Африка грёз и действительности (Том 3), стр. 36

Теперь начинается последний этап пути.

— Так сколько же нам еще остается? 1200 километров. От Праги мы проехали 36 тысяч. Значит, нам остается только три процента всего пути.

— А шоссе гладкое, как ток. Что ни сотня километров, то две с половиной тысячных пройденного пути пролетают, так что не успеешь и оглянуться!

Итак, оставалось три процента всего расстояния от Праги до мыса Доброй Надежды.

Шевчиковская школа [33] скрипичной игры

В горах за прибрежной полосой Индийского океана расположен маленький городок Грейамстаун, но совсем непохожий на глухое горное гнездо. Хотя городок насчитывает лишь около 20 тысяч жителей, в нем есть университет. В этот спокойный благоустроенный уголок съезжаются студенты не только из Южной Африки, но и из далекой Кении, Танганьики и Родезии. Грейамстаун — это южноафриканский Оксфорд, университетская столица Южно-Африканского Союза.

«Татра» остановилась перед небольшим загородным домом. Из его окон доносились самые разнообразные звуки. Два-три фортепиано, флажолеты скрипки, высокое сопрано, мастерское аллегро двух кларнетов и гудение виолончели.

— Можно нам поговорить с профессором Гартманом? — спросили мы в коридоре у молодого бледного мужчины.

— Он приедет примерно через полчаса. Не могу ли я быть вам чем-либо полезен? Меня зовут Дю Плесси… — сказал, протянув нам руку, молодой человек. Мы назвали себя.

— Мы еще в Танганьике слышали о вас, профессор. Ваша ученица играла нам под Килиманджаро ваши произведения. Мы привезли вам приветы из Маранго и от трейдера Томеша…

— Из Map… но почему же вы не захватили с собой Лани! Проходите… Завязалась дружеская и сердечная беседа о Килиманджаро, о Праге, о Чешской филармонии, о Талихе, [34] о молодых чешских и словацких композиторах, о музыкальном образовании в Южной Африке. Потом Дю Плесси сел за рояль, и пальцы его коснулись клавиш в нежной прелюдии. Бетховен, Чайковский, Лист. А затем Дворжак, Сметана, Фибих, Сук, Гурник… Мысли наши унеслись далеко на родину.

Отзвучали последние ноты вальса Дворжака, и в комнате на миг воцарилась тишина…

— Откуда здесь вдруг взялась «татра» с чехословацким номером? — раздался приятный баритон за окном. Дю Плесси бросился к дверям. — Сюда, сюда, господин директор. Разрешите вам представить…

Через минуту директор Гартман уже сидел в кресле и предавался воспоминаниям. И снова начались разговоры о Праге, о консерватории, о концертах в Рудольфинуме.

— Скажите, пожалуйста, издает ли еще Урбанек ноты? А как зал имени Сметаны? Знаете, Прага никогда не изгладится из моей памяти, хотя я там был всего несколько раз. С большой радостью ездил я с отцом из Вены в Чехию, в Будейовице и к профессору Шевчику в Писек. Собственно, я немного ваш, хоть и являюсь уроженцем Вены. В нашей семье была примесь чешской крови. Дядя мой, кроме чешского, никакого другого языка и не знал… Не хотите ли немного осмотреть консерваторию?

— Только не пугайтесь, — сказал директор Гартман, спускаясь по винтовой лестнице в темный подвал. — Это вам не Пражская консерватория. Здесь, в Грейамстауне, когда-то стоял гарнизон, и в этом старинном здании была тюрьма; вот в этих катакомбах, — он указал на ветхие тесные каморки в стене, — узников когда-то приковывали к стенам тяжелыми цепями. Это были в большинстве случаев рабы, пытавшиеся бежать. Теперь бывший застенок превратился в консерваторию. Но я вам покажу и что-то другое, что, вероятно, больше вам понравится, — и он закрыл люк над лестницей, ведущей в подземные застенки. Мы остановились в классе, где были расставлены пюпитры с нотами.

