Серебряный волк, стр. 35
Мы с Джекобом обозреваем один другого и начинаем раздеваться. Сэр Оливер прав, жесткая куртка угадывается с первого взгляда. Но у сержанта под курткой рубаха… я ежусь.
— Погоди, — предлагает Джекоб, — найду тебе поддеть хоть чего.
— Некогда, — возражает капитан. — Ничего, не успеет замерзнуть.
Я встряхиваю рясу…
— Эге! — Оказавшийся вдруг рядом сержант хватает меня за руку: — А это что?
— Что? — переспрашиваю я.
Джекоб подводит мою руку к свету и проводит пальцем по засохшим ранкам вдоль вены. Я вижу, как сжимает зубы сэр Оливер. Интересно… Похоже, он не только знает о послании, но и заглядывал в камень!
— Это кроты, — отвечаю я. — Детеныши.
Сержанта аж передергивает всего, и я добавляю:
— Только не подумай чего жуткого. Дело строго добровольное. Что-то вроде миссии спасения.
Капитан вполне может решить, что и его принца, и меня подземельная нелюдь сломала пытками, превратила в послушные орудия. Что я веду его прямиком в ловушку. Если так… Ладно, отмахнулся я от подозрений, все равно выбора нет. Командует сэр Оливер, а куда он приведет нас… что ж, там поглядим!
— Готовы? — отрывисто спрашивает капитан. — Джекоб, за тебя здесь Огастен остается, есть что срочное? Твоим он весточку передаст.
— А я? — приходит в себя Джекоб.
— Ты со мной. Согласия не спрашиваю, посколь глупо было бы оставлять нашему доброму королю такого свидетеля. Все, разговоры после! Уходим.
Я не сдерживаю вздох облегчения. Похоже, ты все-таки за нас, королевский капитан! Значит, мы еще можем выиграть мир…
Захлестнувшее Серегу облегчение отзывается неистовым восторгом в душе. Не сидится на месте, хочется, как озорному мальчишке, бежать куда-то, поделиться нахлынувшим внезапно счастьем. И я хочу пойти к брату библиотекарю и вылетаю уже из своей кельи, но думаю вдруг: не рано ли? Я ведь так и не знаю, чем закончилась отчаянная миссия Сергия. Я должен пройти ее до конца. Должен, да! Но я ведь и не отказываюсь. Мне нужно отдохнуть немного. Успокоиться.
И я иду в приемную и долго рассматриваю старинные фрески, повествующие о деяниях святых, перечитываю надписи под ними, размышляю…
А потом возвращаюсь к работе.
Сэр Оливер идет первым, опустив покрытую капюшоном голову, высокомерно не замечая сторонящихся прохожих. Впрочем, прохожих почти нет: время позднее, почти ночь, да еще и дождь натянуло. Противный, мелкий и всепроникающий — предзимний. Резкий ветер швыряет холодную морось в лицо, пробивается сквозь рясу, выстуживает до костей. Джекоб дышит в затылок. Я придерживаю рукой капюшон — естественный по мерзкой погоде жест. Я не смотрю по сторонам: в капюшоне это затруднительно, а вертеть головой налево-направо монаху не к лицу.
— Что вы делаете на улицах в такое время?
Старый рыцарь останавливается так резко, что я тычусь носом ему в спину. Перед нами обнаруживается… О-ей! В такой ослепительно белой рясе может быть либо монастырский отец предстоятель, либо королевский аббат… если, конечно, у короля за эти два дня появился новый аббат.
Сэр Оливер откидывает капюшон и тихо произносит:
— Коронное дело, пресветлый отец.
— Капитан? — Во властном голосе отчетливо звучит гнев. — Однако как ты посмел, сын мой, выдавать себя за святого брата?
— Поверьте, пресветлый отец, выбора у нас не осталось. Я не могу рассказывать сейчас… но, когда вернусь, обещаю прийти к вам на исповедь. И даже принять епитимью, если вы сочтете это необходимым. Простите, пресветлый отец, мы должны спешить. Речь идет о жизни Таргалы.
Капитан непочтительно отстраняет аббата с дороги. Мы сворачиваем в тесный переулок, теперь ветер бьет в спину, я приподнимаю капюшон и пытаюсь оглядеться. В глаза бросается вывеска: «Пика и бочка», кабачок, облюбованный тюремной охраной. Эх, а я оружие в караулке оставил… нет, успокаиваю себя, все нормально, капитан знает, что делает… Мы проходим мимо ворот, мимо калитки для стражи, сворачиваем налево. Перевожу дух.
Мы идем вдоль стены достаточно долго для того, чтобы я задумался о размерах городской тюрьмы. Пожалуй, она лишь ненамного меньше королевского замка. Странно. Кажется, в законах Таргалы не так уж много оснований для тюремного заключения, а уж заменившая закон «моя королевская воля» и вовсе не признает такого вздора, как расходы на содержание арестантов. Надо будет спросить у Карела…
— Сэр Оливер останавливается у неприметной калиточки и — ого! — отпирает ее своим ключом. За калиткой — ни души. Полоса пустой вытоптанной земли и стена без окон. Дверь. На этот раз капитан стучит.
— Святые братья? — удивленно спрашивает открывший дверь сонный стражник. — Нас не предупреждали…
Сэр Оливер молча протягивает руку: в пальцах зажата фиолетовая с белым бирка.
— Коронный пропуск, — бормочет стражник, — ишь ты… проходите.
Никогда бы не подумал, но больше всего меня потрясает тишина. Слишком уж она… мертвая. Только наши шаги отдаются гулким эхом: коридор, лестница вверх, еще коридор, лестница вниз, галерея, снова вниз, бесконечно, эта лестница сдавлена камнем, — я бы решил, что мы уже в Подземелье, если б не привычные тусклые светильники. Вниз, вниз; и вот — еще одна дверь, а за ней… словно на дне колодца… темно и пусто, и единственный крохотный светильничек лишь сгущает тьму.
— Что это? — Почему-то я могу только шептать.
— Тюремная часовня, — отвечает сэр Оливер. — Здесь есть вход в Подземелье. Давайте сюда, быстро.
Он подходит к стене, и тускло белеющий в сумраке мрамор сменяется тьмой непроглядной… Подземелье! Джекоб мешкает, я протискиваюсь мимо… Под ногами загорается зеленая световая дорожка, и навстречу выходит Страж. Дошли.
РАДИ ТАРГАЛЫ
Чудны дела твои, Господи! В кои веки Серж спорит со мной не ради отдыха моего от дознания, а доказывая, что я упустил важное. Что до того, как Серега привел в Подземелье сэра Оливера, надо было увидеть беседу капитана с королевой.
— Ты же помнишь, — горячится Серж, — они смотрели на короля! Неужели на королеву не стали?! Мы ведь весь их план можем так узнать! Не понимаю, как ты не подумал.
Эх, Серж… подумал я, конечно, подумал. И прав ты, наверняка разговор капитана с королевой стоит внимания. Но как представлю, какими глазами Карел смотрел на мать…
Мне жалко его, так жалко… Но где граница между жалостью и малодушием? Что сказал бы мне сейчас пресветлый? Я кладу на стол серебряного волка. Подожди, ладно? Я быстро…
— Он жив! Нина, слышишь: он жив! Вот, посмотри!..
— Боже мой, — выдыхает Карел.
— Она видела, — шепчет Лека. — Он ей показал.
…Королева осунулась и потемнела, волосы убраны под накидку: знак не траура, конечно, но — глубокой печали. Глядит в ограненный восьмигранником корунд, красный блик пляшет по алебастровой щеке, пальцы мнут лиловое кружево…
Падает в кресло. Вскакивает, сдергивая накидку, припадает к груди капитана, плачет и смеется:
— Боже мой, Карел… мальчик мой, сын мой… Оливер, но откуда?!
— Друг его принес. — Капитан осторожно гладит дрожащие хрупкие плечи. — Помнишь, Сергей?
— Еще бы… как не помнить… Оливер, я должна его видеть! Где он?
— Нет, Нина. Ему не стоит мелькать лишний раз в Корварене, и тебе лучше пока закрыться у себя и не выходить.
— Но как ты не понимаешь, он же…