Дуэль в Кабуле, стр. 74
Николай прочел внимательно извлечения из депеши и рапорта, еще раз пробежал ноту Пальмерстона.
— Пальмерстон угомонился, — сказал царь, — и пусть Они ломают себе шею в этом проклятом Афганистане. Сей офицер верно пишет, что гористое местоположение Кабула много затруднит англичанам их действия против эмира. И из неприступных высот Гиндукуша можно вести партизанскую войну. Англичане там увязнут, и нам то на руку! Будут сговорчивее в Турции и Персии.
Нессельроде молча кивал головой в знак полного согласия.
— Симонич нам навредил, — продолжал царь, — но, слава богу, все обошлось… А этот офицер — поляк?
— Поляк, ваше величество!
— Перовский весьма похвально о нем отзывается. Просит его опять к себе. Где он?
Николай вопросительно взглянул на Нессельроде.
— Поручик Виткевич уже выбыл из Тегерана в Санкт-Петербург.
— Он поручик? Надо наградить за усердие и полезную службу… Ведь он не виноват, он выполнял приказания Симонича.
— Конечно, ваше величество, — немедленно подтвердил Нессельроде. Он был несказанно рад. Дело окончательно принимает такой оборот: министерство ни при чем, Симонич нарушил инструкцию, он во всем повинен…
Николай произвел поручика Виткевича в штабс-ротмистры и приказал представить его, как только прибудет в столицу.
Нессельроде, как ни был доволен, но все же побаивался, что может выйти наружу его проделка с депешей Дюгамеля… Царь вдруг догадается, что Дюгамель во всем винит министерскую инструкцию, потребует ее… Быть большой беде тогда!
Вице-канцлер позвал Сенявина, передал ему беседу с царем.
— Напишите Дюгамелю, поясните ему так, чтобы он раз и навсегда понял и запомнил: мы не давали таких инструкций, на какие Дюгамель ссылается! Симонич все напутал, он за все и в ответе. Государь доволен службой этого Виткевича, и пусть он возвращается к Перовскому.
Сенявин написал Дюгамелю большое письмо:
«Я не хочу отправить сегодняшнего курьера, не написав несколько строк в ответ на ваше письмо от 25 февраля. Я должен объявить войну лично вам за то, что вы пишете касательно командировки Виткевича в Афганистан. Если вы дадите себе труд перечитать бумаги, хранящиеся в архиве нашего посольства, вы легко придете к убеждению, что министерство никогда не имело намерения создавать без всякой причины усложнения и затруднения, к сожалению, возникшие против нашего желания. Лишь только этот дьявол Гусейн Али прибыл в Оренбург с просьбой о помощи и покровительстве от имени своего августейшего государя Дост Мухаммед-хана, мы тотчас обратились к Симоничу за сведениями, что такое Афганистан? Что могли бы мы сделать там для нашей торговли? Какого рода „нравственное“ покровительство могли бы оказать, не компрометируя себя перед теми, кто находится под нашим покровительством?
Он отвечал, что мы непременно должны взять на себя гарантию сделок, которые могут быть заключены с афганцами и Персией, что это единственное средство утвердить наше влияние в этой отдаленной стране и т. д. Но в инструкции, которая была дана Симоничу во время командировки Виткевича, положительно сказано, что Афганистан находится так далеко от нас, что мы не можем с успехом вмешиваться в тамошние распри, что поэтому мы не можем обещать нашей гарантии, не обдумавши серьезно такого шага; что мы ограничиваемся советами, которые может давать всякий, что мы вовсе не прочь завязать торговые сношения с этими людьми и т. д.
Стало быть, Виткевич отправился туда скорее с целью познакомиться с местностью, чем с целью все перевернуть вверх дном для осуществления замысла, который не существовал. Сверх того Симоничу было приказано отправить Виткевича только в том случае, если он будет вполне убежден, что это не будет бесполезной попыткой, Я ничего не говорю о решении, которое счел нужным принять Симонич; результаты этого решения у вас перед глазами. Впрочем, извещая нас о том, что он гарантировал исполнение договора, заключенного между персами и кандагарцами, Симонич в той же депеше предупреждал нас, что персы не исполнят условий этого договора, что они не пошлют афганцам денег, потому что они сами без денег, что не пошлют им войск, потому что эти две нации принадлежат к различным религиозным сектам и потому ненавидят одна другую, и что даже не пошлют им военных припасов. Хороша роль гарантирующей державы при таких условиях и на таком огромном расстоянии!
