Братья Гримм. Собрание сочинений в двух томах., стр. 169

С тем и ушел ежик с согласия зайца. По пути ежик стал раздумывать: «Заяц надеется на свои длинные ноги, но я с ним справлюсь. Хоть он и знатный господин, но вместе с тем и глупый, и он, конечно, должен будет проиграть заклад».

Придя домой, ежик сказал своей жене: «Жена, одевайся поскорее, тебе придется со мною в поле идти». — «А в чем же дело?» — сказала его жена. «Я с зайцем поспорил на золотой луидор и на бутылку вина, что побегу с ним взапуски, и ты должна при этом быть». — «Ах, Боже мой! — стала кричать ежикова жена на мужа. — Да в своем ли ты уме? Или ты совсем ума рехнулся? Ну как можешь ты бегать с зайцем взапуски?» — «Ну молчи знай, жена! — сказал ежик. — Это мое дело; а ты в наших мужских делах не судья. Марш! Одевайся и пойдем». Ну и что же оставалось делать ежиковой жене? Должна была волей-неволей идти вслед за мужем.

По пути в поле ежик сказал своей жене: «Ну, теперь слушай, что я тебе скажу. Видишь ли, мы побежим вперегонки по этому длинному полю. Заяц побежит по одной борозде, а я по другой, сверху вниз. Тебе только одно и дело: стоять здесь внизу на борозде, и когда заяц добежит до конца своей борозды, ты крикнешь ему: „Я уже здесь!”»

Так дошли они до поля; ежик указал жене ее место, а сам пошел вверх по полю. Когда он явился на условленное место, заяц был уже там. «Можно начинать?» — спросил он. «Конечно», — отвечал ежик. И тотчас каждый стал на свою борозду. Заяц сосчитал: «Раз, два, три!» — и помчались они вниз по полю. Но ежик пробежал всего три шага, потом присел в борозде и сидел спокойно.

Когда заяц на всем скаку добежал до конца поля, ежикова жена ему и крикнула: «Я уже здесь!» Заяц приостановился и был немало удивлен: он был уверен в том, что кричит ему сам еж (известно уж, что ежа по виду не отличишь от ежихи). Заяц и подумал: «Тут что-то не ладно!» — и крикнул: «Еще раз побежим — обратно!» И опять помчался вихрем, откинув уши на спину. А ежикова жена преспокойно осталась на месте.

Когда же заяц добежал до верха поля, ежик крикнул ему: «Я уже здесь». Заяц, крайне раздосадованный, крикнул: «Побежим еще раз, обратно!»  — «Пожалуй, — отвечал ежик. — По мне, так сколько хочешь!»

Так пробежал заяц семьдесят три раза туда и обратно, и ежик все его обгонял; каждый раз, когда он прибегал к какому-нибудь концу поля, либо ежик, либо жена его кричали ему: «Я уже здесь!» В семьдесят четвертый раз заяц уж и добежать не мог; повалился он среди поля на землю, кровь пошла у него горлом, и он сдвинуться с места не мог. А ежик взял выигранный им золотой луидор и бутылку вина, кликнул жену свою, и оба супруга, очень довольные друг другом, отправились домой.

И коли их доселе смерть не постигла, то они, верно, и теперь еще живы. Вот так-то оно и случилось, что еж зайца обогнал, и с того времени ни один заяц не решался бегать взапуски с ежом.

А назидание из этой бывальщины вот какое: во-первых, никто, как бы ни считал себя знатным, не должен потешаться над тем, кто ниже его, хоть будь он и простой еж. А во-вторых, здесь каждому совет дается такой: коли свататься вздумаешь, так бери себе жену из своего сословия и такую, которая бы во всем тебе была ровня. Значит, кто ежом родился, тот должен и в жены себе брать ежиху. Так-то!

188. Веретено, ткацкий челнок и иголка

Девушка-сиротка жила когда-то без отца, без матери; они умерли, когда она была еще ребенком. В конце деревни в избушке жила одна-одинешенька ее крестная, которая зарабатывала себе хлеб насущный своим уменьем прясть, ткать и шить.

Старушка взяла к себе покинутое дитя, приучила к работе и воспитала в благочестии.

Когда девушке минуло пятнадцать лет, старушка заболела, подозвала к себе свою крестницу и сказала: «Милая, чувствую, что приближается конец мой! Оставляю тебе домик, в котором ты и от ветра, и от непогоды будешь всегда иметь приют; сверх того, оставляю тебе веретено, ткацкий челнок и иголку, ими ты всегда прокормишься».

Потом возложила ей руки на голову, благословила ее и сказала: «Всегда имей Бога в сердце твоем — и благо будет тебе».

С тем и закрыла глаза; и когда ее хоронить стали, крестница пошла за ее гробом с горькими слезами и воздала ей последний долг.

И вот зажила девушка одна-одинешенька в маленькой избушечке; работала усердно: пряла, ткала и шила, и на всех делах ее, видимо, покоилось благословение доброй старушки…

Казалось, лен как будто не переводился в ее кладовой, а когда она, бывало, закончит ткать сукно или ковер либо рубашку сошьет, на все это сейчас же найдется и покупатель и заплатит щедро, так что сиротка наша ни в чем не нуждалась да еще и другим кое-чем помогать могла.

Случилось, что около того времени сын короля той земли разъезжал повсюду, разыскивая себе невесту. Бедной он избрать не смел, а богатую избрать не желал.

Вот и сказал он себе: «Моей женою будет та, которую можно будет назвать и самою бедною, и самою богатою».

И вот, приехав в ту деревню, где жила сиротка, он спросил (как спрашивал везде): «Кто здесь, в деревне, из девушек беднее всех и кто богаче всех?»

Сначала показали ему ту, которая была богаче. «А беднее-то всех,  — сказали ему, — та девушка, что живет в маленькой избушке на самом конце деревни».

Богатая в полном наряде сидела у дверей своего дома, и когда королевич к ней приблизился, она встала, пошла навстречу и поклонилась ему.

Он на нее посмотрел, ничего ей не сказал и проехал далее. Когда же он подъехал к дому бедной сиротки, она не стояла у дверей, а сидела у себя в комнате. Он сдержал коня, заглянул в окошечко и при ярком солнечном свете увидел, что девушка сидит за самопрялкой и усердно прядет.

Она подняла очи и, заметив, что королевич заглядывает к ней в избушку, раскраснелась, как маков цвет, опустила глаза долу и продолжала прясть.

Пряжа ли была на этот раз очень ровна или другое что, не знаю, но только она продолжала прясть до тех пор, пока королевич не отъехал от ее окошка.

Тогда подошла она к окну, отворила его и сказала: «В комнате так жарко!» — и все смотрела ему вслед, пока мелькали вдали белые перья на его шляпе.

Затем она села вновь за свою работу и продолжала прясть. Тут ей припомнилось, как, бывало, старушка, сидя за работой, тихонько про себя подпевала:

Приведи, веретено,
Жениха мне под окно.

И что бы вы думали? Веретено вдруг у ней из руки вырвалось да к двери — шмыг!

А когда она в изумлении вскочила с места и посмотрела вслед веретену, то увидела, что оно веселехонько по полю скачет и блестящую золотую нить за собою тянет…

А там и из глаз у нее скрылось.

Другого веретена у девушки не было, а потому и взяла она ткацкий челнок, села за ткацкий стан — и давай ткать.

А веретено тем временем скакало да скакало, и как раз в то время, когда уж намотанная на нем нить к концу подходила, веретено нагнало королевича. «Что я вижу? — воскликнул он. — Веретено как будто хочет мне показать дорогу?» — Повернул он коня и поехал по золотой нити обратно.

А девушка сидела за своей работой и пела:

Челночок, ты мой проворный!
Тки дружку ковер узорный!

И тотчас выскользнул у ней челночок из рук и за двери — шмыг! И перед самым порогом двери начал он ткать ковер, да какой ковер-то! На том ковре по бокам розы да лилии, а посредине, на золотом поле, протянулись зеленые нити растений, и между ними зайчики да кролики поскакивают, олени да козочки головки вперед выставляют, а вверху в ветвях сидят пестрые пичужки, совсем как живые, только песни не поют!

А челночок знай со стороны на сторону так и снует, так и носится, и ковер под ним будто сам растет!

Как выскользнул у девушки челночок из рук, девушка села за шитье; держит иглу в руках да подпевает: