Если это любовь, стр. 12

Стоит ли ему брать на себя смелость и пробудить в ней женщину? Разве могло это привести к чему-нибудь положительному, кроме неуверенности в себе и тревоги? Не лучше ли предоставить принцессе находиться в плену девических иллюзий, довольной и спокойной?

Он поднялся по лесенке в карету капитана и сел в углу напротив Кэролайн, подтянув длинные ноги, чтобы не касаться подола ее платья. В свете фонарей, которые держали ливрейные лакеи, он видел ее улыбку, блестящие от возбуждения глаза.

Кэролайн радостно воскликнула:

– Кажется, я никогда еще не проводила вечер так интересно! Правда, это было замечательно, мама?

Амелия выглянула в окно кареты.

– Пьеса была великолепно сыграна и довольна близка к правде жизни. Для многих путь сердца расходится с понятием о долге.

Капитан громко откашлялся.

– Я никогда не мог понять, как это человек решается стать актером. Расхаживать по сцене, как надувшийся голубь, и произносить глупости с умным видом.

Кэролайн задорно спросила:

– А разве ты сам, папа, не так выглядишь на своем капитанском мостике?

Капитан в восхищении шлепнул себя по колену.

– Я должен был догадаться, мисс, что у вас сейчас же найдется ответ. – Он обернулся к Майлсу: – Вот тебе результат, когда ты позволяешь молодой женщине обвести себя вокруг пальца. Тебя будут поддразнивать, над тобой будут смеяться, каждый твой шаг будут высмеивать, твой…

– Папа! Ты же знаешь, что я о тебе очень высокого мнения и глубоко тебя уважаю!

– Ну, ну, детка. – Капитан наклонился и погладил ее по руке. – Я всего лишь подшучиваю над тобой, как ты надо мной. Не стоит принимать мои глупые шутки всерьез.

Она попыталась улыбнуться, но вновь почувствовала тревогу, которая уже посещала ее. Почему вдруг она стала такой чувствительной? Почему для нее имеет значение, – что подумает о ней Майлс? Ведь через несколько недель он покинет Англию, и вряд ли они еще когда-либо увидятся. Внезапно у нее сжалось сердце при этой мысли. Радостное ощущение от вечера растаяло без следа.

Оставшееся время пути она вряд ли обронила пару слов. Когда экипаж остановился перед домом Майлса, она вжалась в уголок, пряча от света фонаря свое расстроенное лицо, которое могло выдать ее, и едва слышно попрощалась с кузеном.

Дома Майлса ждало письмо Пирса. Мальчик был смущен приемом в Англии. Привыкший к уважению, здесь он столкнулся с насмешками однокашников. Только один парень, писал он своему крестному отцу, проявил к нему некоторое дружелюбие: сын банкира Поль Хардэйкр, которого, к зависти Пирса, отец готовил к службе в армии.

Майлс бросил письмо на стол. Он ничем не мог помочь Пирсу, только призвать его к терпению и посоветовать не обращать внимания на насмешки. Не в его силах было изменить решение матери Пирса дать образование мальчику в Англии. Для самого Майлса жребий был брошен. Он был предан своей далекой родине. С ней он связывал свое будущее. Там он должен будет найти подходящую хозяйку для своего дома, привыкшую к просторам Тайдуотера, а не к уединенной корнуолльской долине; женщину, которая воспринимает разговоры об индейцах и рабах, о ценах на табак и хлопок как естественную составную быта; которая не боится ни жизни, ни любви.

Поправив фитиль свечи, Майлс уселся за бюро и взял перо. Слова ложились на лист бумаги, черные, как и его мысли.

«Резиденция губернатора,

Уилъямсбург, Виргиния.

Сэр, с огромным сожалением вынужден сообщить Вам, что моя миссия, если так можно назвать мой частный визит, по поручению моих товарищей, потерпела неудачу. Британское правительство непоколебимо в своем слепом отказе выслушать мои просьбы. Сомневаюсь, читал ли вообще лорд Норт наши сообщения. Что касается короля, уверен, что если он хоть краем глаза и взглянул на наши жалкие петиции, то затем просто разжег ими трубку, которая наверняка набита табаком, за который сейчас городским купцам дают столь мало, что в конце концов мы все, вероятно, окажемся в долговой тюрьме.

В результате я не вижу иного выхода, кроме как взяться за оружие, как призывал нас Патрик Генри. Я намерен вернуться как можно скорее, чтобы быть готовым принять участие в борьбе».

Он размашисто подписался и с такой силой приложил к письму свою печать, что бюро затрещало под давлением его руки. В дверь деликатно постучали. Негр на цыпочках подошел к своему хозяину, глаза чуть навыкате выражали тревогу.

– Мистер Куртни, я считаю нужным кое-что вам рассказать.

Майлс повернулся к нему лицом:

– В чем дело?

– Когда почтальон принес это письмо от мастера Пирса, его остановили на лестнице.

– Остановили, говоришь?

– Да, сэр. К нему подошел какой-то мужчина, заговорил, а затем передал несколько монет. Тогда почтальон протянул ему письмо, и человек прочитал его.

Майлс озабоченно нахмурился:

– Было только одно письмо, Бенджамен? Вот это, от мастера Пирса?

– Да, сэр, в этом я уверен. Вы думаете, человек хочет причинить вам зло? Это был шпион?

Майлс на секунду задумался:

– Да, думаю, он вполне мог быть шпионом. В конце концов, не такая уж я маленькая рыбка.

– Когда мы вернемся домой, мистер Куртни? Мне не нравится Англия, ненавижу холодную погоду и холодных людей. Это не подходит, сэр, ни вам, ни мне.

Вставая из-за бюро, Майлс положил руку на плечо своему слуги:

– Можешь завтра утром навести справки о рейсе, Бенджамен. У меня готов отчет, который можно отправить первым судном из Лондона, а мы с тобой последуем за ним, как только будет корабль из Плимута.

Слуга озадаченно посмотрел на него:

– Сэр, зачем же нам ехать до Плимута, когда есть судно из Лондона?

Майлс отвернулся и устремил невидящий взгляд на бумаги.

Отблеск свечи сверкнул на кольце с печаткой, которое подарил ему Николас Пенуорден, на кольце с родовым гербом его семейства. Пенуордены из Трендэрроу. Все его детство он слышал эти слова, они освещали его мечту, которая, казалось, сбылась. Там, в этом поместье, он нашел свою любовь и там должен будет расстаться с ней. Не здесь, в Лондоне, когда рядом с ней Тимоти Бренкомб, а около часовни, где ее образ навеки врезался в его память: одетая в зеленое платье принцесса с лицом, освещенным солнцем и радостью. Он снова поедет в Трендэрроу, но поедет один.

Глава 5

Кэролайн, ехавшая верхом рядом с Тимоти по парку, была захвачена лондонской жизнью. Привыкнув к скромной, темной одежде жителей сельской местности, к редким экипажам на дорогах, она находила восхитительными постоянное уличное движение и смешение пестрых красок. Ее околдовывали нескончаемые процессии элегантных экипажей, яркий поток модно одетых мужчин и женщин, то и дело останавливающихся, чтобы поздороваться с друзьями или знакомыми.

Утреннее солнце весело искрилось в струях фонтанов. Тревожные сомнения, мучившие накануне вечером, были забыты. Наступил новый день, от которого она ждала только радости, а вечером предстоял бал, на котором будут присутствовать Тимоти и Майлс.

Она ни на минуту не замолкала, как ребенок реагируя на все, что попадалось ей на глаза, и пребывая в полном восторге, как всегда рядом с Тимоти. Пока наконец не поняла, что он едва ей отвечает. Она наклонилась в седле, чтобы заглянуть ему в лицо. Его голубые, всегда ясные глаза были грустны, уголки губ опущены, плечи поникли, он машинально теребил уздечку.

– Что с тобой? – спросила она. – Мы же с тобой в Лондоне, в котором, по твоим же словам, невозможно скучать!

Он выпрямился и попытался изобразить улыбку.

– Нет, ничего… Боюсь, я слишком много себе позволил вчера вечером.

Она нетерпеливо взмахнула хлыстиком.

– Ты прямо как папа. Если он слишком много выпьет, то на следующий день лучше держаться от него подальше. И часто с тобой такое происходит?

Покраснев, Тимоти пробормотал: