Африка грёз и действительности (Том 2), стр. 72

Академические полчаса

В Кисеньи, когда мы готовились в дальнейший путь, нам сказали:

— Несколько самых плохих мостов уже укрепили, но вам надо ехать очень осторожно. Восточным берегом озера почти никогда не ездят в Кост, но теперь это единственно возможный путь, раз вторую дорогу по западному берегу завалило лавой..

— Но не забывайте, что до самой Рубенгеры путь односторонний, там масса серпентин, и вам нигде нельзя будет свернуть в сторону. В первой половине дня ездят вниз по дороге, а то второй половине дня — вверх.

С большим напряжением добирались мы по узкой высокогорной дороге до Рубенгеры, маленькой деревни на полпути между Кисеньи и Костерманвилем. Часы показывали полдень, но до цели еще оставалось километров десять. Мы сигналили перед каждым поворотом, число которых все возрастало, и заранее предвкушали удовольствие от того мига, когда увидим французскую надпись дорожного ведомства, возвещающую, что односторонний путь закончился. Мы немножко задержались с выездом из Кисеньи, и теперь уже было за полдень, когда по местным правилам открывался путь в обратном направлении. Мы опасались встречи с машиной, водитель которой будет ехать без опаски, в полной уверенности, что не может столкнуться со встречной машиной.

Наконец перед нами засверкала гладь озера Киву. Узкий залив как будто вырвался из окружения многочисленных островков, разбросанных на водной поверхности, и прибежал приласкаться к дороге, освободившейся после многих километров из тесных объятий первобытного леса, лиан и гигантских папоротников.

«Sens unique vers Kisenyi de midi a minuit», появилась, наконец, большая надпись возле дороги. «Езда в одном направлении к Кисеньи от полудня до полуночи».

Мы вздохнули с облегчением.

— Не бойтесь, раньше половины первого здешние шоферы никогда не выезжают в обратном направлении. — Такими словами приветствовал нас бельгиец — шофер грузовика, на который два негра грузили порожние бутылки от пива. — Мы выдерживаем традиционные академические полчаса, — добавил он с улыбкой, как будто догадавшись о нашем намерении извиниться в том, что мы задержались с выездом из Кисеньи и поэтому опоздали. — Вы в первый раз туда?

— Да, — подтверждаем мы. — Как дорога оттуда до Коста?

— Придется здорово попыхтеть, взбираясь на гору, воды захватите с собой побольше! За полчаса она у вас вся выкипит…

Приподнимаем задний капот над мотором:

— У нас не выкипит.

Протяжный свист, вытянутое лицо, примерно такое, как у зрителя в цирке, когда фокусник неожиданно вытаскивает из кармана живых кроликов, а в следующее мгновение веселый смех:

— Это вы что же, все время задом наперед ездите?

Бельгиец и оба его негра исчезают под брюхом «татры», поворачиваются на спину и смеются все трое, да и мы с ними.

— Не поменяете эту штуку на моего «форда»? Мне каждый раз приходится таскать с собой в Кост больше воды, чем бензина. А воздуха для охлаждения вы найдете всюду сколько угодно…

За Рубенгерой шоссе ныряет из одной расселины в другую. Горные склоны вздымаются в высоту, и мгновениями у вас такое чувство, что дорога убегает куда-то к небу, как будто спасаясь от невидимого пожара, который может отрезать ей возвращение. Зеркало озера, сверкающее в лучах полуденного солнца, уходит все ниже. На некоторых извилинах, когда дорога резко переламывается в противоположном направлении, становятся видны внизу десятки островков, последовательно вываливающихся из водного зеркала, как в отражательном стекле видоискателя. Мы уже чуть не десятый километр едем на второй скорости, и нет надежды на то, что горы скоро кончатся.

Когда позднее, после получасовой езды, мы остановились в открытой горной седловине, за которой шоссе начинает медленно спускаться вниз, высотомер показал подъем на высоту почти 1000 метров над уровнем озера. В линзах бинокля берега озера сливаются с синевой горизонта где-то далеко за Кисеньи, и совсем под нами плывут десятки островков, как масляные пятна на луже дождевой воды.

