Тюрьма особого назначения, стр. 64

– Трудно сказать, – пожал плечами немец. – Все зависит от того, что за бумажка тебе нужна и сколько придется заплатить, чтобы ее изъяли из списка хранящихся в архиве. Некоторые документы не выкупить ни за какие деньги. Например, материалы, связанные с бывшей разведкой ГДР «Штази», и тому подобные. А если обычная мишура – пожалуйста. Надо просто знать, с кем договариваться, – деловито произнес Шульц, протягивая Кириллу Валерьевичу открытую пачку «Мальборо», в которой оставалось ровно две сигареты.

– Меня не интересуют государственные тайны, – усмехнулся Марков, закуривая. – У меня есть один знакомый профессор, друг покойного отца, который собирает материалы по истории православных монастырей. Он пишет книгу и намеревается издать ее где-то в Америке. Ему нужны любые документы, касающиеся этой темы. Кто-то сказал старику, что в берлинском архиве хранится письмо последнего настоятеля Спасского монастыря, что в Вологодской области…

– Ценная вещь? – прищурился Шульц, изучая реакцию финансиста. Однако тот был совершенно спокоен.

– Ничего особенного. Для тебя и для меня это письмо представляет не больше интереса, чем пустая пачка из-под сигарет. – Кирилл Валерьевич кивнул на коробочку, небрежно вращаемую Шульцем между длинных холеных пальцев. – Не веришь, поинтересуйся у любого архивариуса. Но без нее старику не закончить книгу. Архивы этого монастыря были уничтожены в советские годы. Поэтому для профессора это письмо – единственная зацепка. Он попросил меня помочь, и я не смог отказаться… В память об отце.

– Ну, если так, – надул губы Шульц. – В каком веке оно написано?

– Да в нашем, в нашем!.. В восемнадцатом или девятнадцатом году. Сразу после революции. Ну что, дружище, сможешь достать мне это письмо?

– Почему нет? – пожал плечами бывший соотечественник Маркова. – Но для начала я все-таки воспользуюсь твоим советом и поинтересуюсь о ценности сего документа у профессионала. А может, эта пустячная, как ты говоришь, бумажка является достоянием немецкого народа, что тогда, а?! – пошутил Шульц. – Давай сделаем так – позвони мне на мобильный завтра во второй половине дня. Ты когда уезжаешь?

– Улетаю, – уточнил Марков. – Послезавтра.

– Вот и отлично! Думаю, к тому времени мы внесем хоть какую-то ясность в это дело. А теперь, когда вопрос закрыт… В общем, как там наша Северная Пальмира? – с искренним ностальгическим оттенком в голосе спросил Шульц.

– Ничего, разваливается потихоньку, – усмехнулся Кирилл Валерьевич. – Но жить можно. – И добавил: – Только осторожно…

На следующий день, вернувшись в гостиницу после очередного заседания форума и не застав в номере Анжелику – видимо, его подруга продолжала прочесывать берлинские магазины готового платья, – Марков вновь набрал номер Шульца.

– Значит, так, – деловито произнес немец. – Бумажка эта никакой реальной исторической ценности не представляет. Так что ничего страшного не случится, если она вернется обратно на родину, – резюмировал Шульц, – за… пять тысяч баксов.

– Где встречаемся? – со странным ощущением, отдаленно напоминающим страх перед неизвестностью, произнес Марков. Предчувствие, что письмо настоятеля монастыря роковым образом повлияет на его жизнь, вдруг снова напомнило о себе участившимся пульсом. Впрочем, отступать было поздно. Дело почти что сделано.

– Давай сходим в ресторан, Дипломат, посидим, отметим это дело! Да и вообще вспомним прошлое. Не возражаешь?

– Я здесь не один, – на секунду замялся Марков. – А вообще-то я «за». Поездка, можно сказать, удалась. – Финансист вспомнил о подписанном сегодня крупном контракте по предоставлению городу на Неве долгосрочного валютного кредита «на дальнейшее развитие и расширение». Распределение этого кредита сулило приятное утяжеление кармана.

– Тогда я тоже прихвачу одну из своих немецких фрау и заеду за вами в отель часам к десяти! – прокричал, заглушая помехи, Шульц. – До встречи, дружище!..

Глава 37

По возвращении в Питер Марков самолично навестил профессора Рогова, и тот, как и обещал, за полтора часа расшифровал написанный настоятелем монастыря текст.

Из него следовало, что тайник, где спрятаны монастырские сокровища, находится в подземелье, о существовании которого знали только его настоятели, передававшие тайну исключительно своим преемникам. Подземелье соединяло отдельно стоящий домик настоятеля с остальными монастырскими постройками, входы в которые после того, как сокровища были спрятаны, настоятель приказал замуровать.

Подземелье имело также два ответвления-хода, один из которых вел к расположенному на уровне каменного пола колодцу. Нырнув в колодец и проплыв около пяти метров по подводному туннелю, можно было оказаться в озере, за пределами монастыря. Второй же ход заканчивался тупиком. Он-то и служил хранилищем для сокрытых от глаз «иродов» православных реликвий.

Из письма также следовало, что проникнуть в подземелье отныне возможно лишь двумя способами – по подводному туннелю и через лаз, находящийся в печи дома настоятеля. Для проникновения в него требовалось открыть обе верхние дымовые заслонки печи, одна из которых являлась запорным замком, и выдвинуть нижнюю металлическую пластину, выполняющую роль стопора. Каменная печь отъезжала в сторону, открывая вход в подземелье…

– Ну и монахи! – восхищенно воскликнул Марков, закончив чтение перевода и глядя на расплывшегося в довольной улыбке профессора. – Я, признаться, всегда думал, что подобные хитроумные изобретения существовали только в Западной Европе, в древних родовых замках, чтобы в случае осады можно было незаметно выбраться за пределы крепостных стен. Но чтобы подобные штучки существовали в России?!

– Ошибаетесь, милейший! Подземные ходы существовали во все времена и у всех народов. Россия – не исключение. Особенно много подземных ходов было вырыто во времена Ивана Грозного… Между прочим, тогда…

Марков жестом руки прервал профессора, подошел к нему и положил руку на плечо.

– Спасибо за информацию. Как только найду этот тайник, немедленно сообщу вам. А сейчас, по случаю завершения нулевого цикла наших поисков, предлагаю выпить по пятьдесят грамм хорошего греческого коньяка! – Из того же кейса Марков извлек плоскую бутылку «Метаксы» и, без спроса достав из серванта два пузатых коньячных бокала, одним движением свинтил жестяную пробку и плеснул на их донышко янтарный напиток.

– За удачу нашего общего дела! – Марков поднял бокал, выжидающе глядя на профессора. Тот молча присоединился и, неопределенно кивнув седой головой, выпил коньяк, после чего поставил бокал обратно на стол и скрестил на груди руки.

– Мне хватит. Сердце, знаете ли, пошаливает, – уточнил он, словно извиняясь перед Марковым за то, что не поддерживает компанию. – Все-таки уже не двадцать и даже не пятьдесят… В молодости порой казалось, что жизнь – бесконечна, а вот прошла она, и даже оглянуться не успел…

– Раз так, – сделав вид, что отпивает глоток, согласился Кирилл Валерьевич и убрал фляжку в кейс, – то и я тоже не буду усердствовать. Все-таки за рулем… Да и пора мне… Работа не ждет! Тем более такая суетная, как у меня. Вот уйду из мэрии, тогда можно позволить себе маленький отдых, а пока расслабляться некогда.

– Что, собираетесь менять службу? Решили возвратиться обратно в МИД?! – с вежливой заинтересованностью спросил Рогов, но финансист категорически покачал головой.

– Нет, не угадали. Думаю всерьез заняться бизнесом. Большим бизнесом… До свидания, Григорий Филиппович.

Стоя уже в коридоре профессорской квартиры, Марков так странно и сочувственно посмотрел на пожимающего ему руку старика, что тот ощутил страх. Таким взглядом не прощаются с живыми – им провожают в последний путь покойников, прежде чем могильщики опустят на гроб крышку.

Когда за Марковым захлопнулась дверь, Рогов, тяжело вздохнув, вернулся в гостиную, взял со стола бокалы с остатками коньяка и, зайдя на кухню, сполоснул их под теплой струей воды, а потом убрал назад в сервант.