Этим утром я решила перестать есть, стр. 9

У меня часто болит живот из-за желудочного гриппа, я сильно мучаюсь. Мама повторяет:

— Ты себя всю выпотрошишь, вместе с кишками.

Потом у меня совершенно перестает работать желудок. Мама говорит:

— Ты умрешь от непроходимости кишечника.

Она все время обещает мне какую-нибудь смерть, она не понимает. Я слышу разговоры о девушках, которые хотят похудеть, чтобы стать красивыми, как манекенщицы. Это не про меня. Я хочу себя уничтожить. Я хочу разодрать себя на кусочки, настолько я себя не люблю. Я это не сразу поняла.

Диетолог все время расставляет мне ловушки.

Я вхожу в ее кабинет, она берет книгу и показывает мне страницу, на которой изображены три тарелки. Большая, средняя и маленькая.

— Покажи, сколько ты ешь.

Каждый раз я показываю на большую тарелку.

Я действительно считаю, что рисунок представляет то, что я пытаюсь проглотить. Я не знаю, что диетолог постоянно связывается с профессором и сообщает ему о том, что я продолжаю худеть.

Сегодня я пришла с мамой, но она ждет в коридоре. Диетолог приглашает ее войти, показывает ей рисунок с тремя тарелками. Мама без колебаний показывает на маленькую тарелку.

— Жюстин даже этого не съедает.

— Ты хочешь, чтобы меня сочли сумасшедшей! Ты хочешь, чтобы меня в психушку посадили?

Я взрываюсь, потому что не понимаю, зачем мама говорит такое. Между тем, что я ем на самом деле, и тем, что я ем в своем воображении, существует огромная разница! Мама издевается надо мной. Она хочет посадить меня в сумасшедший дом, к ненормальным! Моя собственная мать предает меня самым жалким образом.

Я уже не могу взглянуть на себя со стороны, я не слышу других, я вижу мир не таким, как его видят остальные. Я сошла сума? Да оставьте наконец меня в покое! Я не худая, и, если я говорю, что съедаю большую тарелку, значит, я ее съедаю. Так воспринимает реальность мой мозг. Мне надоело слышать все время одно и то же: «Нет, Жюстин, ты не понимаешь», «Ты в ужасном состоянии, Жюстин», «У тебя вылезают волосы, Жюстин», «Жюстин, у тебя шатаются зубы», «Жюстин, ты умираешь».

Оставьте Жюстин в покое. Она не умрет. Это глупо. Смерть — это совсем другая история, для стариков. Я очень хорошо знаю, что я делаю и чего я хочу.

Я хочу остаться такой, как есть. Я не хочу толстеть, я слишком боюсь.

— Твой следующий визит к профессору будет в конце июня. Ты не соблюдаешь условия контракта. Он будет решать, что делать дальше.

Вот уж на что мне наплевать. Это их заботы, а не мои.

Приближается конец июня, сегодня мама попросила меня забрать младшую сестру из школы. Я дома одна, жарко, я лежу на диване. Вокруг меня неожиданно сгущается какая-то белая дымка. Мне обязательно нужно выпить воды. Пытаюсь встать для того, чтобы пойти попить. Я не могу стоять на ногах. Я похожа на привидение в белом тумане. Я плыву, я парю, я лечу по дому на кухню. Меня больше не существует. Я умру в этой белой дымке. Я обрушиваюсь на диван, не в силах сделать ни шага. Время идет, мне страшно. Я не умираю, мне обязательно нужно позвонить кормилице и попросить ее встретить младшую сестренку.

Я словно подплываю к телефону. Я парю над полом, я не контролирую свои движения. Это не я иду. У меня глаза и мозг Жюстин, но мной движет кто-то другой, я — марионетка в его руках. Я снова ложусь, но не чувствую своего тела, оно исчезло. Я тщетно пытаюсь менять позы — на спине, на боку, на животе, но по-прежнему ничего не ощущаю, кроме пустоты. Мне остались только глаза и мозг. Я пытаюсь заговорить вслух, что-то лепечу и отдаленно слышу какой-то странно звучащий голос. Словно меня записали на магнитофон.

Чтобы стряхнуть с себя этот кошмар, я пытаюсь шуметь, громко выкрикиваю: «Эй! Жюстин, вставай! Давай!» Как страшно быть одной. Должно быть, у меня гипогликемия. У меня уже были головокружения и дурнота, но не до такой степени. Происходит что-то необычное. Я плыву, я планирую до кухни и ищу кусочек сахара, приговаривая: «Это пройдет, это пройдет». Ничего не проходит. Я продолжаю плыть, это невыносимо — быть бестелесным существом. Сахар не помогает. Я ничего не ела в полдень, я лежу весь день.

— Мама, мне сегодня было плохо, совсем не было сил, мне казалось, что я летаю.

— Но ты же сама знаешь, отчего это: ты мало пьешь.

— Но я пила.

Она мне не верит. Я не сказала: «Мама, мне казалось, что я умираю…» Просто: «Совсем не было сил», но я очень испугалась. Если бы я была в здравом рассудке, я добавила бы: «Отвези меня в больницу, мне очень плохо, моя страшная слабость длится часами». Но я не хочу в больницу, где меня заставят толстеть. И, сама того не понимая, я подвергаю себя риску остановки сердца или какого-нибудь другого необратимого осложнения.

И потом, если я начну умирать, я поем перед этим и не умру.

Зонд

Я плохо помню визит к врачу в конце июня 2005 года. Мама взяла выходной для того, чтобы пойти со мной. Папе я не разрешаю ходить с нами. Я не хочу чтобы он присутствовал в кабинете профессора. Мама и так будет уничтожать меня перед врачом. Я уже слышу ее жалобы: «Она ничего не ест, она совсем не старается, она не выходит на улицу, она все время спит, она агрессивна, она не хочет того, она отказывается от этого…».

Я знаю, что у меня есть большие упущения, но я уверена в том, что прогрессирую. А отчет о моем поведении мне кажется нарушением моей личной жизни, я чувствую, что семья снова предает меня!

Как на каждом приеме я дрожу, пот стекает с меня крупными каплями, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы развернуться и уйти. Если бы я нашла способ избежать всего этого… Если бы у меня нашлась смелость убежать. Но куда? Я слишком боюсь покидать родной дом, кровать, комнату, вещи и привычки. Я слишком боюсь неизвестного. Я попалась в невидимую ловушку боли и страдания. Просто скрыться? Отказаться выйти из машины?

Я знаю, чем это закончится: мама заставит меня подчиниться, и я пойду выслушивать вопросы профессора, на которые буду отвечать кивками головы. «Да», «нет» — я теперь говорю только это.

— Все хорошо, Жюстин?

— Да.

— Что-нибудь новенькое произошло со времени последней нашей встречи?

— Нет.

— Что с твоим весом, можно узнать?

— Э-э… Да.

…

— Я слушаю тебя.

Ответа нет. Он ждет секунду, потом продолжает.

— Хорошо, я вижу, дело идет небыстро, и, несмотря на все твои надежды и обещания, ты продолжаешь худеть. Я говорил о твоем случае с моей ассистенткой, и на сегодня мы видим ТОЛЬКО один выход из ситуации.

Он умолкает, закрывает глаза, словно погрузившись в глубокое раздумье, приоткрывает их и облизывает губы. Я уже знаю его мимику при сообщении важной новости.

— Если ты согласна, мы поставим тебе назально-желудочный зонд…

Я так и знала! Вот он приговор, которого я ждала и боялась. Я в ужасе, но мне стало легче. Легче, потому что нет речи о насильственной госпитализации, и в ужасе от мысли, что стану жертвой варварской системы лечения. Родители ждут этого решения давно, я знаю. Если я соглашусь, я доставлю им радость, точнее, успокою их. Но я предпочитаю верить в себя и в болезнь. Я больна, значит, моей вины тут нет. Но я могу контролировать болезнь и победить ее сама.

Я могу весить сорок килограммов и отлично себя чувствовать. Я часто об этом думаю. И, в любом случае, я уверена, что нравлюсь себе больше с весом сорок килограммов, чем с весом шестьдесят.

Я заговорила вслух или профессор прочел мои мысли?

— Если ничего не изменить, через два месяца тебя уже не будет с нами!

Все хотят, чтобы я согласилась.

— Я постараюсь. Я вам обещаю, я вам клянусь, я буду есть за столом. Я сегодня уже съела десерт с кремом в полдень…

Нехорошо клясться, если не держишь слово.

Я съела десерт с кремом вместо натурального йогурта. Профессор не дурак.