Иди полным ветром, стр. 16
И колокольчик звенел. И приходил Федор.
Но день отъезда в Кронштадт был близок. И близок был отъезд Кокренов в Англию. Сказать ей о своей любви? Зачем? Разве ее удержишь в России?
Федор простился с Оксинькой и уехал. Казалось, жизнь кончена.
6
Ужинали. Говорили громко, смеялись раскатисто. Коли был гусь с яблоками, наперед знали, что скажет обжора мичман Иванов:
– Эх, глупая птица: один не уберешь, двоим – мало!
Салатом денщик обносил мичмана Скрыдлова, и непременно следовало объяснение:
– Они-с не баран, траву не едят-с.
Старший в чине возглашал:
– По одной прошеной.
Выпивали.
Младший в чине объявлял:
– По одной непрошеной.
Выпивали.
Отужинав, слышали:
– По одной поминальной.
И потом – как аминь:
– По одной прощальной.
Денщик подавал трубки. Кто-то рвал бандероль карточной колоды. И, как бывало в кают-компаниях, «трень-брень с горошком»:
– А что, братцы, хороша моя Марьюшка?
– Твоя? Экий бахвал! Хороша-то хороша, да не про тебя писана.
– Отчего же?
– Сиверсу приглянулась.
– Сиверсу-у-у…
– Да, Сиверсу! А он еще в корпусе молодцом был.
– Хорош молодец! Его, бывало, математик все по башке щелкал: «Болван, болван, болван!..»
– Ну, брат, матема-атик… А Марьюшке на кой черт математика?
Так в Кронштадте коротали вечера.
Семь лет назад Федор был в Кронштадте мимоездом вместе с Пушкиным. Теперь он обосновался здесь до того дня, когда начнется кампания и эскадра пойдет в практическое плавание. По обыкновению, офицеры-холостяки нанимали комнаты в обывательских домах и жили артельно.
Поручение Рылеева – «надобно стараться подготовлять кронштадтцев» – Федор помнил. Зачастую после ужина заводил в своей «артели» такие беседы, что не всем, пожалуй, были по сердцу. Однако слушали: придерживаться «либерального образа мыслей» было так же модно, как носить подстриженные наискось бачки.
Мичманы и лейтенанты, обитавшие под одной крышей с Матюшкиным, знали понаслышке о Тайном обществе. И они соглашались с Федором, когда тот говорил о необходимости для России конституционного правления.
В Кронштадте по рукам ходили крамольные стихи:
«Дурно правят, тиранствуют», – кивали Стогов, Иванов, Петя Скрыдлов. Дурно – это так. Но вот «давят»… Гм, случалось, «давили». Оторопь брала при этаких-то мыслях. Убить императора? Нет, сердцем они не соглашались.
– Что ж, – спросил однажды Петруша Скрыдлов, – повторить, что ли, Францию с ее Комитетом общественного спасения?
И Федор потерялся. Гильотина, кровь… Почудились отблески пожаров, свист и хохот беспощадной черни. Вспомнилась арестантская партия, шедшая в Сибирь, насмешливый окрик колодника: «Эгей, ба-а-арин!» А Стогову, Иванову, Петруше Скрыдлову вспомнилось кроткое лицо Александра. Они видели его на фрегате «Проворном», когда император поднялся на палубу, склонил голову и смиренно поцеловал руку судового священника.
Федор молчал. Нет, не о Комитете общественного спасения мечталось ему. Он мечтал о законе, перед которым равны будут все – великие и малые мира сего.
А утром барабаны били «поход». Экипаж выходил на плац. Песельники начинали:
Матросы невесело подхватывали:
Флотские офицеры презирали фрунтовые занятия. «Матрос не солдат, – было их твердое убеждение. – Ему мерность движения и все «эфтакое» ни к чему». Но фрунтовые учения были введены строжайшим приказом.
Стогов морщился, как от зубной боли. Писарь подбегал к нему с «Воинским уставом». Лейтенант долго мусолил устав, отыскивая нужную страницу и нужные команды. С лица Эразма не сходило мученическое выражение, он махал рукой:
– Боцман! Валяй по-вчерашнему.
Били барабаны.
Федор тоже не знал сухопутных команд, кричал:
– От забора поворачивай!
Являлся иногда адъютант командира крепости, выговаривал офицерам:
– Господа, ну что же это такое? Ей-богу, господа, не миновать гауптвахты.
Гауптвахтой вице-адмирал фон Моллер жаловал часто: за то, что Матюшкин показался в городе без сабли, а на строгое замечание вице-адмирала отвечал: «Помилуйте, ваше превосходительство, какая нужда таскать эту дуру в мирное время?»; за то, что Петруша Скрыдлов, хватив лишку в питейном доме купца Синебрежцева, проникновенно исполнял под окнами фон Моллера кадетскую песню: «Мы тебя любим сердечно, будь нам начальником вечно…»
Итак, стояли в карауле, маршировали на плацу, сидели на гауптвахте.
Май разгорался медленно. Плавно, как ладьи викингов, шли тучи. Грязные волны шлепали о гранит набережной. Заплесневелой баранкой мокнул в волнах Чумной за?мок – кронштадтский карантин.
Луна обходила посты. И вместе с луной обходил часовых мичман 17-го флотского экипажа. Вон там, за тем выступом, за далью зазубренных холодных вод… Нет, нет, решено: он не будет думать о ней. О счастье странствий! Чем дальше, тем лучше. Чем труднее, тем желаннее. Путешествие было бы счастьем. Или заменой счастья.
7
Шхуна «Радуга» принадлежала Майклу Роули, веселому грубияну Роули, что несколько лет назад представлял в Петербурге ливерпульскую торговую фирму. Теперь у него было свое «дело». Правда, не очень-то значительное, но свое: он владел тремя судами и занимался коммерческими перевозками. Однако с некоторых пор Роули помышлял об одном рискованном предприятии; от этого предприятия сильно отдавало авантюрой во вкусе семнадцатого столетия; тем не менее, как разведал Роули, подобные замыслы успешно осуществлялись и в девятнадцатом.
Остановка была за шкипером. Конечно, мистер Кларк, шкипер «Радуги», добрый моряк, но теперь Роули нуждался в человеке несколько иного склада.
Роули знал, что Кокрен вернулся в Англию, знал, что вернулся Джон неудачником, если не считать его женитьбы на русской красавице. Разумеется, думал Роули, карманы «смоленой шкуры» не слишком отягощает золото…
Майкл был легок на подъем, к тому же деловые заботы призывали его в Портсмут. И он отправился в лондонском дилижансе, запряженном четверкой, в Портсмут, остановился в Фоунтен-отеле и в тот же день увиделся с Кокреном.
Майкл нашел, что Джон мало переменился. Кокрен усмехнулся. Деньги? Что верно, то верно: их, проклятых, маловато. Да, они с женою живут у стариков, да, да, все в том же доме, что рядом с трактиром «Джордж».
Роули был краток. План таков: идти на остров Пасхи или остров Нукагива, захватить там туземцев, а потом следовать на островок Мас-а-Фуэро; островок пустынен, вокруг тьма морских котиков, а туземцы отличные ловцы. Понятно?
Джон призадумался. Он вспомнил английский закон, запрещающий торговлю невольниками. Но военные крейсеры охотятся за невольничьими кораблями в Атлантике, а «Радуга» будет в Тихом океане…
– Сколько? – спросил Джон.
Роули назвал сумму значительную.
– Мало, – сказал Джон. – Это тебе не сукно возить.
Роули подумал и набавил.
Кокрен подумал и повторил:
– Мало.
Роули выругался. Кокрен непреклонно улыбнулся.
Служанка в черном передничке принесла корнбиф, устриц, пиво.
На улице припустил дождь. Сквозь него било закатное солнце. В комнате то светлело, то смеркалось. И на Джона вдруг, не поймешь почему, пахнуло радостью и тревогой.