Зона сна, стр. 99
– Куда мы скачем? – спросил Эл.
– В Турцию! Получать обещанный гонорар.
– Но ведь предприятие наше не удалось?..
– Отчего же? Мы выполнили то, что должны были, – доставили царственную особу в Мозырь. Потом царственную особу доставили и в Россию. А то, что это другая особа, случилось не по нашей вине, не так ли?
Поймали их под Таганрогом: казачий разъезд в три десятка сабель окружил группу французов и заставил сдаться. К вечеру их доставили в расположение большого отряда русских войск. Навстречу им вышел высокий костлявый немец лет тридцати в потрепанном мундире.
– Кто ви есть? – спросил он, оглядывая пленных.
– Vous voyez le malheureux… – начал Марсель.
Лицо немца сморщилось, как от зубной боли.
– Я полковник русской армии Иван Михельсон, – сказал он с жутким акцентом. – Извольте говорить по-русски. В крайнем случае по-немецки, тогда я вас пойму.
Марсель в двух словах поведал ему об их злоключениях: были-де захвачены казаками в Польше, вероятно для выкупа, привезены на Дон, услышали о готовящемся мятеже, бежали. Временами он как бы нечаянно переходил на французскую речь – чтобы товарищи поняли, о чём он говорит, и не сбивались в своих показаниях, ежели их будут допрашивать поодиночке.
– А что же вы делали в Польше, господин француз?
– Ехал к своему отцу, господин полковник! – ответил Марсель глазом не моргнув.
– А кто ваш отец?
– Полковник русской армии Анжели, господин полковник!
– А ты, братец, что соврёшь? – повернулся полковник к Элу Маккензи.
– А я вообще немец, – сказал тот, стараясь, чтобы голос звучал как можно убедительней. – Горный инженер. Ехал в Россию работать на екатеринбургских заводах. По контракту. Был, как и эти господа, похищен русскими казаками.
– Ладно. А вы кто будете?
– Эти офицеры не говорят по-немецки, господин полковник! – встрял Марсель. – И по-русски тоже!
– Хорошо. Их что же, тоже всех похитили казаки?
– Так точно, господин полковник! Мы волею случая все остановились в одной корчме под Мозырем, поужинали, легли спать. Вдруг шум, стрельба… Ворвались казаки и всех захватили спящими. Предводителя этих господ вовсе застрелили, верно я говорю?
Марсель повторил последнюю фразу по-французски. Старший из офицеров взглянул на полковника, закивал, сделал страшные глаза, изобразил жестом пистолетный выстрел, потом свои глаза закатил – типа помер.
– Ну что ж… – Полковник Михельсон не спеша набил чёрным табаком трубку, высек искру кресалом, раскурил и сделал глубокую затяжку. – Добрынин!
К нему подбежал, придерживая саблю, долговязый капитан, вытянулся в струнку.
– Этих двух, – он показал чубуком трубки на Марселя и Эла, – в колодки. Заберём их с собою в Москву, там разберутся. А господ военных, которые занимались рекогносцировкой близ нашей границы с Польшей, расстрелять.
– Слушаюсь! – вскрикнул капитан и убежал раздавать распоряжения.
Иван Иванович Михельсон оказался человеком незлобным. Только вот французов не любил. Ну и турок разных. Колодки он с пленников снял на третий день пути и даже иногда сажал с собой обедать. В Москве сдал их в Тайную экспедицию и поехал воевать поляков.
В просвещённые времена Екатерины, слава Богу, подследственных не пытали – по крайней мере до того времени, пока Пугачёв её не испугал до полусмерти, – и разобрались с двумя подозрительными личностями довольно быстро. Легенда Эла сработала великолепно: был действительно такой князь Вяземский, имевший поручение приглашать на службу российской короне способных инженеров из Европы; был, да сгинул в Неметчине от брюшного тифа, и уже никто не мог опровергнуть, нанимал он или нет Эла Макка.
Марселя тоже отпустили, и Эл потерял его из виду. Впоследствии, когда он уже восстанавливал Невьянский завод, разорённый сволочью, поддавшейся на посулы его чернобородого знакомца, он прочёл в «Ведомостях» полугодовой давности о некоем полковнике Анжели, сосланном в Сибирь за подстрекательство к бунту. Находился ли при полковнике сын – о том в газете не было сказано ни слова. А разузнавать не стал: ни к чему это ему было.
