Африка грёз и действительности (Том 3), стр. 27

Глава XL

НОЧЬЮ ПРИДЕТ НКСАМТВАНА

— Алло, алло, Менду?

— Минуточку, пожалуйста…

Незнакомый голос, доносившийся с центральной телефонной станции, затих.

Мы стояли в полутемном складском помещении аптекарского магазина в Идутиве и терпеливо ожидали, пока отзовется телефон. В этот день мы преодолели более 400 километров по трудным горным дорогам и уже решили переночевать в Идутиве.

Голос телефонистки откликнулся снова:

— На проводе Менду, говорите!..

— Алло, мистер Томеш?

— Да, Томеш у телефона…

— Тогда будем говорить по-чешски, — и мы называем свои фамилии. — Вот мы и явились. Добрый вечер, господин Томеш!

— Наздар, наздар, [28] ребята. Ну, теперь у меня с души камень свалился; я уж думал, что вы где-нибудь в Кейптауне и о том, что я нахожусь в Менду, совсем забыли. Есть у вас карта?.. Что?.. Ладно, ладно, так через два часа я жду вас здесь…

Новая жизнь

Стояла темная, беззвездная ночь.

Узкая разбитая дорога, петляя из стороны в сторону, уходила куда-то в неизвестность. У нас все время было такое ощущение, будто мы с минуты на минуту должны очутиться у моря, но высотомер упрямо держался на 500 метрах, затем поднялся до 600 и снова упал.

«Не забудьте заехать к трейдеру Томешу», — вспоминали мы по дороге фразу из письма, полученного из чешского генерального консульства в Кейптауне, и наказы наших земляков из Чешского объединения в Иоганнесбурге, где мы недавно делали доклад о своем путешествии. «Он живет уже свыше 20 лет среди кафров в области Транскей, близ моря…»

В Идутиве все знали нашего земляка Томеша. Нам подробно расписали, как добраться до его далекой базы в Менду, на какой миле следует свернуть вправо, возле какого дерева — влево, и какие трудности ждут нас на разбитой проселочной дороге.

Короткое шипенье — и вслед за этим правая сторона «татры» осела.

— Прокол!

— И как раз теперь, при подъеме!

Порывистый ветер пригибал кроны деревьев и поднимал облака пыли. Нигде вокруг мы не могли найти камня, чтобы подпереть угрожающе накренившуюся машину. Наконец нам удалось подложить под домкрат прочный лист железа и при помощи порожних канистров от бензина сменить колесо. Продрогшие и покрытые пылью, мы снова двинулись в ночную мглу.

Где-то вдалеке замигали световые сигналы, еще и еще. Затем свет фар выхватил из темноты маленькую фигурку.

— Это я приветствую вас, ребята… извините, что так вас называю, но мне уже писал о вас племянник из Иоганнесбурга. Я получил даже пригласительный билет на ваш доклад, но с опозданием на неделю, — выпалил Томеш одним духом. — Боже, уж и не знаю, когда я в последний раз разговаривал здесь с кем-нибудь по-чешски! Я уж думал, что вы сбились с дороги…

Уютная комната, словно перенесенная откуда-нибудь из Чехии. На стене вид Градчан, в книжном шкафу чешские книги, поставленные тесно в ряд, захватанные, видно, не раз перечитанные. Стопка старых чешских газет на столе.

— Вот видите, так и живу здесь, один как перст; жена сейчас в Чехословакии и возвратится месяца через два. Впрочем, вы ведь с ней еще познакомитесь..

Мы переглянулись.

— Через три недели наш пароход отправляется из Кейптауна в Америку. И там нам предстоит масса работы.

— Нет, вы это несерьезно говорите, ребята? Послушайте, если ко мне сюда кто-либо заезжает, так это уж, по крайней мере, месяца на три. Об этом вам должен был сказать мой племянник в Иоганнесбурге, — рассердился пан Томеш. — Знаю, знаю, все дело в этом проклятом времени, — добавил он, словно желая смягчить предшествовавшие слова, — но здесь, знаете ли, человек ведет счет времени иначе, не на секунды и минуты, а на месяцы и годы…

— Как я сюда попал, хотите вы знать? — сказал Томеш после ужина, усевшись поглубже в кресло. Он уставился на чашку кофе и замолк. Ложечка двигалась в чашке все медленнее; в тишине всплывали воспоминания о прошлом.

Был 1923 год. За учительской кафедрой в Есенне (Железнобродский район) сидел молодой педагог Витезслав Томеш, бледный, изнуренный ночными испаринами и мучительным кашлем. Украдкой, с тревогой всматривался он в капельки крови на белом носовом платке. Туберкулез!

— Дело плохо. Тут уж надежд питать не на что. Вот если бы вы попробовали пожить в сухом, теплом климате, где-нибудь на юге… В школе работать вам нельзя. Знаете ли, детский организм, и особенно теперь, после голодных военных лет…

Томеш уходил от врача с тяжелым чувством. Легко сказать, поехать куда-нибудь на юг, но разве хватит на это денег из скудного учительского жалованья? А что если… дядя, тот, что в Африке?! Он писал недавно, что там постоянно сухо и почти круглый год не бывает дождя.

Томеш написал дяде отчаянное письмо.

«Так приезжай, мой мальчик, — прочел он через несколько месяцев в ответном письме. — В Африке места хватит, но учительство придется тебе бросить: кафры-то в школу не ходят…»

Томеш уложил в чемодан самые необходимые вещи и через несколько недель уже пожирал глазами удивительные края, горы и моря, о которых он рассказывал школьникам по книгам. Об области Транскей на юге Африки он им совсем не рассказывал. Но именно там жил его дядя. Томеш быстро забыл о школе и проворно поворачивался за прилавком. Позабыл он и свою учительскую кафедру, разъезжая на коне по горам и вдыхая аромат горных пастбищ. В его жилах текли новые жизненные соки; исчезли ночные кошмары, прекратился кашель. Томеш стал здоров, как никогда прежде. Прошло несколько лет, вспыхнула тоска по родине, тоска по рыхлому снегу, по зреющей землянике, по запаху хвойного леса, тоска, знакомая лишь тому, кто прожил годы в уединении, среди чужих, жизнь без корней. Томеш возвратился на родину, но не надолго.

Снова появилось это ужасное ощущение в легких, снова ночи без сна, снова призрак медленного угасания. Во второй раз расстался Томеш с родными краями и возвратился за солнцем, за здоровьем, за жизнью. Но на этот раз он был уже не один.

Ложечка звякнула о блюдечко, и трейдер Томеш отхлебнул холодного кофе.

— Вот, собственно, и все! Затем, знаете ли, появились дети и, как всегда бывает, для всех нас у дяди оказалось маловато места. Долго я подыскивал себе трейдерскую базу, но нигде ничего не нашел. Мы потеряли уже последнюю надежду и стали вновь собираться домой. Я знал, что там долго не выдержу. С чахоткой ведь не шутят! Но за пару дней до отъезда я узнал о Менду. Прежнему владельцу базы захотелось на покой куда-нибудь к белым. Денег в то время у меня было немного, но в конце концов мы договорились.

— Но о родных местах вы все же не забываете?

— Да разве их можно забыть! В прошлом году я был в Праге на международной ярмарке, а жена моя до сих пор оттуда не возвратилась. Но я уже привык! Я люблю эти горы, и море, и кафров! Но с ними вы сами познакомитесь…