Аве, Цезарь, стр. 19
— Не кого-то, а что-то, притом не подозреваю, а уверен.
— Ну так скажи мне, детка! — опять взмолился Фоббс.
— Пока не могу. Во-первых, я уверен лишь на девяносто девять процентов, поэтому мне и нужны все материалы об убийствах, чтобы найти в них недостающий процент. Во-вторых, обладая столь крутым нравом и, к сожалению, не обладая должным терпением, вы можете вспугнуть его, шеф, и тогда мы ничего не добьемся. Преступник очень хитер, и если ловить его, то только с поличным. Но я вам обещаю, что очень скоро Цезарь будет сидеть у вас в кабинете в симпатичных наручниках.
Фоббс уставился на него тяжелым взглядом:
— Значит, не доверяешь?… Впрочем, возможно, ты и прав, детка. Я чертовски устал от этой бессмысленной возни с тенью Цезаря и порой готов сам сесть на электростул, лишь бы покончить с этим!… Пока, детка, и…
Фоббс кивнул в сторону телефонного аппарата:
— Не валяй дурака, ладно?… Скажи честно, зачем ты отсоединил телефон?
Крус замялся:
— Какой-то идиот все время звонит спрашивает, понравился ли мне его сюрприз…
— Что за сюрприз?
— Понятия не имею, — опять соврал Крус, и по его смущенному лицу было видно, что вранье — не его призвание. — Мне надоело, вот я и…
— Все, я уезжаю.
Как только Фоббс скрылся в дверях, из туалетной комнаты выскочила взъерошенная Изабелл и залилась подобострастным лаем.
Наполняя ее блюдце ионом, Крус вспомнил, что вот так же, в спину Фоббсу, с полчаса назад лаял Касас. Внебрачная дочь апримских подворотен и «господама» телекомпании «Камера обскура» питали одни и те же чувства к начальнику полиции и изливали их в одинаковой форме…
Опустив на пол блюдце, Крус произнес с напускной строгостью:
— Не думай, что я забыл про наказание, просто у меня нет кипяченой воды!
Изабелл с жадностью набросилась на ион, благодарно задрав божественный, по мнению Круса, хвостик…
VIII
Главный Конструктор аппетитно хрустел ножкой молодого павлина.
Ирасек и Ева сидели напротив, с нежностью глядя на отца.
— Ты работаешь? — спросил Главный Конструктор. — Покажи ладони.
— Ты лучше туда взгляни, — Ирасек показал рукой на стоявшую вдалеке глыбу розового мрамора, из которой проступали контуры женского тела.
Это была незаконченная скульптура Евы.
— Недурно, — сказал отец.
— Хочу увековечить подругу мою, — улыбнулся Ирасек.
— Она сама себя увековечит, — усмехнулся Главный Конструктор, кивнув на ее полный живот. — Свое бессмертие она носит в себе, Ирасек. А мы, мужчины, можем продлить свою жизнь только в добрых делах, вещах и мыслях.
— И в убийствах, — неожиданно добавил Ирасек.
Главный Конструктор едва не подавился костью:
— Кхе, кхе… о чем ты, Ирасек?
— Вот об этом, — Ирасек ткнул пальцем в остатки молодого павлина. — Ведь это ужасно — лишить живое существо самого дорогого — жизни!…
— Ужасно не столько для убитого, — подхватила разговор осмелевшая Ева, — ему все равно, сколько для убийцы, — она показала рукой на Ирасека, — как жить ему дальше, отец?
— Я не хочу быть убийцей, — сказал Ирасек.
«Все же я действительно никудышний редактор», — подумал Главный Конструктор. Вслух сказал:
— Значит, не убивай. Но вам придется обходиться без мяса.
— Обойдемся, — сказала Ева.
— Ирасек, — спросил Главный Конструктор, — на тебя никогда не нападали звери?
— На меня нет, а на Еву — да, дикий кабан.
— И что?
— Я обезоружил его, — сказал Ирасек и показал висевшие у него на поясе два кабаньих клыка. — Вырвал ему злые зубы.
— И теперь, — подхватила Ева, — кабан стал совсем ручным!
— Кормится из наших рук вареными бобами, — добавил Ирасек.
Главный Конструктор не выдержал и громко захохотал:
— Пусть только добрые наследуют землю и будут жить на ней вовек!
— Ты надолго к нам, отец? — спросила Ева.
