Через Кордильеры, стр. 38

Наконец мы стартуем.

Мимо машины в последний раз проплывают глинобитные городские окраины. Фасад префектуры слепо уставился на солнце выбитыми окнами — воплощение полицейской проницательности. А вывески магазинов на площади уже сверкают свежей краской.

Растрепанные тени пальм гладят на прощанье «татру».

— Adios, muchachos! Buen viaje!

Это машут нам вслед случайные прохожие, наши кочабамбские друзья, новоиспеченные болельщики за «татру».

Прощай, Кочабамба!..

Тридцать километров по руслу реки

За окнами машины, как на праздничном параде, проплывают плодородные поля кукурузы и сахарного тростника. Солнце заливает своим сиянием всю долину, зато горы, протянувшиеся по западному горизонту, тонут в тучах. Скоро и мы окажемся в них, если разлившаяся Роча соблагоизволит милостиво пропустить нас.

С обеих сторон надвигаются красные скалистые стены; они оттесняют поля к берегам, пока, наконец, вовсе не сбрасывают их в поток. В каменном ущелье над рекой едва остается место для железной дороги на правом берегу и колеи для нас на левом.

— Смотри, лапасский поезд!

Мощный высокогорный паровоз тащит за собой, словно игрушки на веревочке, пять-шесть легких вагончиков. Обдавая дымом нависшие утесы и пофыркивая, он бежит по правому берегу легко, не напрягаясь, как на разминке перед встречей с горами. На своем пути к столице Боливии он взберется на самый верх альтиплано.

Эта страна и соседняя с ней республика Перу по праву могут гордиться тем, что обладают самыми высокими на всем американском материке железными дорогами. Специальным горным локомотивам, работающим не на угле, а на нефти, приходится втаскивать составы на высоту почти 5 тысяч метров над уровнем моря. В соответствии с их должностью они оснащены опознавательными знаками, отличающими их от менее спортивных типов паровозов приморья. Впереди им приделали огромный прожектор, а между горбами на котле повесили замечательный колокол, в который машинист звонит всякий раз при подходе к станции. Неплохая школа для церковного звонаря — на тот случай, когда горы станут машинисту не под силу.

Поезд прогрохотал по ущелью и скрылся в горах.

— Такому все нипочем. Сегодня ночью он будет в Ла-Пасе.

— Если дела пойдут хорошо, мы тоже сможем быть там завтра.

В теснине уже не оставалось места даже для дороги. Следы от машин волей-неволей с ходу соскочили в русло реки. Но сегодня это совершенно другая река, чем несколько недель тому назад, когда мы тут перебирались вброд после драматического ночного вторжения из Оруро в кочабамб-скую долину. Тогда по отмелям Рочи вода струилась спокойной лентой. Теперь же при виде стремительного потока, бурлящего среди камней, у нас посасывает под ложечкой, и мы не можем избавиться от этого неприятного ощущения. Не то вчера, не то сегодня поутру после дождей поток затопил маленькие островки и скрыл под водой следы машин. Но иного пути нет.

Здесь, в широком русле реки, нам вряд ли помогло бы, если бы мы стали ощупывать босыми ногами весь брод. Без четкого обозначения колеи вешками машина не сможет двигаться по ней, не уклоняясь в сторону от намеченного направления. А, судя по явным следам на дороге, грузовики проезжали тут еще сегодняшним утром. Итак, без лишних слов, за дело!

От передних колес брызнули желтые фонтаны. Камни бьют по низу машины, дно опускается. Вода хлынула через капот и плеснулась в стекло. Ничего нового. Машина катится по руслу реки, как танк. Мы уж и сами не знаем, в который раз ей приходится захлебываться водой. И все же оба с напряжением следим за тем, как медленно прибывает она у нас под ногами, и ищем на поверхности реки более спокойные местечки без водоворотов и порогов. Любая наша оплошность может кончиться для нас плохо, и мы засядем где-нибудь в выбоине или на камне. Ведь это почти чудо, что наиболее уязвимая часть шасси, днище картера, до сих пор избежала всех опасностей на стольких тысячах километров, в стольких неизвестных бродах.

