Сумчатые баллады, стр. 21
Рабочий день
Заканчиваю программу. Иду за следующей. Беру. Запускаю файл. Прихожу в офис.
— Ребята… Посмотрите, тут звука нет.
— Не может быть. — говорит дежурный менеджер Дженни. — Какой номер файла?
— Вот.
Находит, запускает. Звука нет.
— Однако. Это, наверное, при закачке что—то не сработало. Ладно, я его вечером закачаю снова, а пока вот еще одна русская программа.
Беру. Запускаю файл. Смотрю. Прихожу в офис.
— Ребята, это вообще не русский.
— Как, не русский, не может быть… — говорят оба дежурных менеджера хором.
— Да сами посмотрите.
— Какой номер файла?
Смотрят.
— Да, — говорят, — действительно. А что это?
— По—моему, армянский.
— А ты не знаешь армянского?
— Нет.
— Совсем?
— Совсем.
— А, — голосом крыловской лисы, — если мы монтажные листы найдем?
(Вспоминаю предыдущий опыт.)
— Нет.
— С киргизского — да, с казахского — да, с якутского — да, а с армянского — нет?
— Ну переводчика с якутского в Австралии не найти, климат не тот, а переводчики с армянского есть.
— Ну ладно… У нас больше готовых программ нет. Возьми вот, тут файл с субтитрами для глухонемых, посмотри, что распознавалка там наработала.
Беру. Запускаю файл. Сверяю первые 15 минут. Иду в офис.
— Ребята…
По большевикам прошло рыданье.
— …там текстовой файл на 16 минуте кончается.
— Как кончается, не может быть!
— Э…
— Номер файла.
Смотрят.
— Ладно, вот тебе еще одна распознавалка. Будем искать хвост этого файла.
Беру. Запускаю видеофайл. Ищу текстовой. Иду в офис.
— Ре…
— ЧТО.
— Текстового файла вообще нет.
— Не… номер файла.
Смотрят.
— Знаешь что, к вечеру твоя программа загрузится — а ты иди домой, наверное. Тебе до конца смены всего ничего.
— Спасибо, — говорю.
— Да не за что.
Фрэнсис Гринуэй, чертежник и строитель, как и многие из знаменитых австралийцев, прибыл на свою новую родину в хорошо упакованном виде.
На старой родине он успел отметиться так, что заработал себе смертный приговор, который потом заменили 14 годами каторги.
Принесло его в Сидней вовремя — губернатор Маквори как раз запускал свои строительные проекты и ему очень нужны были люди. А Гринуэй оказался прекрасным архитектором.
После того, как он построил сиднейский маяк, его каторжный срок изволил как бы испариться, и Гринуэй уже как свободный человек успел понастроить целый ряд замечательных зданий в колониальном и тюдоровском стиле, проесть печенку двум администрациям и наградить город несколькими курьезами. Например, сиднейская консерватория располагается в спроектированных им конюшнях губернаторского дворца. Дело в том, что Гринуэй несколько увлекся и, когда здание было закончено, стало ясно, что держать в нем лошадей… это некоторый перебор. Тем более, что в Лондоне посмотрели на проект самого дворца — и зарубили его к русалочьей бабушке, потому что не были уверены, что в колонии найдется нужное количество земли, и были точно уверены, что в колонии нет таких денег.
Но в 1837 пришла к нему разрушительница собраний, в 1901 Австралия стала независимой… завелась у нее и своя валюта. А на купюрах, соответственно, разнообразные местные знаменитости и культурные герои.
Вот так вот выглядела бумажная купюра в 10 долларов.
И пусть кто—нибудь скажет, что у австралийцев нет чувства юмора. В какой еще стране вы найдете на деньгах изображение человека, приговоренного к виселице за подделку?
Мелочи:
кустодиевская купчиха, кровь даже не с молоком, а со сливками. Все на месте — блеск в глазах, румянец, стать, платье и даже шаль. На коленях — кошка. И не какой—нибудь облегченный вариант, а, кажется, норвежская лесная. Во всяком случае, на коленях в свернутом состоянии она умещается не вполне.