— Помнишь Перевал Смерти в Эфиопии? Там разница в высотах от того места, где мы находились, до плоскогорья за Аломатой составляла 800 метров, а итальянцы устроили из этого мировую сенсацию.

— Здесь на 200 метров выше. Видимо, у бельгийцев нет таких пропагандистских способностей, чтобы похвалиться своим чудом на Киву…

Когда в Бени мы впервые услышали об этой дороге от бельгийского инженера, он сказал: «Вы не поверите, но половина жителей Костерманвиля вовсе не знает о ее существовании, потому что в Кисеньи обычно ездят по западному берегу или самолетом. Вы согласитесь со мной, что это одна из самых красивых по окружающему ландшафту дорог Африки…»

Мы вспомнили этого инженера, подъезжая вечером к освещенным улицам Коста.

Килограмм слоновой кости за 340 крон

Ким Тазев, молодой бельгийский геолог, с которым мы впервые встретились, наблюдая извержение вулкана на Киву, достал из внутреннего кармана чековую книжку, пока кассирша подавала ему в окошко три билета на вечерний сеанс «последнего» американского фильма.

— Quarante-deux, monsieur… Сорок два, господин…

Ким засунул самопишущую ручку и чековую книжку в карман и подал девушке чек в окошко; за ним уже следующий зритель подписывал свой чек за билеты.

— Вы, кажется, ведете себя в Конго, как герои голливудских фильмов, — заметили мы, усаживаясь на свои места в затемненном зале.

— Не знаю, — засмеялся Ким, — во всяком случае, чековая книжка удобней, чем засаленные и изорванные банкноты…

Мы обратили внимание на эту мелочь, которой мы никак не ждали в стране, внешне до сих пор несущей на себе самый глубокий отпечаток «Черной Африки». Деловая жизнь чрезвычайно сильно развита в Бельгийском Конго. На каждом шагу можно заметить результаты лихорадочной эксплуатации огромных природных богатств страны. Многозначителен тот факт, что никто не проявляет особого интереса к платежам в долларах. В то время как во всех без исключения африканских странах за доллары платят больше, чем по официальному курсу, и в банках царит оживленный спрос на долларовую валюту, служащий любого банка в Бельгийском Конго берет в руки доллары так же спокойно, как и любую другую валюту. Вскоре мы поняли, почему это происходит.

Когда берешь издающуюся на французском языке газету, то на первой же полосе находишь статистическую сводку экспорта из этой огромной страны за последний квартал: 15859 килограммов слоновой кости на сумму 4790 тысяч франков. Громадные количества меди, цинка, олова. Кофе, тростниковый сахар, кожи, редкие породы дерева. Технические алмазы, пальмовое масло, копал, каучук. И урановая руда.

70 тонн урановой руды вывезено за тот же период, как сообщается в официальной статистической сводке в рубрике «экспорт в США».

Поскольку урановую руду доставляют через португальскую Анголу в порт Побито, груз, направляемый в Америку, декларируется как отходы или металлолом, чтобы он возбуждал как можно меньше любопытства. Действительных данных об экспорте вы в газетах не найдете — так говорили нам не раз бельгийцы.

В настоящее время очень трудно сказать, платят ли в Конго за уран золотом или за золото ураном. Несомненно только, что ни в одной из африканских стран вы не увидите столько американских товаров, как в Конго. Американская паста для бритья, американские фотоаппараты, американский текстиль, американская жевательная резинка, американские «кадильяки» и на всем надпись «Made in USA», «Made in USA»…

Выбираешь превосходные дымчатые очки от солнца, за которые ты бы заплатил не менее 200 крон в какой-нибудь из британских колоний по соседству и, может быть, вдвое дороже в бывших итальянских колониях, изголодавшихся по товарам.

«23 франка» — услышишь от торговца в какой-нибудь глухой деревне Центрального Конго. А 23 франка — это не больше и не меньше, чем 26 крон. [71] В эту цену включены расходы по доставке с другого материка, пошлина, железнодорожный тариф, стоимость доставки моторными лодками по могучему течению Конго-Луалабы, прибыль импортера и торговца, у которого такой товар часто залеживается месяцами на складе. Повернешь очки и найдешь у краешка малюсенькие буковки «Made in USA».