Бремя любви, стр. 32

Она рухнула, и Ллевеллин, ожидавший этого, подхватил ее и передал Уайлдингу.

– Ее лучше уложить в постель, – отчетливо произнес он.

– Да-да. А потом я вызову врача.

– Ей достаточно поспать, – сказал Ллевеллин.

Ричард Уайлдинг посмотрел на него с недоумением.

Ллевеллин сказал:

– Позвольте, я помогу.

Они вынесли девушку через ту же дверь, в которую она вошла, потом по короткому коридору внесли в открытые двери спальни и бережно опустили ее на широкую резную кровать с дорогим парчовым пологом. Уайлдинг выглянул в коридор и позвал:

– Мария!

Ллевеллин, оглянувшись, прошел в ванную, заглянул в застекленный шкафчик и вернулся в спальню.

Уайлдинг нетерпеливо крикнул еще раз:

– Мария!

Ллевеллин двинулся к туалетному столику.

В это время вошла низенькая смуглая женщина, быстро прошла к кровати, наклонилась над потерявшей сознание девушкой и вскрикнула.

Уайлдинг отрывисто сказал:

– Посмотрите за ней. Я позвоню врачу.

– Не нужно, синьор. Я знаю, что делать. Назавтра она будет в порядке.

Уайлдинг неохотно вышел из комнаты.

Ллевеллин пошел за ним, но в дверях задержался и спросил у Марии:

– Где она это держит?

Женщина посмотрела на него и моргнула. Потом почти невольно взгляд ее переместился на стену позади него, Он оглянулся; там висела небольшая картина, пейзаж в стиле Коро. [12] Ллевеллин снял ее с гвоздя под ней оказался старомодный стенной сейф, в котором женщины раньше хранили драгоценности, но от современных воров он защищать перестал. Ключ был в замке; Ллевеллин осторожно повернул его и заглянул внутрь. Кивнул и снова закрыл. Глаза его встретились с понимающими глазами Марии.

Он вышел из комнаты и пришел к Уайлдингу, который как раз вешал трубку.

– Врача нет, он отправился в тюрьму.

Старательно подбирая слова, Ллевеллин сказал:

– Мне кажется, Мария знает, что надо делать. Она уже не раз с этим справлялась.

– Да… Да, вы правы. Она очень предана моей жене.

– Я это заметил.

– Ее здесь все любят. Она вызывает любовь – любовь и желание защитить. Здешние люди остро чувствуют красоту, особенно когда красота страдает.

– И все-таки они на свой лад большие реалисты, чем англосаксы.

– Пожалуй.

– Они не прячутся от фактов.

– А мы?

– Очень часто. Какая прекрасная комната у вашей жены! Знаете, что меня в ней поражает? Что здесь нет запаха парфюмерии, как это водится у женщин. Только свежесть лаванды и одеколона.

Ричард Уайлдинг кивнул.

– Да, для меня запах лаванды связан с Ширли. А еще это возвращает меня во времена детства; так пахло в мамином шкафу с постельным бельем. Прекрасное белое полотно, и среди него разложены мешочки с лавандой, она шила их сама, набивала и клала в шкаф. Чистый свежий запах весны.

Он вздохнул, поднял глаза на гостя и увидал, что тот смотрит на него со странным выражением.

– Мне надо идти – сказал Ллевеллин и взял шляпу.

Глава 7

– Вы все еще ходите сюда?

Нокс задал этот вопрос после того, как отошел официант.

Леди Уайлдинг помолчала. Сегодня она не смотрела на гавань. Она смотрела в бокал, где блестела золотистая жидкость.

– Апельсиновый сок, – сказала она.

– Вижу. Жест?

– Да. Сделать жест тоже помогает.

– О, несомненно.

Она спросила:

– Вы сказали ему, что встречали меня здесь?

– Нет.

– Почему?

– Это причинило бы ему боль. Причинило бы боль вам. А кроме того, он меня не спрашивал.

– А если бы спросил, вы бы рассказали?

– Да.

– Почему?

– Потому что чем проще смотреть на вещи, тем лучше.

Она вздохнула.

– Интересно, как много вы поняли?

– Не знаю.

– Вы видите, что я не могу причинить ему боль? Вы видите, какой он хороший? Как верит в меня? Думает только обо мне?

– О да. Все вижу. Он хочет встать между вами и всеми вашими печалями, всем злом мира.

– Но это слишком.

– Да, это слишком.

– Раз во что-то угодил – и уже не можешь выбраться.

Притворяешься, день за днем притворяешься. Но потом устаешь, и хочется крикнуть: «Перестаньте меня любить, перестаньте заботиться обо мне, перестаньте тревожиться, оберегать, следить!» – Она стиснула руки. – Я хочу быть счастлива с Ричардом. Хочу! Почему же у меня не получается? Почему я изнемогаю от всего этого?

– «Напоите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви». [13]

– Да, именно так. Это обо мне. Это моя вина.

– Почему вы вышли за него замуж?

– О! – Глаза ее расширились. – Очень просто. Потому что влюбилась в него.

– Понятно.

– Это было какое-то ослепление. Вы же понимаете, у него обаяние, он сексуально привлекателен.

– Да, понимаю.

– Но он был и романтически привлекательным. Один старик, который знал меня всю жизнь, предупреждал: «Крути любовь с Ричардом, но не выходи за него замуж». Он оказался прав. Видите ли, я была очень несчастна, а тут появился Ричард. Сон наяву. Любовь, и Ричард, и лунный свет, и остров. Поможет и никому не причинит вреда. Но вот я получила этот сон, эту мечту но я не та, какой видела себя в мечтах. Я всего лишь та, которая намечтала это.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

– Смогу я стать такой, какой я видела себя в мечтах?

Хотелось бы.

– Не сможете, если никогда такой не были в реальности.

– Я бы уехала, но куда? Прошлое ушло, в него не вернуться. Надо бы начать все сначала, но я не знаю как или где. И в любом случае я не могла бы причинить боль Ричарду. Он и так много страдал.

– Разве?

– Да, из-за той женщины, на которой был женат.

Она была прирожденная шлюха. Красивая, веселая, но абсолютно безнравственная. Он этого не понимал.

– Он и не мог бы.

– Она его бросила, и он ужасно переживал. Он обвинял себя, считал, что обманул ее ожидания. Знаете, он ее не обвинял, он ее – жалел!

– В нем слишком много жалости.

– Разве может быть слишком много жалости?

– Да, и это мешает прямо смотреть на вещи. К тому же это оскорбляет.

– Что вы имеете в виду?

– Оскорбление, как в молитве фарисея: «Господи, благодарю Тебя, что я не такой, как этот человек». [14]

– А вы разве никого не жалели?

– Жалел, я же человек. Но я этого остерегаюсь.

– Но какой же в этом вред?

– Жалость может привести к действиям.

– Которые могут быть вредными?

– Результаты могут быть очень вредными.

– Для вас?

– Нет-нет, что вы. Для другого человека.

– Что же делать человеку, если ему жаль кого-то?

– Оставить все в Божьих руках.

– Это безжалостно… грубо.

– Зато не так опасно, как поддаться жалости.

Она наклонилась к нему.

– Скажите, вы меня нисколько не жалеете?

– Стараюсь не жалеть.

– Почему?

– Чтобы не возбудить в вас жалости к себе самой.

– Вы думаете, я себя жалею?

– А вы не жалеете?

– Нет, – медленно сказала она. – Нет, не жалею. У меня все запуталось, и в этом виновата я сама.

– Обычно так и бывает, но в вашем случае это не обязательно так.

– Скажите… вот вы мудрый, вы проповедовали людям – что мне делать?

– Вы знаете.

Она посмотрела на него и вдруг засмеялась – весело и дерзко.

– Да. Я знаю. Очень хорошо знаю. Бороться.