И все это несется по забитой людьми и машинами улице делового центра на скутере для инвалидов, проскальзывая в щели, лихо объезжая заторы и предупреждая зазевавшихся жизнерадостным «Pardon!» Кошка спит.
Прихожу сдавать кровь. По помещению лаборатории мечется, видимо, медсестра, что—то раскладывая, переключая, разливая и сортируя.
— Мне бы…
— Да. Сейчас. Стойте, где стоите. Не мешайте.
Стою. Она опять что—то переключает и укладывает. В процессе защелкивает на моей руке браслет и опять пробегает куда—то мимо. По дороге обратно прихватывает пробирку с трубочкой. На конце трубочки, оказывается, игла. Я это обнаруживаю, когда ее втыкают в меня. Пробирка все всасывает со всхлипом. За это время медсестра успевает рассортировать десяток других пробирок. Выдергивает мою, вынимает иголку. Заклеивает меня, надписывает пробирку.
Смотрит на меня изумленно.
— А почему вы здесь стоите?
— Уже не стою. — говорю. — Спасибо большое.
Выхожу, закрываю дверь.
И уже от лифта слышу отчаянное.
— Подождите! Я забыла!
Оборачиваюсь.
— Пожалуйста. — говорит она. И улыбается.
О жителях острова Мер в Торресовом проливе говорят, что они все поголовно балуются черной магией. Сами мерцы в черную магию не верят. Верить — это если может быть, а может не быть. А черная магия — вот она, все равно что сигарету прикурить, любой умеет. И ничего страшного. Нужно только смотреть, с кем ешь, о чем говоришь — соблюдать технику безопасности.
Местный протестантский священник объясняет — это все глупости. Сглаз, там, порча, мелкое несчастье навести — это все ерунда. Было, говорит, настоящее могущество, но теперь никто не умеет, потому что этому перестали учить. Несколько поколений назад перестали, когда «свет пришел». Дядя его ему рассказывал, как прадед отказывался «Нет, с собой унесу».
«И, — говорит священник, — я полжизни думал, что дураки были наши предки, ведь могущество — это то, что у черных людей есть, а у белых не бывает. Единственное оружие выбросили. А сейчас знаю — они правы были, спасибо им большое. Посмотрите, — говорит, — всюду вокруг черные люди друг друга убивают. Из—за глупостей всяких убивают и даже просто смеха ради. Ни за что изводят друг друга совсем. У нас меньше, но тоже есть. И это только оружием. А вы представьте себе, что бы они с могуществом сделали, при этом—то подходе. Подумать страшно. А с Иисусом ничего такого не бывает. Если ты у него неправильную вещь попросишь, он не ответит — и все. И никакой беды. Поэтому у нас сейчас христиан очень много. Я знаю, что многие белые люди вообще никому не молятся — ну так они свою магию когда еще закопали. Им можно, наверное. А здесь страшно».
Леденящая душу история о правильно оформленном документе
Итак. Жил—был в бывшей советской республике, а ныне независимом государстве N гражданин. И пришла этому гражданину пора менять паспорт. Пришел он в соответствующее учреждение, открыли там его паспорт — и увидели там вклейку: податель сего является постоянным жителем Австралии. Было дело в Грибоедове, уехала туда после распада Союза часть семьи, они и оформили ему этот статус, на всякий случай. В те времена это было несложно, тем более, что в независимом государстве N довольно основательно постреливали. Посмотрели в учреждении на эту вклейку и говорят
— Так вы гражданин Австралии?
— Нет, я постоянный житель.
— Но вы же статус очень давно получили…
— Да.
— И до сих пор не гражданин?
— Нет.
— Почему?
— Да, я, как бы, и не собирался. Я здесь живу…
— Не может быть. Нам нужны доказательства.
— Какие?!
— Пусть они пришлют справку, что вы им не гражданин.
И пошел он, солнцем палимый, домой, звонить родне — так, мол, и так, нужна справка.