Небольшая передышка на каменистом островке посреди реки. Вода, журча, вытекает из машины сквозь все щели в полу. Проделав с полкилометра по руслу, мы уже должны были бы найти выезд из реки, но на берегу его нет и в помине. Не помогает даже бинокль. И опять в воду, и еще раз, прыжок за прыжком.

Вот уже скоро 3 километра блуждаем мы по руслу. Выезда нет: то ли его затопила разлившаяся река, то ли конец брода где-нибудь в прибрежном кустарнике. Нас охватывает беспокойство. Никогда метры не бывают такими длинными, как на ложном пути. И никакое блуждание не может быть таким долгим, как посреди неизвестной реки.

За поворотом над омутом показалась соломенная крыша.

— Остановись где-нибудь на островке, я пойду спрошу. Туфли — в руки. Камни впиваются в ступни, ноги то и дело скользят на гладких валунах.

— Hola, joven, el camino para Oruro? [18]

К берегу несется паренек в холщовых брюках.

— Рог Dios, senor! — Бог с вами, это дорога на Тапакари! Вам нужно вернуться и на том большом острове взять вправо. Брод кончается в небольшой излучине под деревьями…

Задний ход, и — обратно, против течения.

— И это называется путешествие по Боливии! Представь себе, какова же должна быть дорога до Тапакари. Здесь, на карте, она проходит вдоль самой реки, но ездить, вероятно, приходится по воде. Тридцать километров!

Прежде чем мы вывели машину на сухой берег, половина багажа в ней уже плавала на полу. Консервы, пачки сухарей, пишущие машинки, инструменты, коробки с пленкой — все, что не уместилось среди вещей на заднем сиденье и не вошло в багажник.

— Жаль, ведь добрая половина этого барахла уже давно могла быть на пути домой. А теперь мы повезем все это до самой Лимы, через всю Боливию и Перу.

Но выхода у нас не было. Перед отъездом из Кочабамбы мы отобрали почти центнер излишнего багажа: вещей, использованной литературы, проявленного фотоматериала, дневников и записей, ненужных документов и отложенной корреспонденции. Сначала все это мы уложили в ящик, а потом опять перенесли на старое место в «татре». По расчетам экспедиционной фирмы в Кочабамбе, доставить этот груз в ближайший порт обошлось бы в несколько раз дороже, чем переправить его через Атлантический океан. А валюты у нас было мало.

Мы вычерпываем воду с пола консервной банкой, «откачиваем» ее из всех углов с помощью губок и тряпок. Но воде и конца не видно. Стартер отказал, так как ничего другого ему не оставалось. Он вовсе не для того в «татре», чтобы работать под водой. Но отказало также и динамо, хотя вода не доходила до него.

Солнце уже стояло в зените, когда «татра» отправилась дальше, вступив в следующий этап — в поединок с горами. А последние отблески багрянца, разлитого по западному горизонту, застигли ее на наивысшей точке пути — на четырех с половиной тысячах метров над уровнем моря. Ночь уделила нам всего лишь восемь минут, пока совсем не опустилась на царство гор; через восемь минут после того, как солнце село за горы, нам пришлось включить фары, так как за пять шагов от машины уже ничего не было видно.

И эти восемь минут сумрака были единственным доказательством того, что этот уголок Боливии расположен в тропиках. Морозный ветер, который выметал пустыню перед Оруро, больше подошел бы к картине местности, лежащей на широте Огненной Земли.

Поздним вечером во тьме над альтиплано рассыпались огоньки улиц и площадей города Патиньо, горняцкого Оруро. Эти огни как бы задернули занавес, закрыв от нас первый день этапа, и поставили точку за живыми нашими воспоминаниями о субтропиках, о смеющейся долине реки Рочи, о Кочабамбе.