Сын Альбиона (Жена-дитя), (Жена-девочка), стр. 72

Глава LXXIX

МАЛЕНЬКИЙ УЖИН

Ужин давала «Кейт-барышница», которой в последнее время везло: она заманила в свои сети молодого «простофилю», который тоже присутствовал на ужине.

Это был не кто иной, как наш старый друг Фрэнк Скадамор. Его кузина уехала за границу, он вышел из-под ее благотворного влияния и пустился в мотовство.

Кейт давала ужин в ответ на обед, устроенный Фэн на вилле Мак-Тавиша; и ужин не уступал обеду в роскоши и великолепии.

По времени его даже можно было назвать обедом, так как он начался еще до восьми часов вечера.

Так сделали, чтобы потом спокойно поиграть в вист. Главным участником игры по замыслу должен был стать «простачок», как называла Кейт молодого Скадамора — впрочем, не при нем.

Вина подавали самые разные — лучшие, какие только нашлись в погребах кафе. Затем пришло время карт. Игра продолжалась до тех пор, пока Скадамор не объявил, что он «чист». Тогда только началась настоящая попойка.

Веселье длилось долго, и все пришли в состояние, которое добродушно именуется «подшофе».

Это определение можно было приложить и к мужчинам, и к женщинам. Фэн, достопочтенная Джеральдина и еще две хрупких дочери Евы прикладывались к вину так же усердно, как и джентльмены.

Однако к концу ужина один из присутствующих твердо держался на ногах. Это был граф де Вальми.

Он вовсе не был противником выпивки, однако на этот раз воздерживался специально.

Все были так заняты выпивкой, что не заметили, как он осторожно выливал свое вино в плевательницу, делая вид, что пьет наравне со всеми.

Если бы заметили, конечно, удивились бы, однако никто бы не догадался о причине. Сам дьявол не заподозрил бы, какой низкий план скрывается за этим воздержанием.

Его веселые друзья в начале попойки заметили отвлеченность графа. Достопочтенная Джеральдина даже пошутила по этому поводу. Но со временем все так размякли и развеселились, что больше ни на что не обращали внимания.

Посторонний наблюдатель заметил бы сосредоточенность мистера Суинтона и его стремление скрыть ее. Временами он, казалось, погружается в самого себя и ничего не видит вокруг.

И в игре он проявил невнимательность, хотя его противником был голубь, которого оказалось так легко ощипать.

Эту отвлеченность должны были вызвать какие-то напряженные или болезненные размышления, и он, казалось, испытывал большое облегчение, когда собравшиеся, довольные попойкой, решили расходиться.

Ужинали все вместе, и четыре кэба поджидали у выхода четыре пестрые пары.

Гости с трудом забирались в экипажи, однако с помощью хаймаркетского полицейского и нескольких официантов кафе все наконец благополучно разместились, и кэбы отъехали.

Кучера повиновались полученным указаниям. Молодой Скадамор доставлял домой достопочтенную Джеральдину — правильней сказать, она доставляла его; а Суинтон, заботившийся о своей подвыпившей жене, сказал кучеру:

— Вверх по Парк Роуд в Сент Джонз Вуд.

Сказал негромко, приглушенным голосом, и кучер решил, что его пассажиры не супруги.

Однако, поскольку ему заплатили, причем джентльмен обещал еще добавить, кучер был доволен и ни на что иное не обращал внимания.

Пророчество относительно погоды, сделанное Суинтоном, оправдалось. Ночь наступила темная и какая-то серовато-коричневая из-за тумана.

Туман был такой густой, что перед запоздавшими знаменитостями, которые возвращались домой в роскошных каретах, бежали факельщики.

По всей Пикадилли и по всему Мейферу [169] в тумане горели факелы, а носившие их люди заполняли улицы своим жаргоном.

Однако дальше, в районе Оксфорд-стрит, факелов становилось меньше, а за Портмен Сквер они совсем перестали попадаться. Поэтому, когда кэб с графом де Вальми и графиней медленно полз по Бейкер-стрит, его фонари освещали круг едва в шесть футов.

— Годится, — сказал самому себе Суинтон, разглядывая в окошко ночь.

К такому заключению он пришел и раньше, когда только поднимался по ступенькам в кафе «Европейское».

