Государство Солнца (с иллюстрациями В. Милашевского), стр. 13

До весны отец хотел сделать сорок штыков. Он считал, что только при этом условии в случае стычки с солдатами мы можем рассчитывать на успех.

Насколько я понимал по разным намёкам, план побега теперь заключался в следующем: Беспойск хотел весной переправить на Лопатку наши запасы, инструменты и часть ссыльных и охотников, чтобы начать работы. Вторая группа ссыльных останется в Большерецке. В эту группу входили: Степанов, Леонтьев, Турчанинов, Медер, которые отказались участвовать в обработке земли. Как только плавучие льды уйдут из Охотского моря, ссыльные на Лопатке обезоружат солдат, явятся в Большерецк на байдарках ночью, соединятся с оставшимися и той же ночью захватят корабль, поднимут паруса и уйдут на Лопатку. Там заберут продовольствие и людей, и после этого «Пётр» возьмёт курс на Тапробану.

План этот был труден. Уехав из Большерецка на Лопатку, за двести вёрст, мы могли упустить корабль, который весной должен был идти в Охотск. Мы могли захватить корабль, но вследствие непогоды задержаться в море. А Нилов послал бы на Лопатку по сухому пути солдат, и тогда на Лопатке должно произойти форменное сражение. Могло случиться и много других неожиданностей. И ко всему надо было приготовиться. Отец считал, что штыки при всех обстоятельствах пригодятся. И мы с ним работали по ночам не покладая рук.

Поэтому в школу я теперь ходил редко. Уставал от работы, да и не хотелось встречаться с Ванькой. Как я с ним буду говорить, если он подойдёт? Но Ванька не подходил ко мне. Он дружил теперь с сыном Казаринова и меня не замечал. Однако один раз, подошёл. Разговор с ним оказался менее трудным, чем я думал.

— Эй, Лёнька, — сказал он довольно развязно, — говорят, вам подсыпали мышьяк в сахар?

— Да, подсыпали. И Казаринов теперь сидит в подвале.

— Знаю. А как Государство Солнца?

— С ним простились. Весной поедем на Лопатку и будем там хлеб сеять. Беспойск сказал, что построит дворцы на Лопатке, а кругом будут огромные поля ржи. Я теперь работаю в кузнице…

— Да, но в Государстве Солнца едят на золотых тарелках…

— Беспойск сказал, что он найдёт золото и здесь.

Ванькино лицо прояснилось.

— Значит, Тапробану по боку! — сказал он радостно. — Лёнька, я приду к вам, и мы опять будем водиться. Я помогу вам в кузнице…

— Нет, нет, нет!..

Ванька посмотрел на меня удивлённо. А мне хотелось подойти к нему, взять его за горло и сказать: «Ванька, ты написал записку Казаринову». Однако я не взял Ваньку за горло… Конечно, он не сознался бы, а только струсил. И неизвестно, чем бы это кончилось. Поэтому я крикнул только:

— Прощай, Ванька!

И быстро пошёл. Он ответил:

— Прощай, Лёнька!

И пошёл в другую сторону.

Догнать его, поговорить с ним по душам, рассеять все сомнения… Но я не сделал этого. Ругнул себя трусом, пришёл в кузницу и взялся за верёвку от мехов.

В этот вечер отец работал с ожесточением. Он только покрикивал на меня, чтобы я держал хорошо жар.

Он разогрел на углях длинную полосу железа и обделывал её на наковальне. Искры сыпались от его ударов, и полоска превращалась в смертоносное орудие. Вдруг послышались разговоры на дворе. Отец сказал:

— Посмотри, кто там?

Я выглянул в дверь.

— Свои.

В кузницу вошли Беспойск, Леонтьев и Хрущёв. Беспойск сказал, обращаясь к Леонтьеву:

— Вы говорите, что нам нечем обрабатывать землю. Мы готовимся. Вот смотрите.

И он указал рукой на наковальню. Там как раз лежал раскалённый штык, который отец не успел упрятать. Леонтьев пожал плечами:

— Первый раз вижу, что можно обрабатывать землю штыками…

Беспойск нахмурился.

— Что это? — спросил он отца.

Отец поднял свои клещи с зажатым в них штыком.

— Это штык, — пояснил я.

— Действительно, штык, — произнёс Беспойск удивлённо. — Для чего вы это делаете.

— Для своего ружья, — ответил отец. — Со штыком хочу попробовать сходить на медведя.

— Вряд ли это удобно, — сказал Леонтьев. — На медведя нужна рогатина. Штык короток.

И он повернулся к выходу.

Беспойск близко подошёл к отцу. Сказал тихо:

— Мы ничего не можем делать… В нашей среде есть предатель, понимаете? Я никому не верю. О вашем штыке завтра же может узнать Нилов. Вы должны его уничтожить…

Отец ответил:

— В чём дело?

И тут же разбил штык молотом. Когда все ушли, отец сказал:

— Доставай, Лёнька, штыки. Придётся разбить и их. А то изменник пронюхает!

Я ответил:

— Нет. Подожди до завтра… Подожди до завтра…

И начал просить отца так настойчиво, что он решил подождать со штыками до завтра.

13. Изменнику смерть…

Ночью я слышал какой-то звон. Что бы это могло быть? Может быть, это звон золотой посуды, на которой обедают в Государстве Солнца? Нет, это не звон, а удары молота. Отец разбивает штыки. Мы никогда не попадём на Тапробану. В нашей среде есть изменник, и он один не даст нам сделать то, чего мы все хотим…

Я проснулся и долго не мог уснуть снова. Потом понял, что я и не усну. Я должен вырвать признание у Ваньки. Но как это сделать? К утру я остановился на самом простом способе. Я заряжу ружьё картечью, заманю Ваньку в укромное место и заставлю его сознаться. Если изменник он, я застрелю его. А потом скажу отцу: «Теперь ты можешь делать штыки». И скажу Беспойску: «Можно собирать охотников и готовиться к побегу. Изменник казнён»…

Я решил вызвать Ваньку на двор вечером, чтобы меня не могли увидеть. Пошлю во двор собаку Неста. Как прежде, она полает раза два — Ванька и выйдет. А уж потом будет разговор.

Ещё с утра я зарядил ружьё крупной картечью. Это было самое лёгкое из всего моего замысла. За обедом меня трепала лихорадка. Но я решил покончить с изменником в этот день. Как только стемнело, я уже шёл по дороге к Большерецку. Я думал: не сладок путь в Государство Солнца. Должно быть, хорошо живётся там, если так трудно туда пробраться. Надо убить друга, бросить дом и сколько ещё несчастий претерпеть, чтоб коснуться ногой берега Тапробаны.

Такие мысли были у меня в голове, когда в тот вечер я пробирался к Большерецку.

Я был почти уже у самой крепости, когда впереди себя заметил фигуру, которая двигалась в одном со мной направлении. Я пошёл быстрее, потому что фигура показалась мне знакомой. Сердце у меня забилось неспокойно. Я окликнул:

— Вань…

Фигура остановилась.

Несомненно, это был Ванька. Но зачем он здесь? Что делал он у нас в посёлке? Хорошо, что я его встретил так вовремя.

— Вань… Где ты был?

— Хотел к тебе пробраться в кузню. Да вот повернул.

— Ну-ка, пойдём за кладбище. Мне поговорить с тобой надо.

Ванька замотал головой.

— Сейчас не могу. Хочешь завтра, после школы?

Я видел, что Ванька торопится и что он очень испугался, увидев меня. Что ж, тем лучше! Скорее конец!

— Пойдём сейчас за кладбище, — сказал я твёрдо.

— Не могу я сейчас, Лёнька. Раз не могу, значит, не могу.

Тогда я вскинул ружьё на руку.

— Ванька! — сказал я. — А верить ты мне можешь?

— Могу!

— Так вот знай, что ружьё у меня заряжено самой крупной картечью. Семь штук в заряде, и попасть в тебя легче, чем промахнуться. Если ты сейчас побежишь, Нест схватит тебя за торбаса, а я выпалю. Видишь, придётся тебе поговорить со мной.

Ванька притих:

— Ну, спрашивай.

— Куда ты идёшь?

— В крепость. К Нилову.

— Зачем?

— Передать записку.

— Идём на кладбище.

— Нет.

Я поднял кремень у ружья, и пружина звонко звякнула на морозе.

— Какое письмо?

— Ну что ты, Лёнька, пристал! Не могу я сказать, и всё.

Я решил ещё раз подействовать убеждением.

— Ванька, мы с тобой дружили много лет, и ты мне в дружбе клялся. Скажи, друг ты мне или враг?

— Друг, — ответил Ванька, не задумываясь.

— Почему же тогда не говоришь, от кого письмо?