Счастливый конец света, стр. 6
– Не знаю, как насчет объективов, – вслух сказал я, – а микрофоны у них отличные.
– А глушитель на что? – сказал Допотопо. – Вот гляди!
И он поднес большой палец к ноздре:
– Да не на меня, на небо гляди!
Я задрал голову: наше изображение исчезло, и по небовидению пошел рекламный ролик «Приглашаем на секскурсию в Большой Охохой!»
– Видал? – улыбнулся Допотопо. – Просто и надежно. Они моего носа, как черт ладана боятся! Так
что, ежели захочешь что сказать не для чужих ушей, дай мне знак, и я все устрою… у-у, черт!…
Последнее относилось к обшивке парома, которая оказала сопротивление ногтю его большого пальца,
С удовлетворением наблюдая, как Допотопо морщится, рассматривая сломанный ноготь, я вкрадчиво полюбопытствовал: кого еще, кроме нас, может заинтересовать вся эта рухлядь? От кого, собственно говоря, мы пытаемся скрыть наши приготовления?
Покосившись наверх и сокрушенно покачав головой – «секскурсия» там была в самом разгаре, – До-потоп о шепнул:
– Дай бог, взлетим, тогда узнаешь… У тебя, случаем, трифаносомы нет с собой?
– А разве вы… – вопрос застал меня врасплох, я знал, что он не пьет. – Нет, конечно, я же обещал вам, что не притронусь…
– Не притронусь! – передразнил он меня. – А ты хоть раз-то прочитал, что там на флаконе написано? На-руж-ное!…
Допотопо пососал раненый палец, сплюнул и вынул из кармана ржавый гвоздь (не тот ли, которым он пробивал антигравитационное поле?):
– Ладно, пошли дальше. Смотри, хлопчик, ежели чего не упомнишь или перепутаешь, буду искать себе другого помощника.
Угроза возымела на меня обратное действие. Если до сих пор я еще кое-что запоминал, то теперь, заставляя себя концентрировать внимание, я забывал даже то, что, казалось, уже прочно осело в памяти. Страх, что меня могут не взять в экспедицию, заставил меня пойти на отчаянный шаг: украдкой я стал крепить к отмеченным Допотопо предметам микродатчики – будь что будет…
9
Мне так и не удалось постичь критерии отбора, которыми пользовался мой наставник. Сделав, скажем, загогулину на изъеденном ржавчиной, громоздком и неудобном в обращении электронном топографе, он тут же носком ботинка мог отфутболить новенький инфракрасный телескоп с незначительным, легко устранимым дефектом. Отшвырнув носком другого ботинка миниатюрную установку для дуговой сварки оптических волокон, он восхищенно цокал языком при виде ультразвуковой сирены, работающей в диапазоне ста тысяч герц, не доступном для нашего слуха. Не обратив внимания на хорошо сохранившийся регистратор сотрясений, без которого немыслим длительный полет, он оставил царапину на трехтонной алюминиевой болванке и велел мне поискать еще одну такую же, нe объяснив, для чего это нужно, но посоветовав «в свободное от подпиток время» полистать справочник по антеннам для приема гравитационного излучения. С риском сломать себе шею Допотопо облазил статор ускорителя электронов одного из первых выпусков, заставив меня искать к нему ротор, в то время как дюжина почти новеньких скафандров оставила его равнодушным. Не поведя даже бровью в сторону сканирующего электронного микроскопа, который я мог бы починить без особого труда, он исцарапал целый штабель гальванических ванн, в которых не была главного – электролитов. А когда с сияющим лицом, он стал извлекать из-под обломков пластикового контейнера позеленевшие от времени алебарды, булавы, секиры, кривые сабли и обоюдоострые мечи, в то время как под нашими ногами валялись, отливая вороненой сталью, почти целехонькие трехствольные лаузеры и бесшумные дальнобойные метинги, я окончательно смирился с уготованной мне ролью круглого болвана, повторяя про себя транквилизирующий афоризм одного из древне-триэсских мыслителей: «И понял я, что непонятен мир»…
Сучковатая палка Допотопо, как сверхчувствительный стетоскоп, прослушивала бока радиометрического влагомера, обшивку списанного реактора на быстрых нейтронах, трещины овальных зеркал солнечной печи, вмятины на баллонах для тушения горюче-смазочных материалов, осколки облицовочных панелей для багажных отсеков, рваные дыры на стенках пироприемника, перекореженный шпиндель камнерезного станка, сплющенный в гармошку раструб синтезатора химических соединений, облысевшие щетки стеклоочистителей, разбитые поляроидные фильтры синхротронного излучателя, полусгоревший автомат для чтения криптограмм…
Микродатчики у меня давно кончились, приходилось опять мучить свою память, чтобы удержать в ней хоть малую толику из того, что отмечал Допотопо. К тому же меня бесило назойливое внимание к нам со стороны «Трех шестерок», то и дело проецирующих наше изображение на экран небосвода, из-за чего приходилось запоминать и заведомо ненужную информацию, поскольку Допотопо не всегда успевал предупредить меня, когда его отметины действительны, а когда – для отвода глаз.
– Вся наша экспедиция, хлопчик, – успокаивал он меня, – для отвода глаз.
Пару раз мы спугнули шестипалых старьевщиков с Черного Хутора, промышлявших, как объяснил мне наставник, перепродажей портативных турбогенераторов, которые у нас на Триэсе вышли из употребления еще в конце прошлого века, в то время как на обнищавшем сателлите они оставались предметом острого дефицита. Допотопо, умевший с грехом пополам изъясняться на их писклявом наречии, объяснил им, что мы не из таможенного надзора и пообещал подыскать и наладить для них дюжину движков в обмен на паклю, которая на Черном Хуторе продавалась по бросовым ценам. Тех его предложение крайне заинтересовало, а когда они узнали, что их вдребезги разбитый планер восстановлен и за ту же паклю – фунт на фунт – может быть хоть сейчас передан его законному владельцу, то подняли радостный щебет и тут же выложили перед нами шесть тюков пакли и два мха, умоляя немедленно вернуть им планер, который, как выяснилось, был флагманским кораблем их чернохуторской транспланетарной флотилии, и авария коего обернулась для них транснациональной катастрофой.
Мое естественное желание узнать, зачем Допотопо вдруг понадобилось столько пакли, было удовлетворено лишь частично: он намеревался затыкать ею слишком болтливые рты…
Позднее мне стало понятно многое из того, что поначалу ставило в туник. Скрытность наставника, его грубость и бесцеремонность сильно омрачали радость от предстоящей экспедиции. Конечно, я старался сдерживать переполнявшее меня чувство обиды, безропотно выполняя любые, даже самые нелепые, на мой взгляд, указания, а он, словно подливая масла в огонь, с каждым днем становился все вреднее, несноснее.
Как-то я все же не выдержал, взорвался:
– Наставник, почему ты делаешь из меня идиота? Почему не объяснишь, зачем все это нужно? Почему все держишь от меня в секрете? Ты что, не доверяешь мне?
Допотопо приложил раненый палец к ноздре и, когда мы исчезли с небосклона, прошептал:
– Я не секреты держу от тебя, а тебя – подальше от секретов, чуешь разницу?
Никакой разницы я не увидел, но подобных вопросов решил больше не задавать, поняв, что это бесполезное занятие.
10
Возвратив чернохуторянам их флагманский корабль вместе с обещанными двигателями – с ними пришлось порядком повозиться, и все это за какую-то дурацкую паклю! – я был удостоен высокой чести лично пожать их вожаку все его шесть скользких лягушачьих лап. Допотопо тут же дал мне следующее поручение: набрать подсобных рабочих для строительства корабля. Не специалистов, не мастеров, а именно простую рабочую силу, причем из числа тех, кто раньше никогда этим не занимался!
– Чем меньше будут знать, тем меньше пакостей от них ждать, – так объяснил свое решение Допотопо.
В ближайшей ночлежке для перемещенных лиц я без труда подобрал команду из поросших густой сиреневой шерстью перанумитов, на редкость сильных и послушных существ, умственный уровень которых колебался в широком диапазоне от легкой дебильности до беспробудной идиотии, о чем свидетельствовали их санкарты, любезно, хотя и не бескорыстно переданные мне хозяином ночлежки. Тем не менее Допотопо решил подвергнуть их предварительному тестированию и, убедившись, что никто из них не может отличить штукерштекер от штукершмекера, не умеет пользоваться болторезом, предпочитая перекусывать заклинившиеся болты зубами и т. д., пришел в восторг: