Ночной поезд, стр. 41
– Давайте улетим… – пробормотал Шукальский больше себе, нежели своим гостям. – Слава богу, у нас еще есть крылья, чтобы вернуться. Улетим, и никогда больше не станем летать ниже…
– Что вы сказали?
Он улыбнулся отцу Вайде.
– Я цитировал Мицкевича. Он сумел передать точными словами то, о чем я думаю.
– Я скажу вам, о чем я думаю, – проговорил священник, глядя на часы. – Никак не пойму, где этот мальчик.
Пиотр немного заволновался. Это плохой признак. Уж когда-когда, но сегодня ночью, собравшись осуществить свой план, они должны полностью владеть эмоциями. Однако доктор сочувствовал священнику. Предстояло дело, которое никому из них не доставит удовольствия.
– Вы правильно решили, – спокойно заключил он. Но Вайда не расслышал его слова. Он смотрел на изображение Мадонны.
Точно в полночь раздался долгожданный стук в дверь. Открыв дверь, Шукальский тихо сказал:
– Входите. Ганс. Вы пришли вовремя.
Молодой человек проскользнул внутрь. Он надел свитер и широкие штаны, а в руках вертел знакомый вязаный колпак с помпоном.
– Вас заметили? – тихо спросил Шукальский.
Кеплер отрицательно покачал головой и оглядел помещение. Он почувствовал напряженную атмосферу, и ему стало не по себе.
Его глаза задержались на умывальнике, стоявшем в углу, на фарфоровом кувшине и такой же раковине, на аккуратной стопке белых полотенец и нескольких туалетных принадлежностях врача. Среди всего этого оказалась одна новая вещь – на раковине лежала широко раскрытая опасная бритва, ее лезвие сверкало. Пока Кеплер смотрел на нее, доктор Душиньская встала и подошла к двери. Она закрыла ее на засов, обернулась и прислонилась к ней.
Кеплер быстро взглянул на Шукальского.
– Что случилось? – спросил он.
Как всегда, лицо врача ничего не выражало, по нему ни о чем нельзя было догадаться. Его голос звучал бесстрастно. Так ведет себя профессионал.
– Ганс, – сказал он, – садитесь, пожалуйста.
– Что случилось? Что не так? Вы говорили, что анализы дали положительный результат…
– Да, это так. Но есть еще кое-что… – Шукальский вздохнул. – Ганс, нас в этой комнате четверо, только мы знаем об эксперименте, и только мы вчетвером знаем, что он удался. Теперь у нас появилась надежда заставить нацистов поверить, что здесь, в Зофии, разразилась эпидемия тифа и, возможно, даже в окружающих город деревнях. Если у нас получится, немецкие власти сами объявят, что этот край охвачен эпидемией, и весь военный транспорт пойдет по другому маршруту. Если нам повезет, даже военный персонал, уже размещенный здесь, сократят до минимума. Теперь в наших силах вырвать тысячи жизней из рук нацистов.
Кеплер краем глаза заметил какое-то движение. Он обернулся и увидел, что отец Вайда встал у маленького умывальника. Кеплер снова взглянул на раковину и открытую бритву. По неведомой причине он начал дрожать.
– Ганс, – продолжал Шукальский монотонным голосом, – Дитер Шмидт проинформировал меня, что вам надлежит явиться к вашим командирам, как только вы поправитесь.
– Только не это…
– Кеплер, я больше ничем не могу вам помочь.
– Но я не вернусь! Клянусь, я не вернусь!
Шукальский покачал головой.
– Теперь у вас гораздо меньше шансов сбежать, чем две недели назад. Теперь вы попали в поле зрения Шмидта, он будет спрашивать о вас, интересоваться вашим здоровьем, чтобы можно было доложить об этом вышестоящему начальству. Убежать сейчас будет трудно, практически невозможно.
– Но я попытаюсь!
– Ганс, думаю, что вы не понимаете сложившейся ситуации. Мы не можем пойти на риск и выпустить вас из Зофии. Разве это непонятно? Сейчас на карту поставлены тысячи жизней. Нам нельзя рисковать и позволить вам говорить.
– Но я не буду говорить!
Кеплер огляделся на застывшие лица и вдруг почувствовал странную слабость в коленях. Он упал на пол и зацепился за стол.
– Отпустите меня… – прошептал он.