Надеюсь, что после этого вы не будете утверждать, будто Симонич держался того направления, которое было ему указано министерством. Впрочем, дело сделано и, дай бог, чтобы все это кончилось благополучно».
7
16 апреля Виткевич и Салтыков достигли Владикавказа — два дня спустя после того, как англичане взяли Кандагар и Шуджа торжественно въехал в город, чтобы здесь вновь короноваться шахом Афганистана.
Об этом ничего не было в лондонских газетах за март, их вез в Тегеран курьер из Петербурга, с которым встретились во Владикавказе наши путники. Но в газетах этих были напечатаны отчеты о прениях в парламенте по поводу афганских дел.
Салтыков выпросил у курьера газеты для просмотра, и Виткевич впервые увидел свое имя на страницах печати.
— Теперь вы, Иван Викторович, всесветная знаменитость! — воскликнул Салтыков. — Вас можно за деньги показывать. Благородные лорды перессорились из-за вас — чуть не до драки. Посудите сами. Виконт Эбердин говорит виконту Мельбурну, что он врет, а виконт Мельбурн отвечает виконту Эбердину: — Сами вы врете…
Салтыков любил посмеяться… Но Виткевичу было не до шуток: он, если не понял разумом, то чутьем почувствовал, что ничего приятного ему «лестное внимание», коим его почтили в Лондоне, не сулит.
В Москве Ян получил неожиданное, но веское подтверждение своих предчувствий.
В тот год весна была ранняя. В конце апреля все бульвары пышно зеленели, на улицах продавали много цветов. Небо было ласково-голубое, радостное…
Виткевич и Салтыков подкатили к «Дрездену» — гостинице напротив дома генерал-губернатора на Тверской.
Помывшись и переодевшись с дороги, путники спустились в большой зал гостиничного ресторана.
Не успели они заказать плотный завтрак, как в зал вошли два человека, громко разговаривая по-английски. Виткевич оглянулся и узнал в одном из вошедших мистера Джеймсона.
Перовский уже исполнил задуманное, и миссионеры были выдворены из Оренбурга. Джеймсон направлялся в Петербург к послу, чтобы жаловаться и требовать восстановления миссии.
«Чего ему тут нужно?» — подумал Виткевич, не знавший об уничтожении шпионского гнезда на берегах Урала.
Джеймсон мельком оглядел немногочисленных посетителей ресторана и увидел Виткевича. Никак не ожидал он встретить в Москве человека, который так много досадил Британии и из-за которого ему, Джеймсон у, немало попало: почему не умел вовремя обезвредить столь опасного противника…
Крупными шагами подойдя к столу, за которым сидел Ян, Джеймсон широко раздвинул рот в улыбке, протянул руку, сказал по-русски:
— Как отрадно на чужой сторонушке найти земляка! Виткевич привстал, пожал руку Джеймсону, сказал Салтыкову:
— Князь, вот мистер Джеймсон, глава Евангелической миссии в Оренбурге.
— Бывший глава бывшей миссии, сэр, — прервал его англичанин. — Миссию мы закрыли…
— Князь Салтыков, мой приятель, — закончил взаимное представление Виткевич, и Джеймсон в свою очередь представил своего спутника как секретаря миссии Уильямса.
Настала пауза. Приглашать англичан к своему стелу не хотелось. Англичане же не отходили.
— Садитесь, пожалуйста, с нами, — разрядил неловкую паузу Салтыков, и Джеймсон проворно опустился на стул, а за ним и не проронивший ни слова секретарь.
Завтракали молча… Виткевич незаметно вглядывался в Уильямса. Что-то неуловимо знакомое было в его облике… Где-то видел его Ян. Но где он мог ранее встречать этого чопорного, словно аршин проглотившего англичанина; безукоризненный пробор на голове, распушенные шелковистые бакенбарды, длинные усы — нет, все было незнакомо.