В Екатеринбурге Эла Макка, переименованного в Алексея Ивановича, знал весь город.
А.И. Макк тесно дружил со всем городским начальством. Управлял заводом. Был зван в Санкт-Петербург, преподавателем в Горную академию, но отказался, оставшись верным захолустному Екатеринбургу, – супруга, дочка здешнего градоначальника, ему этого отказа не простила до конца жизни. Как управляющий заводом, нуждающийся в кадрах, он завёл такой порядок, чтобы с утра ему на стол клали сводки о всех въехавших в город; порядок этот не нарушался ни разу.
Когда майским утром 1798 года на одной из улиц Екатеринбурга околоточный обнаружил голого Николая Садова, который представился немцем-горняком, едущим к Турьинским рудникам и ограбленным ночью неизвестными злоумышленниками, первым (и последним) об этом узнал А.И. Макк и применил к самозванцу крутые меры: отправил в цепях на эти рудники пожизненно.
В начале 1800 года до императора Павла дошли слухи о деятельности против него английского посла лорда Уинтворта. В конце мая Павел приказал Уинтворту выехать из Петербурга. Ближе к осени из города за границу бежала и Ольга Александровна Жеребцова: она рассчитывала выйти замуж за Уинтворта, но он обманул её ожидания, женившись на герцогине Дорсетской.
В ночь с 11 на 12 марта 1801 года пьяные офицеры ворвались в спальню и убили императора. Граф Пален, находившийся рядом с Михайловским замком, явился с караулом только тогда, когда всё было кончено; если бы убийство не удалось, он бы выступил в роли спасителя Павла.
К вечеру 12 марта во всём Петербурге не стало шампанского: его выпили граждане империи, праздновавшие убийство законного русского императора. Наполеон, узнавший вскоре о событиях в русской столице, воскликнул: «Без смерти царя Павла Англия бы пропала…»
Плосково – Вологда, 20–25 сентября 1934 года
В Плосково Стас въехал на своём «звере» через три дня после пробуждения в имении князя Юрьева. Собственно, ехал он в Вологду – хотел проверить рассказ Кощея о ходоке Никодиме, который был родом из этого города. Через Кашин и Калязин доехал до Рыбинска; отсюда отправил телеграмму матушке: был у крёстного, всё в порядке. Мелькнула мысль – завернуть к Морозову, но вовремя спохватился, что навещал его всего неделю назад. Сорок три года сна не в счёт… А рассказать бы ему про Грюнвальдскую битву… Ведь не поверит.
Вечерело. Плосковская гостиница пустовала; он долго стучался, пока из окна не высунулась заспанная девка, которую он напрочь не помнил, а та его узнала, радостно охнула, открыла дверь. Первым делом он спросил, вернулась ли в село Матрёна. Нет, ответила та – шёпотом, хоть и были они одни в сенях. Как увезли, так и нету… А дед-то её дряхлый помер… Схоронили без неё. А вами, Станислав Фёдорович, интересуются… Офицер один…
– Кто?
– Как же их спросить, кто они, Станислав Фёдорович? Боязно. А ну не понравится им…
Стас отправился в Рождествено, в монастырь. Проезжая мимо дома Митяя, здешнего мотоцикловладельца, погудел; тот, услышав, появился на крыльце:
– А, студент! Никак мотоциклом обзавёлся? А мой-то ведь и не ездит совсем… Запчастей нету…
– Я к тебе, дядя Митяй, вот с каким вопросом. Ты ведь в Мюнхене войну заканчивал?
– В нём…
– А такой Котов тебе там не встречался?
– Юстин Котов?! Да как же не встречался! Мы в одном взводе были. А ты откуда его знаешь?
– А мы с ним в Париж вместе плавали, буквально две недели назад расстались.
– Ну, Юстин, большой человек! Ни хрена себе, в Париж! А он тебе адреса не оставил, случайно?
– Оставил, и совсем не случайно. Я ему про тебя упомянул, да ведь фамилии твоей я не знаю, а Митяев в каждом взводе небось было по нескольку. Он сказал, ежели ты его знаешь, дать тебе адрес.