Аве, Цезарь, стр. 26

Син-син снова разразился детским смехом, хлопнул в ладоши и включил следующую камеру.

По безлюдной улице неслась свора собак всевозможных мастей. Впереди своры, естественно, бежала Изабелл!

— Сукина дочь! — восторженно шепнул режиссер, глядя, как из-под заборов, из дверей, окон, подворотен, подвалов появлялись новые четвероногие друзья человека и присоединялись к своре…

Перед режиссером светилось множество контрольных экранов, и на всех разворачивались бурные события. И от него, Син-сина, зависело, что и в какой последовательности увидят телезрители. Надо отдать ему должное: Син-син был превосходным монтажером — на глазах у всей Гурарры он превращал серию прямых передач, сухих репортажей с места событий в канву захватывающего детектива!

Двери и окна мясной лавки были широко распахнуты. Оттуда доносилось кровожадное урчание, визг дерущихся собак. Из окна выпрыгнул огромный волкодав с целым окороком в зубах. В дверях показалась Изабелл, неся в зубах целлофановый пакетик с петушиными гребешками…

Сняв шляпу, Крус стоял у витрины, на которой в богатом ассортименте было представлено мыло фирмы «Рекс».

По щеке детектива ползла скупая слеза.

Послышался радостный лай, и Крус увидел Изабелл!

Скупая слеза уползла обратно…

Крус сидел на садовой скамейке и кормил Изабелл петушиными гребешками. Мимо, что-то выкрикивая, прошел продавец газет. Крус купил «Гураррский экспресс», развернул. В центре страницы была помещена большая фотография улыбающегося Гриса с дорисованной на голове маленькой короной, которая одновременно была и одним из наручников. Другой свисал из-за уха огромной серьгой, придавая Грису вид заправского пирата. Крус пробежал глазами заголовки:

Крус усмехнулся и, протянув Изабелл последний гребешок, стал медленно натягивать белые перчатки.

— Наконец-то! — воскликнул Син-син, глядя, как на одном из экранов Крус натягивает перчатки.

На втором экране был виден кабинет Фоббса; шеф апримской полиции допрашивал Гриса.

— Касас! — включив ревербератор, заорал Синсин.

Комментатор проснулся: многократное эхо на разные голоса повторяло его имя. Он повернулся к перекочевавшему за его спину первому экрану: прямо на него бежала Изабелл. За нею быстро шагал Крус.

— Касас, приготовиться! Крус выходит на нас!

— Давно пора, — зевнул Касас.

Син-син щелкнул тумблером «глав. оператор».

— Зольдатт, ты готов?

— Фсекта катоф! — бодро ответил оператор.

XVI

Когда Крус и Изабелл проскользнули в кабинет Фоббса, допрос подходил к концу.

Перед шефом сидел Грис. Он то и дело улыбался, обнажая ряд неестественно белых зубов, сидел, небрежно закинув ногу на ногу, как на великосветском рауте, даже наручники на его холеных руках выглядели скорее экстравагантными манжетами.

Шеф апримской полиции глядел на него, как скульптор на свое лучшее творенье:

— Да, Цезарь Грис, много горя принесли вы Гурарре, которая еще долго будет оплакивать великих мужей, погибших от вашей руки! Вы были неуловимы, Цезарь! — в голосе Фоббса появилась чуть ли не отеческая теплота. — И если бы не ваше безрассудное покушение на Сирену Сириас, как знать, сколько бы нам еще пришлось охотиться за вами!…

Фоббс глядел на Цезаря, как охотник на долго выслеживаемую и наконец подстреленную дичь:

— Но, видно, и у таких опытных душегубов, как вы, рано или поздно сдают нервы! Однако теперь, когда все кончено, когда вы в наших руках, как говорится, с потрохами, стоит ли отпираться, Цезарь?

Одарив телезрителей (оператор взял крупный план) очередной белозубой улыбкой, «опытный душегуб» томно произнес:

— Мне незачем отпираться, господин Фоббс, я невиновен.

Крус тихо присвистнул, заставив нескольких полицейских обернуться. Он приложил палец к губам и шепнул Изабелл:

— Это тот самый дядя, который сообщил нам о небольшом сюрпризе, помнишь, я тебе рассказывал?

Изабелл понимающе кивнула мордочкой.

— Я был о вас лучшего мнения, Цезарь, — лицо шефа начинало традиционно багроветь (на черно-белых экранах — темнеть).

— Неизвестно, на что вы надеетесь, но, располагая таким количеством улик, я могу вас заверить, — Фоббс глянул в глазок телекамеры, — перед лицом телезрителей, что очень скоро вам придется пересесть на другой стул, электрический!

Услышав последнее слово, Цезарь Грис привычно дернулся, словно через него опять пропустили электроток.

— Конечно, вы предпочли бы императорский трон, не так ли? — упиваясь трудным триумфом, продолжал рокотать Фоббс. — Внешние данные у вас есть, ничего не скажешь, но за этой аристократической внешностью…

Что скрывается за аристократической внешностью Цезаря Гриса, Фоббс не договорил; к нему склонился неизвестно откуда возникший Касас и, что-то прошептав на ухо, так же неожиданно исчез.

Фоббс откашлялся, поправив пластырь на лбу и, глядя прямо в объектив телекамеры, произнес:

— Поскольку с помощью телекомпании «Камера обскура», которая столько сделала для успешного завершения этого следствия, вся Гурарра присутствует на данном допросе, мы еще раз подведем итоги.

Он зашелестел бумагами, разбросанными по всему столу:

— Итак, на пистолетах, которые вы подсовывали споим жертвам Мистикису и Сирене Сириас — отпечатки ваших музыкальных пальцев… В вашей камере обнаружен пистолет. Одной пули не хватает — ее нашли в груди Сирены Сириас… Чтобы ввести в заблуждение полицию, вы отнесли к оружейному мастеру несколько пистолетов системы «чао» и просили его сделать в стволах одинаковые насечки. Так я говорю, мастер Канатис?

От стены отделился сухонький старичок и охотно подтвердил:

— Так точно, господин начальник. Этот молодой человек приятной наружности принес мне пару месяцев назад пять пистолетов системы «чао» и один ствол неизвестной системы и попросил, чтобы, значит, я сделал во всех пистолетах такую же насечку, как в том стволе. Заказ я выполнил в срок, господин начальник.

— Идем дальше! — Фоббс входил в раж, и его рокочущий бас походил на голос рока. — Установлено, что вы, угрожая смертью Сирене Сириас, приказали ем по телефону явиться к зданию управления и застрелить Мистикиса! Правда, застрелили его вы, а Сирена нужна была вам лишь для отвода глаз полиции! Кстати, Цезарь, никакой тотальной фонотеки у нас нет! — Фоббс пребывал на краю полицейского блаженства. — Это был наш холостой выстрел, которого вы испугались до такой степени, что пошли на безрассудство — покушение на Сирену в здании внутренней тюрьмы! Но Сирена жива, Цезарь, и узнала ваш голос. И я, Цезарь, узнал его, голос похабного сквернослова и подлого убийцы!

— Я никого не убивал! — пискнул подлый убийца, пытаясь вскочить со стула.

Абабас без труда и с явным удовольствием вдавил его обратно в сиденье.

Тут Фоббс заметил Круса и нахмурился. Детектив приветливо махнул рукой и сделал знак, чтобы шеф продолжал допрос, а сам пробрался вдоль стены и пристроился на свободном стуле вне поля зрения телекамеры. У его ног легла Изабелл.

— И наконец, Цезарь, — обвинительная речь Фоббса достигла апогея и теперь никто, даже Крус с его насмешливым взглядом, не мог остановить его, — у нас есть кадры…

Фоббс попытался открыть шкатулку, где он хранил наиболее ценные улики, но она, как обычно, оказала достойное сопротивление, и Фоббс отставил ее, чтобы проза жизни не принизила исторического значения момента:

— … у нас есть кадры, которые запечатлели ваш медальный профиль на Площади Воркующих Голубей и перед этим зданием незадолго до убийства, вернее, до убийств! И на всех кадрах, Цезарь, вы почему-то стыдливо прячетесь в тени телекамеры, из-за которой стрелял убийца, чтобы не попасть в поле зрения объектива! Вам этого недостаточно? Спасибо компании «Камера обскура», которая любезно собрала и передала в распоряжение полиции эти убийственные улики!…