Повести и рассказы, стр. 32

— Да что вы! — вскрикнул студент. — Вот молодец! А я-то был уверен, что он потонет. Ведь двадцать восемь верст воды! Вот здорово!

— Ага! — торжествовала девушка. — Теперь сами за него рады. А то «убью да убью!»

— А знаете, — улыбаясь сказал студент. — Если б не вы, так я бы, пожалуй, того… двинул бы его в последний момент. Ружье у меня на предохранителе оказалось, не выстрелило. Тут я вас вспомнил и одумался.

Девушка, краснея, протянула ему руку.

1927 г.

АСКЫР

(повесть о саянском соболе)

Вершины Саянских гор обозначились на ночном небе. Казалось, что они стали еще черней от забелевшего за ними света.

Ровный белый свет стал быстро опускаться в ущелье. На черном дне заблестела ломаная полоса реки. Красный огонь костра на скале побледнел, стал почти невидим.

У костра сидел ярославец. Один сидел Степан, без товарищей. В глухой тайге, в безлюдных Саянских горах. Бывает же, что не посчастливится… Не повезло дома, пошел искать себе счастья. Говорили люди, что в Сибири земли много, по ручьям золото копают, по рекам лес сплавляют. Всю реку, говорили, лесом запруживают. Да вон он — лес — кругом стоит; лесу, что травы, а какой в нем толк! Лес не распашешь! Рвал его Степан, корчевал, думал очистить место для запашки. Да разве вдвоем с бабой одолеешь проклятые пни да коренья. А к соседям не приступись: одно слово — кержаки.

Зло глянул Степан на тайгу. Из черноты всё зеленее и зеленее вставала тайга кругом, обступила и молчит: насупилась, пихты да ели.

— Кержаки те же! — сказал Степан и плюнул в костер.

Где-то из лесу в ущелье глухо заукала немая таежная кукушка.

— Подавилась! Кто ее за глотку держит?.. И птица тут нескладная. К черту б всё — да домой.

И таким приветливым родное село вспомнилось. И солнце не то, и елки по-другому смотрят. А улица — все дома улыбаются. Да ведь пять тысяч верст пешком не отмеришь. А на поезд где деньги взять? Говорят, золота, золота в Сибири сколько, в ручьях ведь люди моют, — чего зевать? И пристал Степан к «старателям», кустарям-золотомоям.

Опять незадача, — как ни бился Степан, только на харчи и вырабатывал. Вспомнил, что жена на заимке одна осталась. Показали Степану тропу, и махнул Степан тайгой на перевал к своей заимке.

Перевалил хребет — и вот сидит у костра, дожидается света, бросает хвойные лапы в огонь.

Пискнула в траве мышь и серым клубочком покатилась прямо Степану под ноги. За ней метнулся из" травы головастый темный зверек, не больше котенка. Он в два прыжка придавил мышь у самых колен человека.

Степан быстро прихлопнул зверька ладонью и зажал в руке. Он сам не знал, зачем это сделал, — просто так, сама рука упала. Зверек выпустил из пастншки мертвую мышь и забился, завертелся. Держит его Степан, а он вот-вот шею вывихнет — норовит вцепиться Степану в руку.

— Хорьчонок! — сказал Степан и стал с любопытством разглядывать пушистую шкурку зверька. Нет, куничка скорей — рыльце востренькое и шерсть черна.

Степан сызмала любил баловаться с ружьем был неплохой охотник и каждую птицу, каждого зверя у себя в лесах знал с виду и по имени.

Повертел, повертел зверька, оглядел со всех сторон.

— Нет, и не куничка, больно шуба богатая! Кто же ты таков?

И вдруг во весь голос крикнул:

— Соболь!

Зверь с перепугу сильнее рванулся в руке.

— Ага, признался! — сказал Степан. — Вишь, гладкий какой! Даром, что маленький еще. Да ты меченый, рукавичку надел!

Левая передняя лапка зверька до сгиба была белая.

— Ну, франт, ну и франт! Ай шуба! Как я тебя сразу-то не признал. Аскыр и есть. [19]

Соболенок, изловчась, тяпнул-таки его за палец, и Степан поневоле разжал руку.

Зверек упал наземь, мячиком подскочил и пропал в траве.

Степан бросился за ним.

— Стой, стой, шельма!

Да куда там! Зверька и след простыл. Из-за гор вырезался огненный край солнца. На минуту Степан ослеп: в глазах пошли красные, синие, желтые пятна.

Степан потер глаза и весело глянул на тайгу.

— Вот они где, деньги-то! — сказал он вслух. — Так по тайге и бегают.

Обвел Степан взглядом всю тайгу, что было видно, и подумал: «Сколько тут этого соболя насажено! Ружьишко б справить, собачонку какую ни есть да пристать к кержакам. Клад из этого места можно выволочь. Сидел я тут дураком, счастья своего не видел!»

Кинул Степан узелок на спину и быстро зашагал в гору.

А маленький Аскыр сидел в это время под кедром, мелко дышал и дрожал всей шкуркой от страха.

Степан ошибся в расчете. Кержаки не захотели принять его в артель. У него не было ни ружья, ни собаки, ни капканов. Он был новичком в тайге. Что ж из того, что он умел метко стрелять! Кержаки — народ расчетливый и хозяйственный, — голый новосел им не товарищ.

Степан попробовал счастья в других деревнях. Но тамошние артели совсем его не знали. Глухое было место тогда — Саяны. Никто не решался жить в немой, как могила, тайге с чужим человеком. Кто его знает, что у него на уме?

Подошла осень. Кержаки ушли в горы соболевать.

Скрепя сердце Степан остался в заимке перебиваться с хлеба на квас.

А в тайге в это время рос и нагуливал шерсть молодой Аскыр.

В то утро, когда он попался Степану, он был еще совсем неразумный детеныш. Тогда он только-только покинул соболюшку-мать и двух маленьких братьев. Первый раз пошел он на охоту без матери, хотел поймать мышь и сам чуть не остался в руках у Степана. Горячий, задорный зверек в то время так рвался за всякой дичью, что маг угодить прямо в горящий костер.

Но молодые звери в тайге растут не по дням, а по часам. Чему научились его предки — всё уже было у него в крови отроду. Лапы сами делали прыжки, чутье неудержимо тянуло туда, где пахло дичью, тело сплющивалось и изгибалось, когда грозила беда.

Схватят зубы ядовитую жабу, но рот сам с отвращением выплюнет вредную пищу. Язык его говорил ему: «Этого соболь не ест!» И он с отвращением тряс острой мордочкой.

Весь его соболиный род был хищники. И сам он с первых дней знал, как ему быть при встречах. Если зверь слабей тебя, — поймай и съешь. Если он с тобой одной силы, — дерись с ним, прогони или убей. А если сильней тебя, — уноси ноги.

Так же, не раздумывая, молодой зверек выучился пользоваться шубкой-невидимкой. Подкрадывался ли он, нападая, или прятался, убегая, — он безошибочно выбирал места, где самый острый глаз не мог разглядеть его темного меха среди бурых комьев земли стволов и скал.

И вот, к осени, к тому дню, когда Степан проводил завистливым глазом уходящих в тайгу охотников, Аскыр уже стал взрослым соболем. Не всякий ястреб днем и не всякая сова ночью решились бы теперь напасть на него. Он уже умел постоять за себя. Он был и смел и осторожен.

Теперь под длинным блестящим волосом его легкой летней шубки отросла густая и теплая ость. Шкурка вошла в полную цену.

Не прошло и двух недель, как Аскыру пришлось спасать ее от охотника.

Случилось это вот как.

Раз утром, возвращаясь с ночной охоты, Аскыр напал на след другого соболя. След был свежий. Аскыр сейчас же побежал по нему.

Скоро он нашел место, где чужой поймал и растерзал рябчика; от птицы остались только кровавые перья. Такого дела Аскыр не мог стерпеть. Если у него под носом переедят всех рябчиков, то что же ему останется? Аскыр считал, что все рябчики в тайге — для него. Вора нужно поймать и истребить. И он пошел искать. След привел его к дереву и шел выше, вдоль ствола. В дереве было дупло. В дупле отдыхал чужой соболь после сытного обеда.