– Кеплер, мы пытались помочь вам, – угрюмо сказал Шукальский. – Но теперь вы вернулись к тому, с чего начинали. Только на этот раз… вы знаете слишком много. От вашей жизни зависят тысячи жизней.
Отец Вайда с застывшим в полной решимости лицом взял бритву, доктор Душиньская загораживала дверь спиной. Ян спокойно произнес:
– Кеплер, мы втроем уже все обсудили. Лучше пожертвовать одной жизнью, чем тысячами. Мы пришли к единому решению и выполним его. Ради безопасности нашего плана, Кеплер, вам придется умереть…
Глава 16
Давид сидел, обхватив лицо руками. Стоявшие вокруг костра услышали, что он пробормотал:
– Я убью этого мерзкого палача!
Мойше посмотрел на юношу озабоченным взглядом, затем тихо сказал:
– Давид, тебе не следовало ходить в Зофию, и уж ни в коем случае днем.
Давид вскинул голову, его глаза сверкали, по щекам текли слезы.
– А почему нет?! – воскликнул он. – Вы ожидали, что я пойду туда после того, как вы мне разрешите?
– Это было опасно…
– Мойше, это всегда опасно! Мне надоело сидеть и ничего не делать в то время, как каждый день убивают все больше и больше людей! – Голос Давида стал пронзительным и эхом отдавался среди стен пещеры. – Мойше, это были невинные люди! Они совершили такой мелкий проступок. Украли еду, боже милостивый! Было видно, что их пытали. Скорее всего, этим занимался Шмидт, стараясь выбить из них информацию о нас. Разве тебе непонятно? Разве вам всем непонятно?
– Мне понятно, – раздался спокойный голос.
Давид посмотрел на нежное лицо Авраама и едва сдержался, чтобы не заплакать. «Да, – угрюмо подумал он, – мой друг, ты понимаешь. И Леокадия тоже. Но все остальные…» Давид сердито и с упреком посмотрел на окружавших его людей.
– Как вы можете вот так сидеть и допускать, чтобы такое происходило?
Матушек тяжело вздохнул.
– Давид прав. Нам надо действовать.
Но Антек, польский солдат, который редко говорил, возразил:
– Брунек, я не согласен. Думаю, нам надо рассредоточиться и на время затаиться в горах.
Капитан посмотрел на него, затем повернулся к Мойше.
– А вы как думаете? Мясник устало пожал плечами.
– Когда мы с Эстер впервые обнаружили эту пещеру, то думали лишь о том, как спрятаться. Мы хотели спастись. Мы не были бойцами. Но… – он покачал головой, – возможно, Давид прав. Пока мы на что-то способны, нам следует наносить нацистам чувствительные и быстрые удары. Беспокоить нацистов от случая к случаю – значит оказывать пассивное сопротивление, и это не выход из положения.
Давид фыркнул.
– Нет никакого пассивного сопротивления!
Брунек взглянул на Антека.
– Если мы и рассредоточимся, – сказал капитан, – то только после того, как сделаем Зофию неуютным для нацистов местом. Мы взорвем важный для них склад.
Антек посмотрел на своего командира, и в его глазах на секунду мелькнуло сомнение, затем он согласно кивнул:
– Будем сражаться.
– Но у нас так мало народу… – начал Мойше.
– Либо мы будем сражаться таким составом, – сказал Брунек, – либо наберем подкрепление.
– Откуда? – спросил кто-то. Немного подумав, капитан ответил:
– Мойше, а как насчет Зофии? Кто там может нам помочь?
– Это бесполезно, Брунек. Связующим звеном между нами и городом был Эдмунд Долата. Он там пользовался влиянием, но теперь за ним постоянно следят люди Дитера Шмидта. Он не сумеет нам помочь.
– Но найдется ведь еще кто-то? Разве нет человека, кого люди уважают и послушаются? Может быть, какой-нибудь священник?
Теперь заговорил Бен Якоби.
– Я знаком с отцом Вайдой уже много лет. Брунек, он пацифист. Я его знаю. Он заботится лишь о том, чтобы его люди пережили эту войну. Он точно посоветует нам отказаться от сопротивления.
– Разве нет известных юристов или врачей? Горожане часто следуют советам…
– Ян Шукальский, – сказал Мойше, – тоже не будет сражаться. Он очень занят спасением жизней и, думаю, забыл, что значит сражаться. Этот врач ничем не отличается от священника. Он будет соглашаться с нацистами так долго, как это необходимо для спасения жителей города.