Но, однако, произносил он это слово не вслух, и жена его не слышала. Впрочем, она не услышала бы, даже если бы он закричал ей на ухо. Она крепко спала в углу кареты.

А до этого она была чуть «шумлива», пыталась петь или повторяла двусмысленную шутку, которую впервые услышала вечером.

Она не сознавала, где находится и с кем, и время от времени обращалась к мужу — «Простачок», называла его именем «другого графа», а иногда «Кейт-барышницей».

Ее собственный граф казался необыкновенно заботливым. Он очень старался, чтобы она не шумела, но еще больше, чтобы ей было удобней. На ней был просторный плащ. Муж тщательно застегнул все пуговицы плаща, чтобы жена не простудила грудь.

К тому времени, как кэб миновал верхнюю часть Бейкер-стрит и въехал на Парк Роуд, Фэн не только стихла, но и крепко уснула, лишь легкий храп свидетельствовал, что она жива.

Кэб медленно и неслышно, как катафалк, продвигался в серо-коричневой тьме.

— Куда? — спросил кучер, поворачиваясь и говоря в боковое окошко.

— На Южный берег! Но на улицу не заезжайте. Высадите нас в конце ее, у входа на Парк Роуд.

— Хорошо, — ответил кучер. Ему показалось немного странным, что джентльмен с леди в таком состоянии высаживается прямо на улице, особенно в такой час и в такую ночь!

Тем не менее, жизненный опыт вскоре подсказал ему объяснение. Леди возвращается поздновато. Джентльмен хочет доставить ее домой, не поднимая шума, поэтому колеса кэба не должны стучать у дверей.

Но какое ему до этого дело, если заплатили щедро? Ему такое распоряжение даже понравилось, потому что обещало дополнительный заработок.

И он не был разочарован. Когда добрались до указанного угла, джентльмен вышел, взял спутницу на руки и вынес на тротуар.

Свободной рукой он дал кучеру крону — вдвое больше обычной платы.

Кэбмен, получив такое щедрое вознаграждение, не захотел казаться назойливым; он забрался в кэб, плотнее закутался в плащ, натянул вожжи, тронул лошадь кнутом и покатил назад в Хаймаркет, надеясь подобрать еще одного подвыпившего пассажира.

— Держись за мою руку, Фэн, — сказал Суинтон своей беспомощной половине, как только кэбмен отъехал. — Обопрись на меня. Я буду тебя держать. Вот так! А теперь пошли!

Фэн ничего не ответила. Алкоголь победил ее — теперь еще сильней, чем раньше. Она была слишком пьяна, чтобы говорить или даже идти: супругу приходилось почти нести ее. Она едва ли была в сознании; но Суинтон знал, что делает.

Они не пошли на Южный берег, а, миновав вход на эту тихую улицу, пошли дальше по Парк Роуд.

Зачем? Только он знал это.

Под Парк Роуд проходит Риджентс-канал. Через него переброшен мост, о котором мы уже говорили. То, что пересекаешь канал, заметно только по перерыву в кустах по краям дороги. На запад местность открытая, на восток поднимается высокая стена парка, затененная деревьями.

Если посмотреть в сторону Паддингтона, можно увидеть сам канал и его буксирный фарватер. Вода прямо под вашими ногами. Пешеходов, идущих по мосту, ограждает парапет высотой по грудь.

На этот мост и пришел Суинтон. Он остановился у парапета, словно отдыхая, жена цеплялась за его руку.

Он действительно отдыхал, но не для того, чтобы идти дальше. Он набирался сил для дела такого адского, что будь здесь свет, он и его спутница показались бы живой картиной совершающегося убийства! И картина была бы реальной: именно таков был замысел Суинтона!

Но никакой свет не падал на сцену убийства; никто не видел, как Суинтон неожиданно выпустил руку жены, затянул плащ на горле таким образом, что пряжка оказалась сзади, а затем накинул ей на голову ее же юбку!

Никто не услышал приглушенный крик. Суинтон поднял жену и перебросил через парапет моста!

И даже не посмотрел, куда она падает. Только слышал всплеск, который слился с его шагами, когда он торопливо уходил по Парк Роуд.