Мама Стифлера, стр. 58

Паша покупал женщинам водку, и женщины, в благодарность, делали Паше минет жадными ртами, привыкшими захватывать водочную бутылку наполовину.

Совершенно случайно, Паша стал сутенёром.

Он пошёл в магазин за водкой, оставив жадных женщин ждать его на улице. В очереди в винный отдел к Павлу подошёл весёлый джигит, и, сверкая золотыми передними зубами, спросил:

— Вай, брат, а эти красавицы, что на улице стоят — с тобой?

— Со мной — буркнул Павел, пересчитывая оставшуюся наличность, и понимая, что хватит только на 2 бутылки пива.

Кавказец широко улыбнулся, и хлопнул Пашу по плечу:

— Тысяча рублей.

Паша насторожился, и прикрыл руками зад.

— Кому тысячу рублей?

— Тебе! — лучисто улыбался джигит, помахивая перед Пашиным лицом голубой бумажкой. — За баб этих, что ли?!

— За красавиц, брат! За красавиц этих! Беру обеих!

Паша мгновенно перевёл тысячу рублей в бутылки пива, и протянул руку джигиту:

— Павел.

— Артур.

…Через десять минут проданный товар уехал в "шестёрке" Артура, а Паша сидел у магазина на ящике пива, и набирал номер Генри.

Уж если попёрло — надо идти до конца.

Петя и Пиндобус

14-09-2007 14:58

Я смотрю на Петю. Петя как Петя. Та же рожа маниака, тот же пиджак, с вытравленными добела пОтом подмышками. Те же приятственные опрелости на шейке.

Божественный Петя.

Которого три года боготворила моя подруга.

Семь лет назад Петя работал охранником в одном очень затрапезном ночном клубе на окраине Москвы. А Юлька тогда жила в Зеленограде.

Каждую ночь, когда Юлин супруг Толясик уходил на свою опасную службу *Толясик был тогда заслуженным сутенёром республики Молдова*, Юля выскакивала из дома, ловила такси, и ехала на окраину Москвы полюбоваться на Петю. Именно полюбоваться. Потому что подойти к нему она стеснялась.

Потом осмелела, и стала трогательно запихивать в Петину ладошку презенты: то флакон туалетной воды, то печатку золотую.

Петя принимал дары, и благодарственно блестел шейными опрелостями.

А однажды он напился на рабочем месте.

Петя мужественно боролся с неукротимыми рвотными позывами, а Юля страдала, переживая муки вместе с Петром.

А потом подошла к начальнику охраны, дала тому тысячу рублей, и попросила разрешения забрать Петю к себе домой, потому как пользы клубу от него сегодня не будет, а трезвым Петя никогда не согласиться заняться с Юлей жестким петтингом и бартерным обменом гениталий.

И втянула носом повисшую соплю.

Начальник был мудр и добр. Поэтому Пётр перекочевал в Юлины хрупкие ручки, и был отбазирован в номер гостиницы "Золотой Колос", что на Ярославке.

Пользуясь Петиным алкогольным параличом и амнезией, Юля всю ночь благоговейно мацала Петин пенис, и два раза склонила Петину физическую оболочку к затяжному куннилингусу.

Ранним утром Юля окропила Петра ковшом холодной воды, склоняя оного к пробуждению.

Петя захлебнулся, но не насмерть. И проснулся.

И очень сильно испугался.

Потому что он лежал в незнакомой комнате, на незнакомой кровати, а рядом лежала голая Юля.

— С добрым утром, любимый! — крикнула Юля, и ослепила Петю вспышкой фотоаппарата.

Ослепший, испуганный Пётр вскочил с кровати, ударился о подоконник, споткнулся о Юлины сапоги, валяющиеся на полу у кровати, упал, прозрел, и убежал в туалет.

Так начался их роман.

Который длился три года.

Юля заставила Толясика снять квартиру в доме, находящемся в ста метрах от Петиной работы.

Юля носила в кошельке Петино фото, сделанное утром в гостинице, и запечатлевшее Петино перекошенное лицо, и изысканно выпученные глаза, а негативы с той плёнки хранила в моём шкафу.

Юля меценатствовала, и осыпала Петю дарами, купленными на деньги, который трудолюбивый Толясик каждое утро давал Юле "на булавки".

А Петя приходил к Юле раз в месяц и, услышав Юлин клич: "К кормушке!" — монотонно тыкался в Юлины гениталии холодным прокисшим носом.

Через три года Юля перевлюбилась в официанта, и Петя был забыт.

А спустя ещё четыре года, тёплым летним вечером меня занесло в тот приснопамятный клуб.

Что греха таить — у меня тоже когда-то был там знакомый охранник. С которым я даже неблагополучно прожила несколько лет. А преступников всегда тянет на место преступления.

В клуб сей я зашла с целью вкусить в одиночестве алкогольной продукции, вследствии какого-то стрессового события.

У меня было три тысячи рублей, розовая кофточка, сиськи, и унылое выражение лица.

Молодой незнакомый охранник на входе потребовал показать документы.

Документов у меня с собой не было, и я предложила посмотреть мою жопу. Как альтернативу.

Потому что жопа врать не может — все мои года, так сказать, налицо.

Охранник посуровел, и вызвал начальника охраны.

Петю.

И Петя тут же успокоил юного секьюрити, что эта дама давно справила двадцатиоднолетие, и ей можно вкушать зелено вино, и рассматривать половые органы стриптизёров.

Можно уже.

А я обрадовалась знакомым лицам, и предложила Петру составить мне приятную компанию.

И вот сидим мы с Петей, пьём коктейль "Лонг айленд", и изливаем друг другу посильно.

— Петя, — я склонила голову, и доверительно ткнулась носом в Петину опрелость, — Мужики — это вселенское зло. Ты согласен?

— Нет! — с жаром восклицает Петя, и трясёт плешивой головой, окатывая меня брызгами слюней и "Лонг айленда", — Нет! Это бабы все — суки и корыстные ведьмы! Им всем нужны только деньги!

— Мне не нужны… — тихо признаюсь я. — Мне это… Дядьку бы хорошего… Чтоб добрый был, и ногами бы не дрался…

И устыдилась.

И выпила ещё коктейль.

Петя смотрит на меня блестящими от алкоголя глазами, и восхищённо шепчет:

— Ты — богиня, и мечта всей моей жизни… Да, я беден! Но зато я умею удовлетворять женщин!

И гордо откинулся на спинку высокого стула.

— Врёшь ты всё, Петечка! — это я в себе уже азарт почуяла. — Врёшь! У тебя нос холодный, и отлизываешь ты печально и нихуя не разу не душевно! Мне Юлька говорила!

Петя блестит глазами и опрелостью, и кричит мне в лицо, перекрикивая вопли: "Мальчик-гей, мальчик-гей, будь со мной понаглей!":

— Пиздёж! Врёт Юлька! Я очень душевно лижу! Да! А она — дура фригидная просто!

А вот это он зря.

Никому не позволю называть Юльку фригидной!

Анемичная официантка Катя принесла Пете кофе, и странно на него посмотрела.

— Клевета! — неистово кричу, и залпом выхлёбываю Петин кофе, — Отродясь у Юльки не было фригидности! Это ты виноват! Плохо старался, значит! Покажи мне язык немедленно!

Это уже третий Лонг айленд" иссяк в моём бокале.

Никогда себя так с трезвого на людях не веду. Да.

Петя пучится, краснеет, и вытаскивает язык.

На Петиной шее бьётся синяя вена, а Петин язык пытается облизать Петин нос, но безуспешно.

— Хо! — ликую, — Видишь? Ты виноват! Не можешь срать — не мучай жопу! И не сваливай с больной головы на здоровую!

Петя сконфуженно запихивает язык обратно в рот, и угрюмо присасывается к бокалу.

Мне становиться его жалко. Меняю тему разговора:

— Ладно, ты мне расскажи: как сам-то?

Банальный такой вопрос, но сказать что-то надо.

Петя оживляется, и извлекает свой нос из "Лонг айленда"

И смотри на меня изучающее.

— Что? — спрашиваю, и Петины слюни с сисек вытираю.

— Тебе можно доверять? — испытующе вопрошает Петр.

— Вполне. Я щас нажрусь, и всё равно всё завтра забуду. Стопудово. Рассказывай.

Петя начинает светиться изнутри таинственностью, и шепчет мне на ухо:

— Что ты знаешь о демонах, недостойная женщина?

Хмурюсь, и вспоминаю:

— Есть демоны инкубусы. Они невидимые, и по ночам тёток трахают несанкционированно. — вспоминаю, и радуюсь своей крепкой памяти.

— Дура. — огорчил меня Петя своей откровенностью. У кого чего болит… Что тебе известно о демоне Пиндобусе?