Дочь есть дочь, стр. 11
– В сущности, нет. – Она помолчала. – Надо мне написать ей и сообщить.
– Да.
Энн опять задумалась ненадолго.
– Навряд ли Сэра станет очень возражать. Как ты считаешь?
– Трудно сказать.
– Она относится ко мне с такой нежностью! Никто и не представляет себе, какой нежной умеет быть Сэра, не тратя при этом лишних слов. Конечно, она, возможно… – Энн умоляюще посмотрела на приятельницу. – Возможно, станет над нами подтрунивать.
– Очень может быть. Тебе это будет неприятно?
– Мне – нет. Но вот Ричарду!
– Да-да. Что ж, придется ему проглотить эту пилюлю.
Но на твоем месте я бы поставила Сэру в известность, не а дожидаясь ее возвращения. Тогда она постепенно привыкнет к этой мысли. Кстати, когда вы намечаете свадьбу?
– Ричард настаивает на том, чтобы мы поженились в самое ближайшее время. Да и чего, собственно, нам ждать?
– Да, нечего. Я бы даже сказала – чем скорее, тем лучше.
– К тому же нам улыбнулась фортуна – Ричард как раз получил работу. У братьев Хеллнер. В Бирме, во время войны, он познакомился с одним из партнеров. Сказочное везение, правда?
– Видишь, дорогая, все складывается как нельзя лучше. Я очень рада за тебя. – С этими ласковыми словами Лора Уитстейбл поднялась и поцеловала Энн:
– Ну вот, с чего это ты вдруг нахмурилась?
– Сэра не выходит из головы. Будем надеяться, что она не станет возражать.
– Энн, дорогая, чьей жизнью ты живешь – своей или Сэриной?
– Моей, спору нет, но…
– Если Сэра станет возражать, пусть возражает! Со временем переживет. Она ведь любит тебя, Энн.
– О, я знаю!
– Быть любимой – очень неудобно. Почти все рано или поздно приходят к этому заключению. Чем меньшее число людей тебя любит, тем легче тебе в жизни. Какое счастье для меня, что большинство людей от всей души терпеть меня не могут, а прочие испытывают благостное равнодушие, не более того.
– Это неверно, Лора. Я…
– Всего хорошего, Энн. И не заставляй Ричарда признать, будто я ему понравилась. На самом деле он испытывает ко мне сильную неприязнь, но это не имеет ни малейшего значения.
Вечером того же дня некий ученый муж, оказавшийся на торжественном обеде соседом леди Лоры и с жаром рассказывавший ей об успехах шоковой терапии, в конце своей речи с огорчением заметил, что она смотрит на него отсутствующим взглядом.
– Вы меня не слушаете! – с упреком воскликнул он.
– Извините, Давид. Я думала о матери и дочери.
– А-а, понимаю. Случай из вашей практики.
– Нет. Просто мои друзья.
– Мать-собственница, должно быть?
– В виде исключения, не мать, а дочь, – ответила леди Лора.
Глава 5
– Так я вас, дорогая Энн, – сказал Джеффри Фейн, – от всей души поздравляю, или что там говорят в подобных случаях?.. М-м-м. Ему, осмелюсь сказать, повезло, здорово повезло. Я нигде не мог с ним пересечься? Имени такого я не припомню.
– Нет, я познакомилась с ним всего лишь несколько недель тому назад.
Профессор Фейн взглянул на Энн добрыми глазами – по своему обыкновению поверх очков.
– Да что вы, – произнес он укоризненно. – Не слишком ли скоропалительно вы приняли решение? Не легкомысленно ли?
– Не думаю.
– У племени матаваяла период ухаживания составляет по меньшей мере полтора года.
– Очень предусмотрительный народ. А мне-то казалось, что дикари подчиняются самым примитивным порывам.
– Ну, матаваяла никак не назовешь дикарями, – поправил Джеффри Фейн, явно шокированный невежеством собеседницы. – Их культура заслуживает величайшего уважения. А брачные обычаи такие сложные. Накануне свадебной церемонии – м-м-м – подружки невесты… Впрочем, лучше не вдаваться в такие подробности. Хотя это и в самом деле очень интересно и свидетельствует о том, что священный ритуал бракосочетания верховной жрицы…
Нет-нет, не стоит продолжать. Поговорим лучше о свадебном подарке. Что бы вы хотели получить в подарок от меня, Энн?
– Ах, Джеффри, право же, не беспокойтесь ни о чем.
– Обычно дарят что-нибудь из серебра, не так ли? Помню, как-то я дарил серебряный кувшин, впрочем, нет, нет, то было по случаю крестин. Так, может, ложки? Или подставку для тостов? О, придумал – вазу для цветов. Но, Энн, дорогая, знаете ли вы что-нибудь об этом человеке?
От общих друзей, к примеру? Ведь сейчас читаешь о таких неприятных случаях.
– Он подобрал меня не на паперти, а я не застраховала жизнь в его пользу.
Джеффри Фейн снова с тревогой взглянул на Энн, но, убедившись, что она шутит, успокоился.
– Ну хорошо, хорошо. Боюсь, я вам надоел. Но осторожность никак не помешает. А как воспринимает это событие девочка?
Лицо Энн на миг затуманилось.
– Я написала Сэре – вы же знаете, она в Швейцарии, – но ответа пока не получила. Конечно, ответ, возможно, еще не дошел, но я думала… – И Энн осеклась.
– Помнить о том, что надо ответить на письмо, чрезвычайно трудно. А мне тем более. Меня, к примеру, попросили прочитать курс лекций в Осло. В марте месяце.
Я собирался ответить, но позабыл. Только вчера обнаружил письмо, совершенно случайно, в кармане старого пальто.
– Ну ничего, времени впереди еще масса, – утешила Энн.
Джеффри Фейн огорченно взглянул на нее добрыми голубыми глазами.
– Но приглашали ведь на прошлый март!
– Ах, Джеффри, да как же все это время письмо могло оставаться в кармане пальто незамеченным?
– Это очень старое пальто, один рукав почти оторвался. Носить его стало неудобно, и я надел другое.
– Все же, Джеффри, хорошо бы за вами кто-нибудь присматривал.
– Нет, я предпочитаю, чтобы за мной не присматривали. Была у меня как-то очень старательная экономка, готовила превосходно, но была помешана на чистоте и порядке. Так она ненароком выкинула мои записки о колдунах племени бальяно, вызывающих дождь. Потеря невосполнимая. В оправдание себя она сказала, что записки лежали в ведре для угля. «Но ведь ведро для угля вовсе не мусорная корзина, миссис.., миссис.., как там ее звали…» возразил я ей. Боюсь, что вы, женщины, лишены чувства меры и потому придаете наведению чистоты абсурдно большое значение, превращая его в какое-то ритуальное действо.
– Так думают многие. За примерами ходить далеко не надо. Лора Уитстейбл – вы ее, не сомневаюсь, знаете – однажды привела меня в ужас своей негативной оценкой людей, которые моют шею два раза в день. По-видимому, она считает, что, чем грязнее у человека тело, тем чище сердце.
– Неужели? Но мне пора. – Он вздохнул. – Мне будет вас недоставать, Энн, больше, чем я могу выразить словами.
– Почему же «недоставать», Джеффри? Я ведь никуда не уезжаю. Ричард нашел работу в Лондоне. И я уверена, что он вам понравится.
Джеффри Фейн вздохнул снова.
– Это будет уже не то. Нет, нет, когда красивая женщина выходит замуж за другого мужчину… – Он крепко сжал ее руку. – Вы значили для меня очень много, Энн. Я даже иногда осмеливался надеяться – но, нет, нет, это была несбыточная мечта. Такой старый чудак, как я. Вы бы умерли со скуки рядом со мной. Но я предан вам всей душой, Энн, и, поверьте, совершенно искренне желаю вам счастья. Знаете, что мне всегда приходило на память при мысли о вас? Вот эти строки из Гомера.
И он с наслаждением, не торопясь, продекламировал по-древнегречески.
– Вот, – произнес он, сияя.
– Спасибо, Джеффри, – сказала Энн, – я, правда, не понимаю, о чем это…
– О том, что…
– Нет, нет, не переводите. На английском они не могут быть так же благозвучны, как на греческом. Какой красивый язык! До свидания, дорогой Джеффри, большое спасибо… Не забудьте шляпу… Зонтик, зонтик положите на место, это не ваш, а Сэрин! Подождите минуточку, вот ваш портфель.
Она закрыла за ним дверь, и в ту же минуту из кухни высунулась голова Эдит.
– Ребенок беспомощный, да и только, правда ведь? – сказала она. – А в своем деле небось соображает, вовсе даже не дурак. Правда, эти его дикие племена, которыми он занимается, не иначе как развратники. Помните, он принес деревянную статуэтку? Так я ее подальше в комод, под белье, засунула. Ей бы лифчик надеть да фиговый листок дать. А у старика ничего такого на уме нет. Хотя и не старик он вовсе.