Невеста для варвара, стр. 10
– Не сказки ль это? – почти с отчаянием воскликнул Ивашка. – Я слышал множество небывальщин и прочие россказни на зуб пробовал… Все пустое!
– Поверить тотчас трудно, – согласился граф. – Я много лет корпел над книгами отреченными, всяческими календарями и даже свой издал. Гадания народные изучал, тайные магические ритуалы, астрономией увлекался, положением звезд и светил… Но и на йоту не приблизился к разгадке, что будет в следующий миг. И при сем веры не утратил. Должен быть подобный календарь! У югагиров и название ему есть – Колодар.
– Уволь, Яков Вилимович, но как возможно изведать, чему быть суждено?
– А ты спроси югагира!
– Нет, прежде тебя спрошу, – вспомнил Ивашка. – Давненько уж мыслил тебя попытать, Яков Вилимович, как человека ученого. Да ты ранее-то не допускал к себе эдак близко…
– Спрашивай, Иван Арсентьевич, – позволил граф.
– На что Петру Алексеевичу был нужен свинкс?
Брюс на минуту задумался, ибо сего вопроса не ожидал.
– Должно быть, чтоб Россию возвеличить.
– Как же возможно возвеличить ее неким изваянием каменным?
– Изваяние-то велико было бы, – предположил граф, – и зримо издалёка. Да и сотворить его способно только государям великим, дабы прочих изумить.
Головин тоскливо на него взглянул:
– Не верится мне в сие… Не в величине суть. Горы вон в тридесять выше, да что?
– Сфинкс-то рукотворен!
– Ты мне скажи, Яков Вилимович, а на что египтяны его поставили? По блажи своей, чтоб других изумлять? Опять не верится… Когда я камень пригнал от шведов, в книгах читать принялся, а нигде не писано, на что. Они в старине глубокой свинкса воздвигли по какой-то нужде великой, не иначе. А то стали бы столь громадный камень волочь да тесать! И образом-то человек, а телом – зверь лютый, суть лев… Сказать, столь глупы были, тоже нельзя: от глупости люди рушат, а не сотворяют. Мы же ныне живем и не ведаем, на что?..
Сказал так Ивашка и вдруг узрел, что Брюс встрепенулся и уставился куда-то мимо, за его спину, и в глазах на миг возник испуг, чего не бывало да и быть не могло у самоуверенного генерал-фельдцейхмейстера. Почудилось, даже привстать хотел, как если бы сейчас сюда вошел император, единственный человек, перед которым он вставал.
Капитан помимо воли оглянулся…
В сводчатом проеме двери стоял тот самый детина, коему было позволено почивать на хозяйской кровати. Всклокоченный со сна, в вольной длиннополой рубахе и освещенный тусклой свечою, он напоминал привидение, роняющее зыбкую тень.
Видимо, он услышал последнюю фразу, сказанную Головиным, ибо, шаря пространство рукою, приблизился к нему и, склонившись, заглянул в лицо.
– А что, боярин, хочется изведать? – спросил, блуждая взором. – Да вижу, душа-то нетерпением трепещет…
– Напротив, не хочу, – наперекор ему сказал Ивашка, хотя в тот час подумал: а неплохо бы узнать, как образуется его жизнь после смерти Петра Алексеевича. – У меня душа от иного трепещет…
– От чего же? Все токмо и жаждут изведать, что завтра станется. Ты же противишься…
– И так тоскливо наше существование, – вздохнул Головин. – А узнай грядущее, так и вовсе от печали удавиться только.
– И то правда, боярин, – как-то неопределенно согласился югагир.
– Однако же хотел бы знать, каким путем поведем невесту? Сушей или морем?
– Тебе что более по нраву?
– Я морскому делу обучен, и мне сия стихия милей.
– Который нагадаю, тем и пойдем, – заявил Тренка. – Рано думать о пути, еще и невеста не высватана.
– А вот в сватах я не хаживал, – признался капитан. – И ремеслом сим не владею. Тут уж увольте…
– Сватовство – дело важное. Тебе и поручу, боярин.
– Да я и речей-то подобных заводить не умею!
– Речи немец говорить станет, а ты глаз свой навостри и взирай.
– Куда взирать-то?
– На невест, боярин. Царь ослепил меня в темнице – ты моими глазами станешь. На которую взор твой упадет, той и быть. Вот тебе покров! Как узришь деву, достойную Оскола, так покроешь ее главу, чтоб никто порчи не навел…
Ивашка ткань взял, сложил ее вчетверо и за пазуху спрятал.
– Про грядущее спрашивать тебя не стану, – сказал. – А про старинное спрошу. Есть такие люди, египтяны. У них еще Спаситель наш, Иисус Христос, скрывался… Слыхал про них?
– Слыхал…
– Они каменное изваяние воздвигли, свинкс называется. На тело позришь – зверь лютый, а лицо человеческое… Ты не знаешь, на что?
Тренка интерес потерял.
– Сам в книге прочтешь, коль пожелаешь.
– Да я читал… Нигде не сказано, на что!
– В вещей книге писано: время сторожить на чеп посажен…
3
Так, мечтая сватов заслать да обневеститься, Ивашка Головин сам сватом стал и обязанностью сей довольно тяготился, ибо не имел легкого, игривого ума, чтоб сразу же, с порога, завести веселый разговор да еще и обычай соблюсти, слова нужные сказать, к примеру, про красный товар и про купца-молодца. Нарочитые эти речи не вдохновляли, но более всего не давались все последующие, когда надо было обсказать родителям невесты, что это за молодец, где обитает, каков его достаток и прочее. Добро, что ездили по домам родовитых и именитых вкупе с графом, коего с честью встречали и, прослыша, кто жених, сразу не гнали взашей даже те, кто откровенно презирал новое дворянство и иноземцев, – все-таки опасались вельможу государя и выпроваживали с уважением.
А со слов Тренки Брюс собственноручно составил столбец, еще в недавнем прошлом от одних только имен у любого жениха голова бы вскружилась: Свиньины, Ртищевы, Оболенские, Нарышкины, Голомедовы, Валуевы и еще полдюжины бояр поменьше. Лишь некоторые из них жили теперь в новом стольном граде, а большинство – в Москве, Твери, Суздале и даже Белозерске, и, как утверждал югагир, у всех у них были дочери, сестры либо племянницы на выданье. Согласись государь отыскать невесту для Оскола, так сам бы призвал их вместе с родителями ко двору, учинил бы смотрины и скорое сватовство – кто бы отказал Петру Алексеевичу? Тут же попробуй объедь столько подворий за короткий срок, да еще не привлекая к себе внимания нынешней императрицы! Она же после первого и неудачного сватовства, по слухам, в тот час встрепенулась – доложили наушники!
И спросила:
– За кого Брюс сватал девицу у Оболенских?
Верные графу люди поспели раньше иных, отвели подозрения:
– Да за Головина Ивашку.
– Отчего это генерал-фельдцейхмейстер взялся его судьбу устраивать? Ранее он сего капитана и видеть не желал. И почему поехал к Оболенским? Я и лучше невесту найду. Пусть обождет, как только дела государственные улажу, так и оженю его.
Первейшее дело она все же справила, назначив Брюса главным распорядителем на похоронах, и в один день случилось погребение и служба на сороковины. И когда наконец император земле был предан, жена покойного возомнила себя императрицей и пожелала устраивать судьбы придворных и приближенных, в числе коих Ивашка покуда оставался.
И еще добавила:
– Передайте графу, пусть заглядывает ко мне иногда. Я давно не слышала всевозможных мистических историй. А прочие мне так скучны!
А сватовство у Оболенских не вышло, хотя поначалу и заладилось по той причине, что старый князь чего-то не расслышал, поскольку был туг на ухо, и подумал, будто его племянницу приехали сватать за капитана; дядя умышленно ее из Москвы привез, дабы в Петербурге замуж выдать. Девица в невестах засиделась, считай перестарок, на двадцатом году – Оболенских тогда еще на придворные ассамблеи не звали, а где еще подходящего жениха сыщешь? Князю и втемяшилось, что за Головина сватают, да еще сам генерал-фельдцейхмейстер Брюс пожаловал и чести удостоил. Хотел уж невесту звать, дабы иконой обнести, но граф вовремя понял, что путаница происходит, и кое-как растолковал старому, за кого на самом деле сватают.
Тот и вытаращил глаза:
– Югагиры, это что за народ такой? Чьей он породы? Французской? Или гешпанской?