— Нет, сейчас улетаю. Но скоро я намерен… — он помолчал, допивая гранатовый сок, намерен прислать сюда к вам одного хорошего человека — надолго, может быть, навсегда…
Молодые удивленно переглянулись: вот уже столько лет они не видели никого, кроме отца…
Главный Конструктор поднялся:
— Спасибо, дети мои. Будьте счастливы, как и прежде. Не балуй Еву, Ирасек, пусть двигается как можно больше. И ты работай, сын мой, помнишь, в Оранжевой Книге: «Время обнимать и время удаляться из объятий»?
— Там нет такого места, отец, — сказал Ирасек, — я помню наизусть всю книгу!
— Да, да, — спохватился Главный Конструктор, — я ошибся.
Это из другой книги, которую вам еще рано читать!
И Главный Конструктор подумал, в который раз, что не надо было так выхолащивать Оранжевую Книгу, которая в его редакции была хороша только как руководство по безоблачному счастью…
Он обнял Еву, затем отвел Ирасека в сторону.
— Сын мой, — зашептал он, — ты уже мужчина, скоро станешь отцом, основателем нового рода. Не знаю, когда мы увидимся, может случиться, что и никогда… — Главный Конструктор сжал его руку, — успокойся и выслушай меня!… Мы — не боги, Ирасек, поэтому у нас есть начало и конец, и есть середина, которую мы называем жизнью… Я сделал все, что было в моих силах, чтобы тебе, моему сыну, жилось счастливо на этой земле. Теперь пришла твоя очередь проявить такую же заботу о своем ребенке… Что я хочу сказать тебе на прощанье? Храни непорочность и наблюдай правду, только в этом есть будущность, Ирасек, только в этом обретешь ты крепость во время бедствий!… Да, да, возможных бедствий!… Чистота и праведность — вот твой закон и твой порядок, сын мой! Добро и любовь да возвысят тебя, Ирасек! Прощай, сын мой!
Главный Конструктор круто повернулся и стал взбираться к площадке, на которой оставил вертолет. Ирасек смотрел ему вслед, и на его лице была тревога.
— О чем вы шептались? — спросила подошедшая Ева.
Ирасек заставил себя улыбнуться:
— Обсуждали, кого тебе лучше родить — мальчика или девочку…
— И что вы решили?
— Родишь — узнаешь…
А Главный Конструктор быстро поднимался по тропе, жадно вдыхая горный воздух, так похожий на воздух далекого детства…
IX
Грис брился. Разглядывая свое лицо в профиль и анфас, любуясь матовой кожей, волевыми губами и не менее волевым подбородком и, конечно же, своим самым дорогим состоянием — полным комплектом импортных белоснежных зубов, Грис невольно задавался вопросом: к какому полу он принадлежит — к сильному или прекрасному? И, улыбаясь своему отражению в зеркале, неизменно отвечал — к сильному прекрасному полу…
Грис терпеливо ждал, что придет время, и ему воздадут должное. И вот час пробил! И хотя внешне его жизнь пятисекундного актера, рекламирующего с телеэкрана зубную пасту «Молодой барс», мыло фирмы «Рекс» или гробы фирмы «Реквием», мало чем изменилась, с каждым днем Грис все явственнее ощущал запах лавров, все отчетливее представлял, как они венчают его не очень высокое, но чрезвычайно выразительное чело…
Его мечты об одной из восточных пряностей прервал телефонный звонок.
— Аве, Цезарь! — краем забитого мылом уха услышал он знакомый голос. — Как поживает наш несравненный Нарцисс? Небось, все смотрится в зеркальную гладь, приводя в эротический трепет озерных нимфоманок?
Грис заулыбался в трубку:
— Все в порядке, маэстро! Я, как всегда, в отличной форме!
— Ну и прекрасно! Правда, сегодня форму придется сменить.
— Я вас слушаю, маэстро.
— Задачка для начинающего шалопая: напиться, набить морду первому попавшемуся верноподданному и попасть в полицию.
Лицо Гриса исказила брезгливая гримаса:
— Ну что вы, маэстро, мне — и вдруг такое грязное дело!…
— Скажи спасибо, что не «мокрое»! За это грязное дело ты отсидишь несколько суток, а вот за твою «чистую работу» тебе грозит, даже по самым скромным подсчетам, целый электрический гарнитур!…
Грис дернулся, словно через него прошел электрический ток: