Лихорадка, стр. 19

— Ух ты! — сумел-таки выдавить он с некоторым энтузиазмом. — Какой хороший.

— Он принадлежал моему папе, — сказала она и тихо добавила: — Моему настоящему папе.

Ной поднял взгляд, когда до него дошел смысл ее слов.

— Джек — мой отчим. — Амелия произнесла последнее слово с заметным отвращением.

— Выходит, Джей-Ди и Эдди…

— Они мне не родные братья. Это дети Джека.

— Знаешь, а я, пожалуй, догадывался. Они совсем на тебя не похожи.

— Слава богу.

Ной рассмеялся.

— Да, я бы тоже не хотел такого родственного сходства.

— Мне не разрешают даже говорить о папе, потому что Джека это бесит. Он не выносит, когда ему напоминают о том, что до него у мамы кто-то был. Но я хочу, чтобы люди знали о моем отце. Я хочу, чтобы все знали, что Джек не имеет ко мне никакого отношения.

Он бережно вложил нож в ее руку.

— Я не могу принять этот подарок, Амелия.

— А я хочу, чтобы ты его принял.

— Он слишком много значит для тебя, ведь он принадлежал папе.

— Поэтому я и хочу, чтобы он был у тебя. — Она тронула повязку на голове, словно напоминая о том, что она перед ним в долгу. — Ты единственный, кто не испугался и что-то сделал. Единственный, кто не сбежал.

Он не посмел сделать унизительное признание: «Я хотел бежать, но от страха даже не мог двинуться с места».

Она бросила взгляд на кухонные часы. Испуг промелькнул на ее лице, и она решительно встала из-за стола.

— Я и не знала, что уже так поздно.

Он проводил ее до двери. Амелия едва ступила за порог, как вдруг мощный свет фар прорезал гущу деревьев. Она повернула голову на свет и, казалось, оцепенела, когда к дому с ревом подкатил пикап.

Открылась водительская дверца, и из машины вышел Джек Рейд — хилый, тщедушный человечек с хмурым лицом.

— Садись в машину, Амелия, — бросил он.

— Джек, откуда ты…

— Эдди сказал мне, где тебя искать.

— Но я уже собиралась идти домой.

— Садись в машину сейчас же.

Она тут же замолчала и послушно скользнула на пассажирское сиденье.

Ее отчим уже садился за руль, но вдруг встретился взглядом с Ноем.

— Она не гуляет с парнями, — сказал он. — Ты должен знать об этом.

— Она зашла на минутку, — злобно ответил Ной. — Что в этом такого?

— Ничего такого, парень, просто моя дочь — это запретная зона. — Рейд забрался в кабину и хлопнул дверцей.

— Да она тебе даже не дочь! — закричал Ной; он знал, что его не услышат за ревом надрывающегося мотора.

Когда пикап сделал круг, выруливая со двора, Ной в последний раз увидел профиль Амелии в пассажирском окне и ее испуганный взгляд, устремленный в лобовое стекло.

6

Первые снежинки, кружась между голыми ветвями деревьев, припорошили место раскопок. Люси Оверлок посмотрела на небо и сказала:

— Этот снег, надеюсь, не надолго? Он должен прекратиться, иначе он нам все испортит.

— Да он уже тает, — обнадежил ее Линкольн.

Ему, столько лет прожившему в лесах, достаточно было втянуть ноздрями воздух, чтобы угадать, что снег скоро кончится. Эти хлопья были всего лишь осторожным шепотом, предупреждением о том, что зима не за горами. Снег ему не досаждал; Линкольн спокойно воспринимал все неудобства, связанные со снегопадами, когда приходилось и дорогу лопатой чистить, и машину откапывать из-под завалов, и ночи коротать без электричества из-за обрыва проводов. Вот только темноту он не любил. А зимой слишком рано темнело. Дневной свет уже угасал, и деревья черными косыми полосами выделялись на фоне неба.

— На сегодня, пожалуй, хватит, — решила Люси. — Упакуем тут все и будем надеяться, что до завтра сугробы вырасти не успеют.

Теперь, когда кости уже не представляли интереса для полиции, Люси и ее помощники из числа студентов-дипломников приняли на себя ответственность за сохранность раскопок. Двое студентов затянули рабочую зону брезентом, закрепив его колышками. Тщетная предосторожность — какой-нибудь лесной мародер, например енот, мог одним махом сорвать брезент.

— Когда вы здесь закончите? — спросил Линкольн.

— Мне бы хотелось провести здесь несколько недель, — ответила Люси. — Но, раз погода портится, придется поторопиться. Первые серьезные заморозки — и придется ждать следующего сезона.

За деревьями промелькнули огни фар. Линкольн увидел, что во двор Рейчел Соркин заезжает еще одна машина.

Он поспешил через лес к дому. За последние несколько дней лужайка перед домом Рейчел превратилась в автостоянку. Рядом с автомобилем Линкольна примостились джип Люси Оверлок и старенькая «Хонда», по-видимому, принадлежавшая какому-то студенту.

А чуть дальше, прямо поддеревьями, припарковался еще один автомобиль — темно-синий «Вольво». Узнав его, Келли приблизился со стороны водительской дверцы.

Стекло немного опустилось.

— Линкольн, — приветствовал его женский голос.

— Добрый вечер, судья Китинг.

— Есть время поговорить?

Линкольн услышал, как щелкнул автоматический замок на дверях. Он обошел автомобиль и сел на пассажирское сиденье. Некоторое время их окружала тишина.

— Что-нибудь еще обнаружили? — поинтересовалась она.

Судья смотрела прямо перед собой, словно выглядывая что-то среди деревьев. В темном салоне автомобиля ее морщин почти не было видно, и она выглядела куда моложе своих шестидесяти шести лет. Моложе и мягче.

— Там было всего два скелета, — сказал Линкольн.

— Оба детские?

— Да. Доктор Оверлок считает, что возраст примерно девять-десять лет.

— Смерть не естественная?

— Нет. Обе смерти насильственные.

Последовала долгая пауза.

— И когда это случилось?

— Это не так-то легко определить. Придется поработать с теми предметами, которые нашли вместе с останками. Они откопали несколько пуговиц, ручку гроба. Доктор Оверлок полагает, что, возможно, это часть семейного кладбища.

Она задумчиво молчала. Следующий вопрос прозвучал тихо и осторожно:

— Выходит, останки совсем старые?

— Им примерно сто лет.

Она глубоко вздохнула. Возможно, Линкольну это только почудилось, но ее поза больше не казалась напряженной. Она как будто испытала облегчение, и ее голова откинулась на подголовник.

— Сто лет, — повторила она. — Тогда не стоит и волноваться. Это не…

— Нет. Это другая история.

Судья по-прежнему смотрела прямо перед собой.

— И все-таки странное совпадение, верно? На том же берегу озера… — Она замолчала. — Интересно, не осенью ли это случилось?

— Люди умирают каждый день, судья Китинг. Умирали они и все эти сто лет… их же надо было где-то хоронить.

— Я слышала, на одной из бедренных костей обнаружили метку от топора.

— Так и есть.

— Люди начнут проявлять любопытство. Вспоминать.

Линкольн уловил страх в ее голосе, и ему захотелось приободрить судью, но он не знал, как к ней подступиться. До Айрис Китинг трудно было дотронуться. Ее эмоциональный барьер был таким неприступным, что он бы не удивился, если, протянув руку, наткнулся бы на броню.

— Это было очень давно, — проговорил он. — Никто уже не помнит.

— Этот город все помнит.

— Помнят очень немногие. Старики. А им вряд ли захочется ворошить прошлое. Так же, как и вам.

— И все-таки это достояние общественности. Да еще репортеры понаехали. Тоже будут выспрашивать.

— То, что случилось полвека назад, не имеет отношения к нашей находке.

— Думаете? — Она повернула к нему голову. — В прошлый раз все начиналось так же. Я имею в виду убийства. Все это случилось осенью.

— Нельзя толковать каждый акт насилия как повторение истории.

— Но история и есть насилие. — Взгляд судьи снова устремился вдаль, к озеру. Наступила ночь, и сквозь голые деревья виднелось только слабое свечение воды. — Разве вы не ощущаете, Линкольн? — тихо спросила она. — Есть что-то тревожное в этом месте. Не знаю, что именно, но я это чувствовала еще ребенком. Мне не нравилось жить здесь, даже тогда. А сейчас… — Она потянулась к ключу зажигания и завела двигатель.