Любовный узел, или Испытание верностью, стр. 28

Он собрался встать, но пальцы нажали сильнее, прося остаться.

– Тогда ничего не говори. Если это и не все, то этого достаточно.

Рыцарь снова повернулся к Кэтрин. Краска так и не сошла с ее лица, настороженность тоже исчезла не до конца, но в зеленых глазах был блеск, а на губах – намек на улыбку.

– Разве не говорят, что для умирающего от голода человека достаточно – тот же пир?

Она весело фыркнула и слегка толкнула в спину.

– Иди, мойся. Даже если мы снова друзья, я вовсе не хочу, чтобы ты поделился со мной вшами.

– Язва, – широко улыбнулся Оливер.

– Слово за слово, – парировала Кэтрин. В ее глазах плясали озорные искорки.

Рыцарь был очарован. Ему хотелось схватить ее за талию и закружить по комнатке, но он сдержался. Отношения между ними снова вошли в нормальное русло, и он вовсе не стремился раскачивать лодку.

– Ладно, я желаю, чтобы все, что достанется на твою долю, было ко благу. – Он специально допустил некоторую двусмысленность, чтобы полюбоваться, как она покраснеет. – Только еще один вопрос. Что случилось с твоими красными чулками? Неужели ты внезапно решила стать солидной и респектабельной матроной?

– Я всегда была солидной и респектабельной матроной, – дерзко заявила Кэтрин, затем покачала головой и вздохнула с оттенком сожаления. – Я оставила чулки на постели, и комнатная собачка графини решила пожевать их. Чулки погибли безвозвратно. Графиня отдала мне свою собственную пару, только они из коричневой шерсти и постоянно морщатся и спадают, если их как следует не заматывать. Я никогда не считала себя тщеславной, – да и чем гордиться, если носишь такое платье? Но пока не наступят холода, я лучше похожу вообще без чулок. И нечего смеяться, – добавила она, прижав ладони ко рту.

– Я не смеюсь. – Оливер сглотнул так сильно, что чуть не подавился. – На мой взгляд, это ужасная трагедия.

– В бочку! – строго заявила молодая женщина, выпроваживая его.

Оливер откинулся назад, схватил еще одну лепешку Этель и выскочил из комнатки. В его походке появилась легкость, которой не было раньше.

Покачав головой, Кэтрин тоже взяла вторую лепешку и нагнулась над очагом, чтобы раздуть угасающий огонь мехами. Ее движения тоже были легкими и радостными.

ГЛАВА 10

Лето сменилось плодоносной осенью, а осень, судя по бурым, оголившимся полям, – зимой. Кэтрин проводила все меньше времени с графиней и ее женщинами, и все больше в комнатке Этель, изучая травы и составы и помогая старой повитухе принимать роды. Ей было неважно, что приходится работать чуть ли не на износ, потому что она училась и была счастлива. Женские покои – запертая клетка, пропитанная мелочной завистью и подхалимством. Этель временами брюзжит и бывает раздражительной, но что бы она ни сказала, говорится один раз и потом забывается, а не повторяется постоянно за спиной и не становится причиной продолжительной ссоры.

По мере обучения Кэтрин повитуха постепенно начала передавать ей свои обязанности. В конце августа молодая женщина под присмотром Этель впервые приняла роды, а через месяц помогла разрешиться от бремени жене солдата совершенно самостоятельно.

От установления и лечения простейших заболеваний она перешла к болезням, требующим составления более сложных лекарств. Кэтрин смешивала травы и готовила зелья под внимательным взглядом Этель, но уже без ее указаний.

Оливер ужинал у их очага, когда служебные обязанности позволяли ему оставаться в Бристоле. В обществе рыцаря молодой женщине становилось теплее; в те вечера, когда он не приходил, она чувствовала пустоту. Время от времени Этель, ссылаясь на поздний час и свой старые кости, уходила на скамью, которая служила ей постелью, а Кэтрин и Оливер долго еще вели тихую беседу у затухающего огня. Иногда они оставались до поздней ночи в замке слушать менестрелей и развлекаться игрой.

Однажды, в бурный ноябрьский вечер они сидели за столом Оливера в большом зале. Ветер не мог пробиться сквозь толстые каменные стены замка, но он мстительно свистел в оконные амбразуры и просовывал под дверь в дальнем конце зала ледяные пальцы. Огромный камин давал мало тепла – только тем, кто сидел у самого пламени, изрыгая на них в качестве подарка клубы дыма.

– Эмма ненавидела зиму – сказал Оливер, оглядывая огромное, похожее на сарай помещение. – Будь ее воля, мы все бы впадали в спячку до самого апреля, как белки или ежи.

В последнее время рыцарь изредка заговаривал об умершей жене. Кэтрин заметила, что при этом у него всегда немного прищуриваются глаза, словно он старается разглядеть ее вдали. Лучше бы он дал ей вообще скрыться за горизонтом, вместо того, чтобы пытаться приблизить, думала молодая женщина, но не произносила этого вслух. Разве сама она не испытывает тех же чувств по отношению к Левису? Всегда проще посоветовать расстаться с прошлым, чем сделать это.

– Мне не нравится обмороженная кожа и то, что дни кончаются прежде, чем успевают начаться, – проговорила она. – Но в зиме есть и немало радостей: Рождество, красота свежего снега, когда смотришь на него из освещенной жарким пламенем комнаты. Мы с Левисом обычно…

Кэтрин резко оборвала себя и коротко хохотнула. Как легко, оказывается, попасть в ловушку под названием «когда-то давно».

– Что обычно? – Оливер взглянул на нее с едкой полуусмешкой на губах.

– Ничего, – покачала головой Кэтрин. – Это неважно.

– Важно. Так что же вы делали? Молодая женщина вздохнула.

– Мы лежали под одеялом и обнимали друг друга, а ветер завывал, как волк. Не было ничего, кроме нас и зимней бури… ничего.

Ее горло сжалось так, что пришлось сглотнуть.

– У нас это было летом, на плаще, под небом, усыпанном звездами, – пробормотал рыцарь.

Они посмотрели друг на друга.

– Боже, какие глупости, – произнес он со странной, печальной улыбкой, покачал головой, потом рассеяно взял со стола игральную фигурку и начал бесцельно крутить ее в пальцах.

– Я знаю, что в покоях графа на стене изображена Эмма, – осторожно начала Кэтрин. – Мне сказал Ричард. Наверное, она была очень красива.

– Да. – Оливер погрузился в воспоминания. – Мне предложили выбирать между Эммой и Эмис. Обе они были одинаковы по положению и приданому. Семья считала, что мне следует жениться на Эмис, потому что она была хороша, как спелый персик, но меня эта девушка не привлекала. Родители и брат тоже были крупные, светловолосые. Мне хотелось чего-то иного, не похожего на нас. – Он положил фигурку обратно на стол. – Эмма была темненькой, стройной, мягкой и стыдливой, как голубка, и смотрела на меня так, что я чувствовал себя королем, которому подвластен весь мир. А когда она умерла, я превратился в последнего нищего.

– Понимаю, – пробормотала Кэтрин. – Так было и со мной, когда я потеряла Левиса.

Их взгляды снова встретились, но на этот раз не разбежались. Рыцарь заговорил:

– Я все еще держу в руках миску для подаяния, но мне больше не нужно…

И тут рядом с ними появилась Этель. Ее плащ серебрился капельками дождя, а остроносые ботинки были заляпаны зеленоватой грязью внутреннего двора. Старуха тяжело опиралась на покрытую резьбой палку из орешника.

– Пришлось помешать вашей игре, – сказала она с легкой одышкой. – Лора, жена мыловара, рожает. Надо идти. – Этель дотронулась до плеча Кэтрин и продолжила: – Все должно пройти легко. У нее первенец, но бедра шире, чем амбар в аббатстве. Все что нужно я оставила у очага. Возьмем по дороге.

Кэтрин кивнула и потянулась за плащом, лежавшим на скамье. Еще один подарок графини: серая шерсть с начесом, прекрасно защищающая от холода и такая плотная, что долго не промокает под дождем. Плащ был без капюшона, но Кэтрин купила его для себя сама на ярмарке – броский ярко-коричневый капюшон, отороченный желто-алой тесьмой. Она натянула его поверх плата.

– Поторопись, – бросила ей Этель через плечо, уже направляясь тяжелой прихрамывающей походкой к двери.