался. Он готов был пустить в ход любые, даже противозаконные средства. Но преступником он оказался неудачливым, способностей не хватало даже на мелкие аферы. И вот финал: промотав все до нитки, он, боясь попасть в тюрьму, явился сюда в тот последний день, стал требовать денег – будто имел на них право... угрожать. Потом убежал, на прощанье припугнув мать, что еще вернется, так что лучше ей приготовить деньги, не то...
И вот Рейчел мертва. Каким далеким прошлым казалась ему теперь вся их жизнь. Жизнь, полная бесконечных сражений с взрослеющими и все более непокорными детьми. Все эти годы были теперь лишь тусклым воспоминанием. А каким был тогда он сам? Тоже тусклым, и вообще каким-то бесцветным. Будто кипящая энергия Рейчел, ее жажда жизни истощили его, лишили сил и воли. А он так нуждался в сердечном сочувствии и любви...
И сейчас он едва мог вспомнить, когда именно осознал, что и любовь и сочувствие – вот они, рядом. Только руку протяни. Не то чтобы их ему предлагали, но...
Гвенда... Безупречная, незаменимая помощница, она всегда рядом, всегда готова прийти по первому его зову, она – сама доброта. Чем-то напоминает Рейчел, какой та была, когда они познакомились. Такая же отзывчивая, сердечная, увлекающаяся. Только у Гвенды ее сердечность, отзывчивость, пылкость – все сосредоточено на нем. Не на каких-то не существующих пока детях, которые, возможно, со временем у нее появятся, а на нем. Он будто протянул руки к огню... Озябшие, отвыкшие от тепла, неловкие руки. Когда он впервые понял, что она его любит? Трудно сказать. Это произошло как-то исподволь.
Но то, что и он ее любит, открылось ему внезапно. Как и то, что они не могут пожениться, пока жива Рейчел.
Лео вздохнул, выпрямился в кресле и выпил совсем остывший чай.
Глава 9
Не прошло и пяти минут, как ушел Колгари, а к доктору Макмастеру пожаловал новый посетитель. Его-то доктор хорошо знал и поздоровался с ним очень сердечно.
– А, Дон, рад тебя видеть. Входи, выкладывай, с чем пришел. Что там у тебя на уме? Что-то есть, знаю – ты всегда вот так морщишь лоб.
Доктор Доналд Крейг криво улыбнулся. Это был приятный молодой человек, очень серьезный и очень степенны и, такие слов на ветер не бросают. Старый доктор искренне любил своего юного преемника, хотя порою ему казалось, что Доналду Крейгу чуть-чуть недостает чувства юмора.
От предложенного ему вина Крейг отказался и сразу приступил к делу.
– Мак, я очень встревожен.
– Как, неужели у кого-то из твоих пациентов снова авитаминоз? – воскликнул доктор Макмастер. Он не мог удержаться от этой шутки. Как-то однажды ему пришлось прибегнуть к помощи местного ветеринара, чтобы убедить юного Крейга, что у одной из его маленьких пациенток не авитаминоз, а запущенный стригущий лишай, которым она заразилась от своей кошки.
– Пациенты тут ни при чем, – сказал Доналд Крейг. – Эго касается лично меня.
Выражение лица у Макмастера сразу изменилось.
– Ну, извини, мой мальчик. Извини. У тебя что-то стряслось?
Молодой человек покачал головой.
– Да нет. Послушайте, Мак, мне надо с кем-то посоветоваться, а вы их всех столько лет знаете, вам все про них известно. Я тоже должен знать... Надо же мне разобраться в том, что происходит, и решить, как мне действовать дальше.
Старый доктор недоуменно поднял свои кустистые брови.
– Давай-ка выкладывай, в чем дело, – потребовал он.
– Дело в Аргайлах. Вы знаете... думаю, все уже знают, что... нас с Эстер Аргайл... Мистер Макмастер кивнул.
– Связывает некое сердечное взаимопонимание, – одобрительно сказал он. По-моему, это старомодное выражение тут очень подходит.
– Вообще-то я ужасно в нее влюблен, – признался Доналд. – И, кажется... нет, я даже уверен, что... она тоже. А тут вдруг такое открывается.
По лицу старого доктора было видно, что он понял, о чем идет речь.
– О да! С Жако Аргайла снято обвинение, – сказал он. – Правда, слишком поздно.
– Вот именно. И у меня такое чувство... Понимаю, грех так говорить, но ничего не могу с собой поделать. Уж лучше бы вообще ничего не открылось.
– Не тебя одного мучит эта крамольная мысль, – сказал Макмастер. Насколько я успел заметить, твои чувства разделяют все, начиная от старшего инспектора и семьи Аргайлов до самого этого молодого человека, который, вернувшись из Антарктики, засвидетельствовал невиновность Жако. Кстати, он у меня сегодня был.
– Неужели? – удивился Доналд Крейг. – Он что-нибудь сказал?
– А что, по-твоему, он должен сказать?
– Может быть, он догадывается кто... Доктор Макмастер покачал головой:
– Нет. Никаких соображений на этот счет у него нет. Да и откуда? Ведь он никогда не был знаком с Аргайлами. Похоже, соображений нет вообще ни у кого.
– Да-да, видимо, вы правы.
– Что тебя так беспокоит, Дон? Доналд Крейг глубоко вздохнул.
– Когда этот Колгари здесь появился, Эстер в тот же вечер мне позвонила. После приема мы с ней собирались поехать в Драймут, послушать лекцию на тему «Образы преступников в пьесах Шекспира».
– Актуальная тема, – заметил Макмастер.
– И вот она мне звонит, говорит, что не придет. Говорит, что они узнали новость, которая их всех ужасно расстроила.