Кровное родство. Книга первая, стр. 54

– Остынь, Нелл! Ты, часом, не забыла, кому ты все это говоришь? Это ведь я, Шушу, и мне можешь подобного не рассказывать. Я всегда старалась держать язык за зубами, но ты ведь сама знаешь, что на самом-то деле Билли вовсе не был тем Прекрасным Принцем, о котором ты поешь своим гостям за чайным столом. Пора бы уж тебе начать воспринимать жизнь такой, как она есть, и жить этой реальной жизнью.

Глава 11

Вторник, 3 июня 1958 года

Ровно через неделю после первой встречи Клер с Сэмом съемки „Пшеничных гонок" окончательно завершились. По этому поводу была устроена вечеринка (на ней присутствовала и Клер), на которой очень скоро почти все напились – сказывалась усталость от долгого нервного напряжения. Члены съемочной группы держались с Клер дружески, но осторожно и безукоризненно вежливо, поскольку все знали – еще раньше, чем это поняла сама Клер, – что Сэм Шапиро положил глаз на девушку.

После вечеринки Сэм, порывшись в карманах, выудил откуда-то черный галстук-бабочку, надел его и повез Клер в „Четыре сотни", где дамы в легкомысленных шляпках для коктейля и платьях из тафты энергично отплясывали самбу под оркестр, управляемый виртуозным и всегда благожелательным Эдмундо Россом. Однако вскоре Сэм как-то внезапно сник, точно вся усталость предыдущих дней вдруг разом навалилась на него.

– Давай-ка уберемся отсюда ко всем чертям, Клер, – сказал он. – Мне нужно поговорить с тобой.

Всю недолгую поездку на такси от „Четырех сотен" до квартиры Сэма на Хилл-стрит он просидел с закрытыми глазами, откинув голову на спинку сиденья. Клер, интуитивно чувствуя его слабость, тоже молчала.

Только раз Сэм повернул голову, чтобы взглянуть на Клер, особенно хорошенькую в этот вечер в платье из светлой тафты, и похлопал ее по руке.

Потом, когда они уже поднялись в его хорошо обставленную, но какую-то безликую гостиную, Сэм, обняв Клер за плечи – скорее по-отечески, нежели любовно, – произнес:

– Не знаю, может, и есть способы выразить как-то помягче то, что я должен тебе сказать, но суть в том, девочка, что, по-моему, нам не следует больше встречаться.

У Клер внезапно засосало под ложечкой.

– Но почему? Я сделала что-нибудь не так? – Она была обижена, изумлена.

– Видишь ли, существует только одна причина, но, увы, непреодолимая: я на двадцать лет старше тебя.

– Это вовсе не причина для того, чтобы мы перестали встречаться! – почти выкрикнула Клер. И вдруг, каким-то озарением, она поняла, что стоит за словами Сэма: она не безразлична ему, он испытывает к ней какие-то чувства, он предпочитает ее, Клер, всем этим ослепительно красивым, холеным актрисам, сменившим в этот вечер свои грубые одежды девятнадцатого века на шуршащий шелк и атлас.

Сэм взглянул на нее с высоты своего роста:

– Я слишком хорошо отношусь к тебе, чтобы тебя обидеть.

Его решение стоило ему больших усилий, но он заставил себя принять его: эту девочку, еще такую юную, он не мог просто так затащить в постель.

Клер вывернулась из-под его руки. Ее мысли смешались – да и имелись ли они, мысли, пока он обнимал ее вот так: осторожно, едва прикасаясь, словно старый, добрый дядюшка. Фактически Сэм только что признался ей в любви. Не существовало никакой причины, которая помешала бы ему вступить в любовную связь с девушкой намного моложе себя… никакой, кроме его слишком серьезного к ней отношения – достаточно серьезного, чтобы жениться на ней.

Бледное лицо Клер озарилось надеждой; выпрямившись, она взглянула на Сэма сияющими глазами. Ей хотелось броситься к нему, снова ощутить его сильные объятия, запах его волос, прижаться лицом к его лицу. Вспомнить только, как он обнимал ее минуту назад, – что за дурацкая насмешка!

Стараясь говорить как можно более серьезно, она ответила:

– Я думаю, что твой возраст не имеет значения. Я люблю тебя. Я хочу быть твоей женой.

Сэму не однажды на его веку доводилось выслушивать подобные предложения – всегда более или менее завуалированные и обычно не в гостиной, а в постели, но никогда ни одна женщина не говорила с ним так прямо и откровенно. Он почувствовал, что тонет в аквамариновых глазах Клер.

– Но что скажет твоя семья?

– Мне плевать, что она скажет!

И Клер бросилась в объятия Сэма. Он сгреб ее своими мускулистыми ручищами и буквально вжал в себя с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Она почувствовала, что ноги не держат ее.

– Да, Сэм… – выдохнула она. – Да, да… пожалуйста…

Сэм легко подхватил на руки маленькую, худенькую Клер, безжалостно сминая ее нарядное платье, и, не отрываясь от ее губ, понес в спальню. Сквозь оконные стекла, оправленные в какие-то нелепые металлические рамы, в комнату лился белый лунный свет. По-прежнему молча Сэм опустил Клер на кровать и снял с нее атласные туфельки с такой осторожностью, как будто даже ноги Клер были для него бесценным сокровищем. Затем он медленно расстегнул длинный ряд крошечных, обтянутых тканью пуговичек, идущих от декольте до самых колен, распахнул платье и остановился, обескураженный: почти все тело Клер, от груди до середины бедер, было скрыто под глухим кружевным корсетом на китовом усе.

Клер, трепеща от страсти и страха и закрыв глаза, не шевелилась. Она знала, что для нее наступил тот самый, главный момент, и была рада, что это произойдет у нее со зрелым, опытным мужчиной, а не с каким-нибудь неумелым юнцом.

Стягивая с ее ног светлые чулки, Сэм поглаживал ее бедра; потом его ладонь плотно легла на темный, влажный пушок между ними. Один за другим, ловко и аккуратно, он расстегнул крючки кружевного корсета.

Клер, неподвижная, не произносила ни слова, чувствуя, как желание, словно облако, окутывает ее тело и мозг. Ей казалось, что вот-вот сознание покинет ее, – так велико, почти невыносимо было наслаждение. Когда Сэм начал ласкать ее грудь, Клер почувствовала, что еще немного – и она не выдержит. Между тем один из пальцев Сэма медленно и осторожно проник в ее худенькое, хрупкое тело и, ощутив препятствие, стал продвигаться вперед еще медленнее, еще осторожнее. Клер почти не почувствовала боли.

Молча Сэм встал и стремительно, как Бастер Китон, сбросил с себя одежду.

Клер была рада, что он не зажег света. Ничего не видя, она лишь ощутила, как руки Сэма раздвигают ей бедра и его твердая плоть проникает в нее. Она почувствовала тяжесть его большого тела, вдохнула его запах, напомнивший ей дух разгоряченной после хорошего галопа лошади, который всегда нравился ей. Охватив ладонями ягодицы Клер, Сэм помогал своим ритмичным движениям; по мере того как темп их ускорялся, его дыхание становилось все быстрее и прерывистее.

Внезапно он весь напрягся, словно рванулся вперед; потом его грузное тело обмякло, припечатывая Клер к постели.

Через некоторое время Сэм пробормотал сонным голосом:

– Ты прелесть, дорогая.

Клер не смела пошевелиться. Она чувствовала, как густая клейкая жидкость стенает по внутренней стороне ее бедер; потом между ними шлепнулось и повисло что-то, похожее на мягкий липкий язык.

Сэм вытянулся рядом с Клер, положил руку ей на грудь.

– Тебе хорошо, детка? – прошептал он. Через минуту он уже спал.

А Клер, облитая лунным светом, лежала, широко раскрыв глаза. Все тело ее было напряжено, ей было трудно дышать, словно легким не хватало кислорода, и она ощущала тянущую боль в пояснице. Ей так нужно было, чтобы Сэм проснулся и опять начал целовать ее; ей мучительно хотелось снова почувствовать, как его губы ласкают ее грудь. Но…

Час спустя она все еще лежала без сна. Она чувствовала себя глубоко несчастной, разочарованной, обманутой. Нет, дело было не в Сэме и не в том, что между ними произошло. Она сама не знала, почему ей так плохо.

Может быть, любовь – это нечто вроде какого-нибудь редкостного деликатеса, как, например, икра, которая не всем и не сразу приходится по вкусу; может быть, ею надо заниматься почаще, чтобы привыкнуть. Хорошо бы поговорить с Аннабел, чтобы выяснить – вдруг она, Клер, делала что-нибудь не так, как надо.