— Посмотрите, — и Гартман перевернул нотную тетрадь обложкой кверху. — Школа скрипичной игры Шевчика. По другой мы здесь и не обучаем. Я считаю ее лучшей школой скрипичной игры во всей мировой музыкальной литературе, — и директор провел рукой по титульному листу, словно поглаживая его. — Вы, наверно, не ожидали, что в Южной Африке найдете школу Шевчика. Это был превосходный виртуоз и педагог…

Видимость — 65 километров

«Настоящая карта входит в серию дорожных карт, изданных для вашего удобства компанией «Вакуум». Просим оказать любезность и написать нам о новых или реконструированных шоссе и пользоваться изделиями «Вакуум».

Таким примечанием на двух языках — английском и африкаанс — снабжена каждая из роскошных цветных карт южноафриканских шоссе. На всех этих рекламных картах имеются данные о состоянии и о типах дорог, обозначены расстояния в километрах, а также высота горных перевалов над уровнем моря.

Среди окутанных ночным покровом гор съезжаем мы на приморскую равнину. Далеко впереди засверкало море огней. На перевале дорога как бы переломилась, и узкая полоска света на далеком горизонте рассекла ночную тьму на два отдельных мира. Она мерцает волшебными бликами, волнуется и переливается, как парчевая завеса в сиянии театральных рефлекторов. Сверкающими рубинами бакенов заткана искрящаяся кайма побережья, а снопы света маяков бороздят горизонт.

— Пожалуй, напишем картографам из «Вакуума», что они плохо рассчитали расстояние от Грейамстауна до Порт-Элизабет. Мы уже оставили позади 75 километров, а до тех огней, внизу в порту, если верить карте, должно быть еще добрых 65.

На лицо Мирека падает слабый свет, отражающийся от карты, развернутой на коленях.

— На таком расстоянии мы не могли бы этого видеть! Ведь это все равно, что расстояние от Рокицан до Праги!

Асфальтированное шоссе монотонно шуршит под колесами «татры», и в окошечке спидометра сменяются цифры: 10, 20, 30. Огни едва заметно приближаются.

— Кажется, они все-таки правы!

— Кто?

— Да картографы, которые составили эту карту…

На шоссе, словно протянутом по линейке, иногда промелькнет встречная машина, и снова на горизонте мерцающий поток огней. 50 километров! На 62-м километре мы въехали в почти пустынный пригород Порт-Элизабета. Огни маяка настолько приблизились, что, казалось, до них можно достать рукой. Они рассыпали миллионы звезд по пенящимся гребням волн, рвущихся к молам порта.

Картографы «Вакуума» оказались правы.

На половине пути между городами Порт-Элизабет и Моссел-Бей мы неожиданно влетели в девственный лес, буквально влетели. Лес застал нас врасплох, ибо в Южной Африке, далеко к югу от тропика Козерога, мы не ожидали встретить ничего подобного. Правда, он оказался лишь миниатюрой первобытного леса и через несколько километров вновь исчез, как призрак. Но все же этот миниатюрный лес ни в чем не уступал девственным лесам на склонах Килиманджаро или на равнинах Южного Конго. Хаос буйной растительности, гигантские деревья, увитые лианами, как усами Краконоша, [35] серовато-белые завесы гигантских бахромчатых лишайников, влажное, как в теплице, дыхание земли.

Но вот, как по мановению волшебной палочки, девственный лес исчезает, и под шоссе разверзаются отвесные скалы над рекой Гамтус, точная копия збраславских круч над Влтавой. Но небольшая разница все же есть. Сразу же за южноафриканским «Збраславом» устье реки расширяется, сливаясь с смарагдовой гладью моря. Широко, гигантским серпом раскинулась бухта Сент-Франсис, а за пустынным мысом, куда нет уже ни путей, ни дорог, линия побережья Индийского океана окончательно меняет свое направление и идет вдоль параллели. Вдоль 34-й параллели проходит и последний отрезок автомагистрали, ведущей к Кейптауну.

Где-то там, в точке пересечения с западным берегом Африки, Индийский океан уступает место Атлантическому.