Щелчок, стр. 17
Глава IX
Ах, как хорошо! — Звезд-то, звезд сколько! — Дивная ночь!
— Не ночь, а сказка!
— Это вы из какой книжки? Ась?
— Вовсе не из книжки! Вы всегда скажете что-нибудь обидное!..
И Мимочка, смущенная и уличенная Ивасем, обидчиво передернула плечиками.
— Господа! Предлагаю пойти на лужайку, взглянуть на костры!
— Ах, как жарко они горят!
— Пойдемте! Пойдемте!
— Жаль, что Гали нет. Она очень любит смотреть на костры! — раздался среди общего шума веселых детских возгласов тихий голосок Али.
— Она с тетей Натали, успокойтесь, и, наверное, не скучает, — весело защебетала Сонечка, давно забывшая свой ушиб и испуг. — Тетя Натали всех утешить может… Папа и мама так обрадовались, что она приехала к нам и купила имение рядом с нами. Она очень, очень добрая в все исполняет, о чем ее ни попросишь.
— Вот и сочиняешь, далеко не все, — остановил сестру тринадцатилетний Толя, — небось, как ни просили мы ее показать «таинственную комнату», она не показала.
— Какую комнату? Какую? — с любопытством окружили их все остальные дети.
— А вот, видите ли: у тети Натали есть комната в доме… постоянно запертая на ключ… Туда никто не входит, кроме самой тети… А она там просиживает долгие часы.
— Да, — вмешался в рассказ брата Валя, — и что там, в этой комнате, она не говорит.
— А ее прислуга рассказывала нашей няне, что и в том городе, где жила раньше tante Натали, точно такая же была комната и тоже запертая.
— Ах, как это интересно! — сверкая глазами, вскричала Симочка. — Я пойду, расскажу Ляле и Мик-Мику.
— Успеешь рассказать! Лучше пойдем к кострам, — остановил сестру Кира, и первый помчался на лужайку. За ним помчалась и вся ватага детей.
— Ах, чудо как хорошо! — вырвалось разом из двух десятков грудей.
Действительно, картина была величественна.
Среди темной августовской ночи ярко выделялись костры: два поменьше, один побольше. Красно-золотое пламя лизало обгоревшие остовы поленьев. Хворост трещал в огне, как огромный кузнечик в траве.
— Господа! У финнов есть обычай, — повысил голос один из Таливеровых, Петя, считавший себя совсем взрослым, несмотря на свои четырнадцать лет, — есть обычай прыгать через костры в ночь на Ивана Купала… Не хотите ли вообразить, что мы в Финляндии, и попрыгать через огонь.
— А не сгорим? — робко осведомился Аля.
— Вот младенец! — засмеялись старшие мальчики.
— А небо на землю не упадет и не придавит тебя? — сострил Ивась.
— А пруд не выйдет из берегов и не затопит нас? — вторил ему Толя Сливинский.
— Кто трусит — отойди к сторонке! — крикнул его брат, и первый, разбежавшись, перепрыгнул через пламя меньшего костра.
За ним разбежался его брат Толя. Кира, после некоторой заминки, перепрыгнул за Ваней. Затем прыгали Гарины, Таливеровы и другие.
— И я хочу! И я! — глядя на мальчиков, рвалась вперед Симочка.
— Разве это можно! Ты девочка! — урезонивали ее подруги.
Но Симочка уже не слушала и вихрем понеслась прямо на пламя.
Раз! Два! Три! — и с громким смехом она повалилась на траву уже по ту сторону костра.
— Ай да девочка! За пояс хоть кого заткнет! Вот это по-нашему, по-военному! — хлопая в ладоши, кричал пажик Валя.
— А знаешь, Счастливчик, твоя сестричка похрабрев тебя… Гляди, как перешагнула через пламя. А ты-то как долго собирался, трусишка, точно уездная барыня на бал! — смеясь, говорил, похлопывая по плечу Киру, лицеистик Толя.
— Что?
Вся кровь бросилась в лицо Счастливчика. Он вспыхнул до ушей, весь залился румянцем. О, никогда еще не называли его трусом за всю его коротенькую жизнь. Он никогда не проявлял еще страха, в чем бы то ни было. Ему хотелось сейчас крикнуть во весь голос этому гадкому насмешнику Толе, что он лжет. Но дыхание захватило у него в груди от волнения так, что он не мог произнести ни слова…
Ивась и Ваня спешили к нему на выручку.
— Ну, это, брат, того… врешь… Наш Кира молодчик, — заступился за товарища первый, — хотя и не вышел ростом.
— Мал золотник, да дорог, — вставил второй.
— Лилипутик! Мальчик с пальчик! Игрушечка! Куда уж ему! И раз-то еле-еле перескочил, — продолжал поддразнивать лицеистик.
— Я?.. Еле-еле? Я?..
Глазенки Счастливчика загорелись не менее угольков в костре. Он даже побледнел от волнения и обиды.
— Толя! Толя! Стыдитесь! — унимали его девочки.
— Я… ничего не боюсь… Я и через большой костер перепрыгну… Я… я… Смотрите.
Никто из детей не ожидал того, что произошло через полминуты вслед за этим… Никто не имел времени удержать Киру…
Маленькая фигурка разбежалась… широко расставляя крошечные ноги… Прыжок… и… отчаянный вопль нарушил тишину ночи…
Маленькая фигурка Счастливчика исчезла в огне…
Глава X
Дети замерли на месте, исполненные ужаса, близкие к потере сознания, — все до одного. Маленькая жизнь гибла у них на глазах, жизнь всеми любимого, обаятельного, чуткого мальчика, которому они не могли ничем помочь. Не могли ничем!
Широко раскрытыми глазами, полными отчаяния, смотрели они на корчившуюся в огне фигурку… Одни кричали истерически, другим сделалось дурно.
Вдруг что-то красное выскочило из куста и метнулось к костру.
— Шура! Шура! Куда он? Безумный! — послышался новый отчаянный крик детей.
Но было уже поздно…
Красная рубашка цыганенка исчезла в огне.
И новый вопль, уже не испуганный, а радостный, прорезал воцарившееся было, полное ужаса безмолвие.
— Спасены!.. Шура его спас! Шура!
Красная рубашка выскочила из огня, вся объятая пламенем…
Охваченная тем же пламенем фигурка Счастливчика была на руках Орли.
В три прыжка мальчик, не выпуская своей ноши, достиг берега пруда, скатился по крутому его берегу в воду и погрузился в нее вместе с Кирой…
— Живы! Не сгорели! Обожглись только сильно! Господи! Господи! Ужас какой! Больно тебе? Очень больно, Счастливчик?
Длинные кудри Киры обгорели, костюм повис безобразными черными лохмотьями на его теле, сам он дышал с трудом…
Но он был жив… А это было главное.
Сильные ожоги на руках, которыми он успел закрыть лицо в роковую минуту, натянулись пузырями… С него стекала вода… Ручьями стекала она и с Орли, но они были живы и невредимы оба — и потерпевший Счастливчик, и его самоотверженный и находчивый спаситель, цыганенок.
— К бабушке! Скорее к бабушке! Домой! Домой! — рыдая, кричала Симочка, кидаясь к Счастливчику, которого по-прежнему держал на руках Орля, весь мокрый до нитки, но безумно счастливый удачным спасением своего товарища.
Тут же, но берегу пруда, на лужайке, ломая руки метался Толя.
— Из-за меня это! Из-за меня! — лепетал он сквозь слезы. — Прости меня! Прости, Счастливчик!
Кто-то из девочек сбросил тальму, укутав ею Киру… Кто-то накинул платок на дрожащего Орлю, и их повели в дом, крича по дороге о происшествии бегущей навстречу прислуге.
Что было потом — вряд ли могли ответить и взрослые и дети…
Рыдала бабушка, рыдала Ляля, целуя и обнимая Счастливчика.
Его отнесли в спальню. В ожидании приезда доктора намазали мазью и мылом обожженные места, напоили горячей малиной, дали успокоительное лекарство, забинтовали его раны и опять целовали и ласкали общего любимца.
Он был жив, милый маленький Счастливчик. Он был здоров и почти спокоен.
Когда бабушка поняла это, она бросилась разыскивать его спасителя.
Валентина Павловна нашла Орлю, забившегося в угол и что-то бурчавшего себе под нос на все вопросы и восторженные восклицания окружавших его детей.
— Он, Шура, — герой! Он настоящий герой! — слышалось вокруг присмиревшего цыганенка.
— Дай мне пожать твою руку, товарищ! Если бы не ты, Счастливчик… — и Толя Сливинский остановился на полуслове, вздрогнув с головы до ног, потом продолжал, переведя дыхание. — Ты выручил Киру, — заключил печальным голосом мальчик.