Наследство из Нового Орлеана, стр. 87

Она услышала рыдания и поняла, что плачет сама. Она плакала от боли и от счастья – от любви, которую могла дать кому-то, любви, которую копила в себе всю свою жизнь, дожидаясь того, кто будет нуждаться в ней.

Вэл встал на колени и, подтянув ее вверх, прижал ее к своей груди.

– Держись за меня, – сказал он, и руки Мэри обвили его тело, прижимая его к ней, а ее – к нему. Его руки скользнули по ее спине, растопыренными пальцами он сжимал ее ягодицы, пальцы впивались в ее кожу, прижимая ее все теснее и теснее по мере того, как он все глубже и глубже входил в нее, пока она не закричала от боли и ощущения зависимости и принадлежности ему, которое пугало и одновременно делало ее счастливой, – от ощущения, что и он теперь принадлежит ей, потому что его крик слился с ее криком.

Она все еще прижималась к нему, когда он наконец расцепил ее руки и оттолкнул ее от себя. Он опустил ее на постель и отстранился. Мэри лежала, чувствуя себя не в силах шевельнуться, невесомой, слабой от любви, которую только что отдала ему, от той любви, которая переполняла все ее существо. Она хотела бы рассказать ему, что она сейчас чувствует, но понимала – никакие даже самые высокие слова не в состоянии выразить ее чувства. Она лишь пожирала его глазами.

Вэл отошел от постели. Мэри услышала плеск воды и представила себе, как он умывается. Ей хотелось подойти к нему, снять с него простыню и самой умыть его красивое, сильное, дорогое ей тело. Но она не могла шевельнуться – ей было слишком больно. Позже, пообещала она себе. У нас впереди целая жизнь. Может, она научится и брить его, будет мылить его подбородок, а затем медленно снимать щетину, мазок за мазком, целуя его всякий раз вслед за движением бритвы. Она провела языком по губам, воображая ощущение его кожи.

Вдруг Вэл очутился рядом. Мэри протянула к нему руки. Он отпрянул.

Она увидела, что он уже одет, но не в прежний костюм, а в домино с капюшоном, к которому была пришита маска, закрывавшая верхнюю часть лица. Костюм был черным, под него он поддел белую рубашку и черные брюки. В полумраке комнаты от его облика веяло тайной и какой-то скрытой угрозой. Мэри улыбнулась:

– Вэл, ты внушаешь страх. Ты стал похож не то на разбойника, не то на пирата. В любом случае портной у тебя отличный.

Но он не рассмеялся на ее шутку. Со всей серьезностью он опоясался простым устрашающего вида ремнем с ножнами и мечом.

Затем он медленно подошел к кровати. И тогда рассмеялся:

– Мои поздравления, мадемуазель. Вы оказались еще более искусной, чем я предполагал. Я было намеревался заплатить вам два доллара, как хорошей, добросовестной шлюхе, но вы, пожалуй, стоите побольше.

На грудь Мэри упала сверкающая золотая монета. Мэри почувствовала холод металла на коже. Она с трудом села:

– По-моему, это не смешно, Вэл. Это мерзкая шутка. Он снова засмеялся:

– Если и шутка, то на сей раз над вами, не надо мной. Мы, так сказать, поменялись ролями. Надеюсь, маскарад вам пришелся по вкусу? Особенно хорош оказался священник, не правда ли?

Мэри потрясла головой, пытаясь отмахнуться от его слов. Нет, это неправда. Он не мог так поступить с ней. Она вглядывалась в лицо Вэла, надеясь найти опровержение его словам. Но капюшон скрывал его, видны были лишь рот и подбородок. Этот рот казался чужим, с тонкими, злыми губами.

Губы растянулись в улыбке, затем раскрылись в смехе. И он ушел. Она слышала его голос из гостиной:

– Надеюсь, я заставил вас ждать не слишком долго, джентльмены. Благодарю вас за помощь в этом небольшом веселом спектакле. Полагаю, вы позволите мне угостить вас обедом до начала бала.

– С вас не только обед, но и выпивка, причем на всю ночь. Вы говорили о пяти минутах, а прошло чуть ли не пятнадцать.

Вэл расхохотался беззаботным детским смехом:

– Она оказалась более интересной штучкой, чем я ожидал. Я бы рекомендовал вам всем попользоваться ею, да ждать не хочется. Я чертовски голоден.

Мэри прижимала руки к ушам.

Но все равно его слова доносились до нее.

Глава 48

Улицы были заполнены толпами людей, еще более шумными, чем утром. Лица были скрыты теперь не только масками, но и сгустившимися ночными тенями. Уличные фонари, очерчивающие широкие круги, высвечивали прыгающие и выделывающие курбеты фигуры в маскарадных костюмах.

Свет, падающий из открытых дверей кофеен, выхватывал из темноты компании гуляк, столпившихся по соседству. Движущаяся живая человеческая масса чувствовалась и в темноте, заполнившей промежутки между домами.

Вовлеченная в общий поток, Мэри, спотыкаясь, брела по Ройал-стрит. Обхватив себя руками, она пыталась защитить свое и без того израненное тело от толчков. Но на каждом шагу она натыкалась на каких-то весельчаков и, морщась от боли, заставляла себя двигаться вперед. Ее лицо было скрыто белой кружевной накидкой, кроме того, она по мере возможности старалась держаться в тени. Ей хотелось укрыться от своего позора.

Вокруг было множество фигур в домино. Каждый раз при виде одной из них она сжималась от страха, но ее тихий стон растворялся в общем праздничном гаме. Гром труб и свистки раздавались прямо возле ее ушей. Какой-то шут размахивал своими колокольцами перед ее лицом, пираты и мужчины в женских платьях ловили ее и целовали сквозь вуаль. Она оставалась безучастна ко всему.

Добравшись до сада возле собора, она прислонилась к его железной ограде, ухватившись за колья, чтобы удержаться под натиском разгулявшейся прыгающей и скачущей толпы.

Мимо нее прошли трое одетых в костюмы пажей эпохи Ренессанса мужчин, в руках у них были пылающие факелы. На секунду они осветили съежившуюся белую фигурку Мэри и сад. Мэри отвернула лицо в сторону. По другую сторону ограды она увидела, как какая-то парочка в масках занимается любовью. Рядом валялись сброшенные шелковые костюмы.

Опустив голову, она побежала, превозмогая боль и натиск толпы, и бежала до тех пор, пока не очутилась перед входом в собор.

Внутри собора было тихо. Шум уличного праздника здесь был едва слышен.

Ярко горели свечи. Свет их казался чистым и торжественным.

Вокруг было пусто. Мэри была одна.

Она преклонила колени перед алтарем. Потом упала, раскинув руки в самоуничижении. Губы ее почти касались каменного пола, шепча отрывистые фразы. Она молила Бога простить и утешить ее.

Так прошло три часа. Мэри била безудержная дрожь. Она продрогла до костей. Душа ее была полна отчаяния и тоски, Бог не отвечал на ее молитвы.

Свечи на алтаре мигнули и погасли.

Все еще дрожа, Мэри заставила себя подняться.

– Я одна, – всхлипнула она. Но звук ее рыданий растворился в огромном темном старом соборе.

Теплая волна залила сердце Мэри, она почувствовала, что дрожит, – казалось, ее пожирал изнутри огонь. Ненависть и ярость вытеснили в ее юном сознании веру в человека и в Бога.

Она выпрямилась, расправив узкие плечи, и выставила вперед подбородок, как бы бросая вызов несправедливой, жестокой судьбе – нет, она не поддастся отчаянью!

– Да будет так! – прокричала она.

И на сей раз ее крик отозвался эхом в каждом уголке.